Литмир - Электронная Библиотека

— Дальше, гимназическая форма — сразу туда же! По дому, споров нашивки, ходить ещё допустимо, если не при гостях, и всё на этом. Ты уже не гимназист, вот и нечего второгодником рядиться. Дальше, то, что на тебе сейчас — это подростку годиться, взрослому человеку, главе семьи — только по дому ходить, от силы — по своим предприятиям.

— А в ту же бакалейную лавку сбегать?

— Я тебе сбегаю! Я тебе сбегаю! Про это вообще забудь, что позволительно было дитёнку, то взрослому ни-ни! Есть Ядя, есть пацаны соседские, что можно нанять на посылки, как ты в детстве бегал. Только если важный гость ожидается, можно сходить самому какое-то особое угощение выбрать. Или зайти по делу к бакалейщику и заодно, по дороге, прикупить чего-то наподобие печенья или бисквита к чаю. И всё это — не в этом! И, да, отдельно — никакой беготни больше! Только шагом, с уважением к себе и людям!

Так и оказалось, что мне за ворота выйти не в чем, кроме костюма, что полтора года назад шили для похода в гости. И то я из него вырос, даже оставленный запас длины на рукавах и штанинах не особо помог, костюм был банально узким практически везде. Но, как сказала бабуля:

— Издалека выглядит более-менее, от коляски до портного и обратно дойти можно, если руками не махать и резких движений не делать. А потом до магазина готового платья, подобрать что-то не такое позорное, как остальной гардероб на время, пока нормальный костюм шьётся.

Я высказал предложение:

— А может, ну его, с «приличным» костюмом, мне два с половиной летних месяца до академии, которые я проведу в основном на винокурне да в броваре? А там поступление, на которое можно явиться и в парадном гимназическом. После же так и так придётся форму академии покупать.

Бабушка только руками всплеснула:

— Это ты в геральдическую палату и дворянское собрание намереваешься в готовом от Мулермана явиться⁈ Смерти моей хочешь, или позора на мои седины⁈ Ладно ещё к поверенному зайти завещание почитать, на грани приличий, но простительно. Ладно, в банк — это рабочий визит, да и ты в трауре, имеешь полное право на наряжаться.

В общем, она ещё не меньше десяти минут чехвостила меня бестолочью, позором семьи и чучелом огородным, пока немного не успокоилась.

— А ещё визиты принимать! Ты, когда официально в права вступишь, к тебе вся родня дальняя, все знакомые и соседи — все должны будут с визитом явиться, высказать ещё раз соболезнования и поздравить с главенством в роду! В чём ты их встречать собрался, в парусиновой робе, как батрак?

Только когда бабушка окончательно успокоилась удалось убедить её, что поездка в Минск за удостоверением и для разговора со следователем тоже вполне себе рабочий момент. И то, я думаю, главную роль в бабулиной покладистости сыграла просьба Рысюхи «не затягивать с этим».

— Ладно, — проворчала она, — Купим у Мулермана тёмную тройку с визиткой и дорожную пару. Ещё минимум три сорочки, пока у Якова Наумовича будут нормальные шить, бельё, приличную фуражку и дорожное кепи. Так, надо определиться по деньгам, сколько с собой брать.

— Так у меня есть, с трофеев, я же говорил. Что останется домой привезём, в чём проблема-то?

— Останется у него… Сколько там у тебя с тех камушков? Сотня-то есть?

— Где-то тысяча триста семьдесят осталось, после всех расходов в городе.

— Сколько⁈

— Я же тебе говорил вчера, самый дешёвый четыреста пятьдесят стоил!

— Я, старая, недослышала, видать. Или не так поняла. Думала, они по сорок с чем-то.

— Эх, бабуля, не веришь ты в меня, как в добытчика, совсем не веришь!

