— А-а, значит, это ваш заведующий к нам приходил. — Он поднял над собой руку: — Вот какой высокий! Я раскусил его сразу: в слесарном деле не смыслит, а гонору хоть отбавляй. Прямо надоел. Вначале спрашивал, где и что в чертежах показано, потом интересовался нормами.

Буданов был рад, что о Кочкареве сложилось правильное мнение, но сейчас его интересовало другое: он хотел позаимствовать штамп и приспособление, — и попросил парня, чтоб тот одолжил их ему на один день.

— Что ж, приборы мы закончили, бери, — разрешил тот. — Сделаешь — принесешь обратно. А что же не изготовили сами? — полюбопытствовал он.

Буданов рассказал всю историю, затеянную Кочкаревым.

— Скажи, какая сволочь! — возмутился парень. — Что же теперь?

— Обсуждать меня хотят на рабочей группе.

— Ну, разберутся… А то переходи к нам! Заработок-то у тебя какой?

Иван сказал, какой у него оклад.

— Э, милый мой! Охота трепать нервы? У нас в два раза больше заработаешь. Переходи — спасибо скажешь.

— Благодарю, — улыбнулся Иван. — Но пока поработаю там, дальше видно будет.

— Как хочешь… Твое дело. Надумаешь — приходи. А насчет справки, если нужно, напишем, как и что производим, пусть заведующий твой глазами похлопает.

— Теперь и так поймут, — Иван осмотрелся. — А у вас неплохое производство, — заметил он. — Как налаживали?

— Очень просто, — ответил парень. — Было бы желание, а сделать и организовать можно что угодно.

— Конечно, — согласился Иван. Он забрал штамп и приспособление, пожал парню руку и вышел.

— Натка! — Увидев Наташу, Страхов бросился к ней, схватил в охапку, хотел поцеловать в губы. Но Наташа успела отвернуться, и он угодил губами в щеку. — Жива, здорова! — восклицал он.

Не веря еще своим глазам, не зная, радоваться ей или печалиться, она высвободилась из его рук:

— Откуда ты?

— После, после, — быстро заговорил Страхов. — Дай хоть посмотреть на тебя. Столько лет прошло, а ты все такая же. — Не переставая восторгаться, он смотрел на нее и все более настораживался — она совсем не разделяла его радости. Отыскал глазами свой портфель, который поставил у двери. — Войдем в квартиру, что ли?..

Наташа достала из сумочки ключ. Руки ее дрожали, ключ не попадал в скважину. Наконец всунула ключ, повернула его, открыла дверь и пропустила Страхова вперед.

В комнате, которую, уходя в церковь, она оставила неубранной, царил беспорядок. Постель была развалена, до пола свисало одеяло, подушки и простыня скомканы. Пол не метен, грязная посуда на столе. От взгляда Страхова все это не ускользнуло.

— Извини, беспорядок, не успела, не ждала гостей, — с горькой иронией сказала Наташа.

— Что за ерунда! — Страхов бросил портфель на диван.

Наташа молчала, взволнованная его неожиданным появлением. «Где он пропадал? После стольких лет ради чего пришел? Зачем я ему понадобилась? Выглядит хорошо, представительно. Женщины таких любят. Может, у него семья? Или разошелся и некуда прибиться? Такие постоянными не бывают, понравится кто — на веревке не удержишь», — думала она, ожидая, что он скажет, как поведет себя. Работал только ее ум, чувство молчало. Не было даже обиды на Страхова.

— Натка! — весело вскричал он. — Явился муж, а ты глядишь, как бог знает на кого. — Он помолчал. Достал позолоченный портсигар, попросил разрешения закурить.

Ей самой мучительно хотелось курить. Он уловил ее взгляд, брошенный на сигареты, — предложил. Силой воли она заставила себя отказаться и, пока он пальцами разминал сигарету, бросилась прибирать комнату: оправила кровать, оттащила на кухню грязную посуду, подмела пол.

— Натка, что же мы так? — сказал Страхов, когда она управилась. — Давай-ка со встречей. — Он взял портфель, извлек оттуда бутылку коньяку, две баночки черной икры с этикеткой «Аэрофлот», колбасу, сыр и все это водрузил на стол. — Стопочки и вилочки найдутся?

Наташа медлила, в ней что-то противилось и одновременно подчинялось Страхову. Все же вышла на кухню. Принесла вилки, тарелки и стопки. Не говоря ни слова, поставила на стол. Нарезала хлеб, села напротив Страхова. Он ловко открыл бутылку, наполнил стопки, положил Наташе на тарелку бутерброд с икрой. Потом поднял стопку, прищурившись, потянулся к Наташе:

— За нашу встречу!

