На беседу с родителями подозреваемого он зачем-то позвал с собой стажерку.

— Алена, нужна будет ваша помощь для ведения протокола.

Она оторвала свои кроткие очи от монитора и покорно ответила: “Да, конечно”.

Сложно объяснить родителям убийцы, почему их кровинушку считают убийцей. Для них дитя навсегда останется дитём, чтобы о нём не говорили. И Родители Колмакова не исключение, мать не верила, отец помалкивал. Вопросы в основном задавал Перегудов, потому как Дорошев особо тактичностью не отличался, мог ляпнуть что-нибудь едкое и завершить тем самым беседу.

— Я понимаю, вам сложно, но и вы нас поймите.

Колмакова отрицательно качала головой, не желая принимать доказательства вины сына за чистую монету и все время повторяла, что сыночку подставили.

— И вы нас поймите, — подключился к разговору отец, — Олежик…

Он горько вздохнул, видимо тяжело было говорить о сыне в прошедшем времени.

— Он был хороший, ну гуляка, выпить любил, но в жизни ни одной девчонки не обидел.

Мать всхлипывала и поддакивала.

— Всё верно, хороший мальчик, — женщина не выдержала, разрыдалась.

Перегудов наполнил стакан водой и подал ей, она сделала маленький глоток и вроде успокоилась, взгляд стал туманным, отсутствующим, будто мозг включил безопасный режим, не давая окончательно свихнуться от горя.

— Вы знаете, — начала Колмакова, смотря куда-то вдаль, — девчонки его тоже любили. Еще со школьных лет бегали за ним, он же у нас красивый мальчик, голубоглазый, высокий, спортивный, капитан футбольной команды.

— Елизавета Григорьевна, давайте ближе к сути, — всё-таки ляпнул невпопад Дорошев, за что тут же получил осуждающий косой взгляд коллеги.

— Елизавета Григорьевна, продолжайте, — вежливо попросил ее Перегудов.

Она продолжила:

— Я ему говорила: Олежа, жениться тебе надо, смотри на девушек хороших, порядочных. Надо такую чтобы семейный уют создать могла, детей хороших воспитала. А он все отшучивался, легкодоступных выбирал и напевал. Может помните, песня такая: “Не женюсь, я не женюсь, ой мама не женюсь”...?

Дорошев молчал, воздерживаясь от комментариев, ему вообще разговор с родителями казался пустой тратой времени, как и последующее пребывание в этом городишке. Перегудов буркнул что-то невнятное, стараясь поддержать беседу.

В дальнем углу Валюшкина уронила ручку, белая, как полотно, испуганная, словно призрака увидела.

— Алена, с вами все в порядке? — поинтересовался Максим, переживая, как бы та не грохнулась в обморок сию минуту.

— Извините, — едва слышно прошептала она в ответ и уткнулась в бумаги.

Перегудов осторожно взглянул на Колмакову и женщина продолжила рассказ, вспоминала смешные истории из детства сына, говорила, что всё время за ним скучала, навещал их редко, бывало на звонки не отвечал.

— Мой мальчик не убийца, это я вам точно говорю. Уж поверьте материнскому сердцу, оно не обманет.

— Ну такой себе довод, — опять съязвил Дорошев.

На этот раз Михаил проигнорировал едкость коллеги и пояснил родителям:

— Сейчас не идет речь о вине вашего сына. Мы хотим разобраться в обстоятельствах его смерти.

— Не мог он сам прыгнуть, — в один голос сказали родители.

— Почему вы в этом уверены?

— Я знаю — не мог, — стояла на своем мать.

То что Колмаков редко звонил родителям, а приезжал и того реже, Перегудов уже знал. Смысла мучить родителей дальнейшими расспросами не было, они толком ничего не знали и конечно же, защищали опороченное имя сына, как могли.

Майор поблагодарил их за визит и принес свои соболезнования.

— Когда нам отдадут тело Олежика? — этот вопрос волновал мать более всего.

— В ближайшее время, — заверил ее Перегудов, зная, что ближайшее время понятие растяжимое, но расстраивать и без того убитых горем родителей не стал.