После недолгой шутейной пикировки, сбросив на неё напряжение, окончательно определили порядок дел: после завтрака и открытия лавки Семёныч запрягает Воронка и везёт нас с бабулей в магазин одежды и к портному. В магазине просим подогнать купленное как можно быстрее, пусть даже придётся доплатить — тут бабуля слегка поворчала, но согласилась, что негоже это — не иметь в чём за ворота выйти. После портного возвращаемся домой. Насколько я знаю Якова Наумовича, это будет хорошо, если к обеду. А с учётом того, что еду к нему не с отцом, а с бабушкой — обед явно успеет остыть, а то и не один раз. Заранее страшно в ожидании тех мучений, что меня ждут. Далее, если готовый костюм подгонят и доставят в такое время, чтобы успеть к поверенному без «неподобающей суеты и поспешности», то едем к нему, если нет — то сидим дома, разбираем бумаги, касающиеся состояния дел в части семейного предприятия.

Сразу после этого разговора, оставив бабушку в её кабинете, я забежал на кухню, предупредил тётку Ядю, что на обед можем опоздать и что завтрак нужен плотный, а потом озадачил Семёныча. К моему удивлению, он явно обрадовался запланированной программе, что было, на мой взгляд, странно. Оказалось, что всё просто: когда его нанимали на работу, то услуги возчика по какой-то причине не оговаривали. Получилось так, что эта работа не входила в круг его обязанностей, и потому отец доплачивал ему сверх обычного жалования. Проводив взглядом Семёныча, с воодушевлением отправившегося снаряжать коляску, я пошёл наверх, в бывший отцовский, а теперь, получается, мой рабочий кабинет.

До завтрака я успел ещё разобрать корреспонденцию — отдельно уведомления о соболезнованиях, которые прислали все, кто должны были это сделать и многие те, кто не обязаны. Более того, были траурные адреса от людей, которых я вообще не знал — видимо, от деловых партнёров, это я отложил отдельно, для того, чтоб показать бабушке. Помимо этой скорбной части были уведомления от банка о необходимости визита к ним и о финансовых итогах прошлого месяца, деловые письма, от рутины до рекламных предложений и даже письмо из Могилёва с инструкциями о том, когда следует прибыть для зачисления, что иметь при себе, а что на территорию заведения проносить запрещено. Что-то я сразу выкинул, что-то прочитал и поместил в соответствующую укладку (а их ещё все пересмотреть и изучить надо!), что-то отложил для прочтения позже или обдумывания на пару с бабушкой.

Звон колокольчика с кухни, разносившийся по воздуховодам системы отопления дома, о том, что завтрак на столе я воспринял с искренней радостью и облегчением.

Глава 20

Каша, почитавшаяся бабушкой за абсолютно обязательный атрибут завтрака — сегодня это была сладкая пшённая на молоке — на сей раз выступала всего лишь десертом. Главным блюдом была мачанка с пышными блинами. Ядвига сделала её на подкопченной домашней колбасе и шкварках из сала с прослойкой. Как раз к слову в качестве лёгкого застольного разговора пришёлся рассказ про больничный вариант колбасы — отварной, без специй и соли. Женщины дружно ужаснулись и согласились, что так издеваться нельзя, ни над людьми, ни над продуктами.

Слуги в доме ели хоть и то же самое, что мы, но — отдельно, или за своим столом или вообще вразнобой, как сегодня: Семёныч со своей порцией ушёл в комнату для отдыха прислуги, а Ядвига будет завтракать уже после нашего ухода.

Строго говоря, то, что мы завтракали на кухне — уже было попранием норм и канонов, немыслимым лет десять назад. Видимо, бабушке по-настоящему сложно подниматься в обеденную комнату, она же гостиная, на втором этаже. Похоже, она нашла своеобразный компромисс, установив в углу кухни отдельный стол под белой скатертью с тремя стульями вокруг, из которых сейчас осталось два. Думаю, когда мы с отцом путешествовали, она питалась у себя в кабинете, но вряд ли признается, поскольку отцу не раз и не два влетало за попытку утащить еду в кабинет. Максимум что дозволялось — это чай с сухим печеньем. Ну, или бутылочку под лёгкую закуску в компании с приятелем, но это отдельный разговор, не подпадающий под карательную статью «нельзя есть над бумагами», поскольку перед такой встречей все документы убирались и накрывался отдельный маленький столик.

За разговорами, воспоминаниями и размышлениями завтрак был съеден, и мы с бабушкой отправились по коридорчику к выходу на хозяйственный двор. По пути я уточнил насчёт доплат Семёнычу, так ли это.

32
{"b":"859364","o":1}