Она не стала отказываться. После разрыва с Иваном, кошмарного сна, церкви ей хотелось выпить.

— Ешь, ешь, — угощал Страхов.

С каждой минутой он чувствовал себя уверенней. Когда шел сюда, полагал увидеть Наташу замужем. Теперь и по обстановке комнаты, и по самой Наташе видел, что она одинока. Это его устраивало. Теперь только надо было, чтоб она простила его. Приняла к себе, в чем он не особенно сомневался. Он взял нож, нарезал колбасы и сыру, положил на тарелку и подвинул к ней:

— Ешь, ешь…

После стопки коньяку Наташа оживилась: «Хозяйничает, как дома, вид такой, будто вернулся из командировки. Рад, что не вышла замуж. Ничего, миленький, я уж теперь не такая глупая», — она в упор посмотрела на него.

— У тебя, Страхов, что? Беда? Нужда? Зачем пожаловал?

Он усмехнулся, на секунду отвел глаза, потом снова уставился на нее:

— А ты не рада?

— Столько лет ждала, замуж не выходила и не рада?

— Смеешься, Натка? — он изучающе глядел на нее.

— Тебя не было — плакала. А теперь, видишь, радость-то какая! Я уж думала, ты сгинул со свету, а ты вон какой нагулянный, холеный!

Страхов взял длинными пальцами кусочек сыра, разломил пополам. Одну половинку положил на тарелку, другую отправил в рот.

— Жизнь — не простая штука, — оправдывался он. — Иногда человек делает то, чего бы не хотел, и винить его в этом нельзя. Обстоятельства… Ситуации… В них плаваешь, как рыба в сетях: пока не вытащат на берег, не почувствуешь, что пойман… Выпьем, что ли?

— Ну что ж, выпьем, — равнодушно сказала Наташа. — Все равно…

— Что «все равно»? — опять насторожился он.

— Все…

— О, милая, ты в отчаянии, пропадешь так.

— А может, уже пропала…

— Для кого?

— Для себя, Страхов, пропала. Столько лет, а ни семьи, ни мужа.

— И только? Пустяки… Не поздно, все еще впереди.

Пуская кольца дыма, он говорил серьезно. И эта его серьезность в какой-то мере подкупала Наташу.

«Обстоятельства… Ситуации… Как рыба в сетях». Вот именно, она сама была, как рыба в сетях, не чувствовала, что поймана. Она хотела поставить стопку, но Страхов схватил ее за руку:

— Сначала выпей.

— Повелеваешь? — усмехнулась она и махнула рукой: — Ну ладно, за твое счастье!

— За наше, Натка, — поправил он, улыбаясь.

Она смотрела на его красивое лицо, на тонкие черные усики.

— А ты, Страхов, не постарел, в тебя еще можно влюбиться.

Он и сам это хорошо знал. С женщинами неудач у него не было. Жгучий брюнет, он притягивал их, как магнит. Он не отворачивался от них, жил в свое удовольствие.

— Влюбиться? А что же мешает? — игриво сказал он.

— Возраст, Страхов, — не восемнадцать лет. Семья у тебя, вероятно, дети… Право, не знаю, зачем пришел? Нашел бы свеженькую, тебе это легко. А я старуха, не до любовных утех.

— Семья… была бы она… — Его глаза забегали. — Конечно, я не святой, думаю, и ты не святая… С твоей красотой тоже, видно, кое-что повидала. Одного поля мы ягода, Натка. Разве не так?

Она чувствовала в его словах какую-то правду, но противилась этому сравнению.

— Во всяком случае, я не изменяла, — помолчав, сказала она, — не пропадала где-то, не шлялась.

— Значит, изменяли тебе.

— И ты первый, Страхов.

— Но не последний, — самоуверенно сказал он. — И, вообще, к чему эти разговоры? Бросим все это. Если хочешь знать, я не женился второй раз потому, что всегда помнил: у меня есть ты. Но вернуться к тебе не мог — обстоятельства…

— Куча детей?

— Не говори глупостей! — возмутился он. — Во-первых, я был за тридевять земель. Почему не писал? Нельзя было. Попал в окружение, находился в плену. Бежал. Скрывался от немцев у одной женщины. Ну жил с ней… Иначе нельзя было. Пришли наши. Пока проверяли да устанавливали, прошло немалое время — десять лет. В пятьдесят пятом году реабилитировали. Вышел оттуда гол как сокол. В таком виде постеснялся к тебе ехать. Устроился в областном городе на работу. Руководил ансамблем песни и пляски. Поднялся на ноги, вернулся к тебе. Вот и все.