Дознавательная беседа завершилась, Валюшкина дала протокол для ознакомления, все участники подписали, не читая.

Колмаковы уехали; Дорошев еще что-то заполнял в отчетах, а Перегудов вышел покурить. Курилка находилась на лестничном пролете, этажом ниже, рядом с женским туалетом. Свет горел только на верхнем этаже, внизу находилась канцелярия, рабочий день коей окончился. Он подпер стену в темном углу, между дверью и окном, достал сигарету. Бледной тенью мимо проскочила стажерка, не заметив его, скрылась в туалете. Перегудов не спешил чиркать зажигалкой, зачем-то, сам не зная зачем, прислушался: она плакала. Хотя и не назвать это плачем, скорее стенала, что-то среднее между стоном и плачем, так обычно страдают сумасшедшие, люди, не знающие, как еще выразить разъедающую изнутри боль. Жуткими казались обрывистые стоны, полные тоски и поглощающей печали. Михаил убрал сигарету и тихо ушел, мрачный и встревоженный.

Дни становились короче и это заметно ощущалось, ночи длиннее и от того тоскливее. К тому же, погода подходящая, осенняя. Всё небо затянуло свинцовыми тяжелыми тучами, ветер продувал до костей, казалось вот-вот посыпятся льдинки, что совсем не похоже на конец октября.

Астахова вернулась из столицы в приподнятом настроении и объявила коллегам:

— У меня для вас новость. На мой взгляд хорошая, а вот скорее всего для Максима плохая.

Дорошев сразу догадался, что командировку продлили и даже не стал скрывать разочарования.

— Максим, прекратите, — сделала ему замечание Лариса Георгиевна, привыкшая к веселому нраву коллеги. — Это не профессионально с вашей стороны, возьмите себя в руки и прекратите унывать.

— Слушаюсь, Лариса Георгиевна, — не без иронии ответил ей Дорошев и включил режим автопилота, потому как давно уже потерял интерес к делу Колмакова.

— У нас есть неделя. Я считаю, что этого времени вполне достаточно, чтобы разъяснить оставшиеся неразрешенными два вопроса: первый это — смерть Колмакова, а второй — мотивы.

Перегудов согласно кивнул, он в отличии от молодого капитана, напротив загорелся делом громовского серийного убийцы с еще большим энтузиазмом, чем в самом начале их расследования.

— Мы проверили все контакты жертв и подозреваемого — между жертвами никакой связи, они не были знакомы между собой. Поэтому мотив похоже один — никакого смысла в совершенных преступлениях.

— И меня это тревожит, — Астахова нарисовала схему, прикрепив в центр портрет Колмакова. — Есть три основных мотива: месть, ревность и личный. Я бы склонялась к третьему, пока неясному. Возможно, Колмаков убил их из-за психологических патологий. То есть, действительно был психом.

— Жертвы между собой не связаны, — напомнил Максим. — Это похоже на поведение серийника.

— А вот с Паниным всё более менее ясно, — прикрепила она рядом портрет покойного капитана. — В том, что его убил Колмаков — никаких сомнений и мотив однозначный — скрыть свою причастность к убийству Карины Киреевой.

— Колмаков мог убивать женщин из ненависти и мести, — озвучил свою версию Дорошев.

— Вполне вероятно, — согласилась с ним Астахова. — Первую убил в состоянии аффекта, что объясняет орудие убийства, дальше — вошел во вкус.

— Верно, — Максиму нравилась эта версия и хотелось поскорее закончить. — С третьей жертвой не успел совершить половой контакт — кто-то помешал. Как только мы приехали, жертвы прекратились, потому что испугался. Когда понял, что мы вышли на его след, в панике выкопал тело Киреевой, его застал Панин. Колмакову пришлось убрать свидетеля. А потом в панике покончить с собой.

— Вот здесь я не соглашусь, — возразила Лариса Георгиевна. — Столько времени он держался, практически, у нас на виду, продолжал работать в полиции. Вы только представьте насколько циничный, эгоистичный, себялюбивый, а такие ни за что не смогут причинить себе вред. А ты что скажешь, Миша?