— Да, есть такая заведёнка. Викеша ему, дармоеду, целый рубль доплачивал за день на козлах. Мало того, что по дому ничего не делает, а жалование ему идёт, так ещё и рубль сверху! Мало того, если в бровар или винокурню ездили — ему, паразиту, ещё и «натурой» перепадало частенько. То пива пару бутылок, «от жары», то наоборот — водки штоф «для сугреву». Как есть, дармоед! Сегодня на полдня его берём, так что и полтинника хватит оглоеду! Даже много будет!
Да уж, бабуля иногда слишком экономная бывает, на мой взгляд. Сам для себя же решил, что если отцом установлена такая оплата, то и менять её просто так не буду, так что рубль надо подготовить. Не горсть медяков же ссыпать, и не сдачу требовать!
В целом день прошёл так, как и ожидалось. Бабуля развлекалась по полной и, похоже, получала от этого какое-то странное, чтобы не сказать больше, удовольствие. В магазине готовой одежды она особо не лютовала, видимо, чтобы сохранить время и силы на ателье. Хотя и заставила перемерять чуть ли не весь ассортимент, даже некоторые вещи, которые заведомо были не по размеру. При том, что в итоге купили и визитную тройку, и дорожную пару те, что нам принесли самыми первыми. Иногда казалось, что бабуля впала в детство и играет в куклы, где кукла — это я.
Но это всё цветочки, а вот в ателье… Я натурально готов был выть волком и бегать по стенам! Двадцать минут — подумать только, целых клятых двадцать минут! — они выбирали пуговицы, которыми на сорочке будут пристёгиваться концы отложного воротничка. Пуговицы, которые, на минуточку, скрытые, которых никто и никогда не увидит, кроме меня и прачки! Вот какая, объясните мне, кто может, какая разница какой их шести вариантов там будет — и зачем вообще нужны эти шесть вариантов скрытых пуговок одного размера и одного цвета, но чуть-чуть разной формы⁈ Это же рехнуться можно! Подкладку для брюк эти два маньяка — бабушка и Яков Наумович — выбирали с той же убийственной тщательностью, что и пуговицы, которые никто не увидит. Ну, в этом хоть какой-то смысл был — чтобы не натирало, не топорщилось и при этом не протёрлось раньше времени. Но невидимые, драть их вперехлёст сучковатым еловым поленом, пуговички!!! Нет, надо как-то успокоиться.
Даже захотелось напиться, впервые в жизни, несмотря на всё понимание пагубности такого дела и батины предупреждения — просто чтобы не было кошмаров про ПУГОВИЧКИ!!!
Я, наверное, не скоро смогу произносить это слово спокойно и без внутренней дрожи.
И ладно бы они просто сами развлекались, отпустив меня домой — нет же, постоянно спрашивали ещё и моё мнение. Несмотря на то, что сразу признался — мне абсолютно всё равно.
Чтоб я ещё когда-нибудь пошёл за одеждой, а особенно в ателье с бабушкой⁈ Уж лучше, наверное, на изнанку, крысюков потрошить. Кстати, идея! Нет, не на изнанку — кто меня туда пустит, через любой из ближайших входов — на стрельбище! После обеда, пока бабуля будет отдыхать, рвануть туда на коляске, отстрелять пяток барабанов. И картечью, картечью по старым горшкам, чтобы в клочья!
Однако моим планам не суждено было сбыться. Пока мы с бабушкой обедали — разумеется, без «непристойной торопливости», пока я сбегал к соседям-Пырейниковым в мастерскую, закупиться оружейными макрами, чтоб не трогать запас — Семёныч успел не только распрячь Воронка, но и вывесил коляску на козлы, сняв колёса, а сам исчез в неизвестном мне направлении. Нет, я понимаю — конструкция рессор из гнутых деревянных брусьев и ремней требовала особого обращения, а с учётом долгой дороги и длительного хранения в жандармерии, где никто не озаботился о вывешивании, это надо было сделать обязательно и срочно — но до чего же не вовремя! Пешком до стрельбища и обратно я никак не успевал, бегом — абсолютно недопустимо в моём нынешнем положении.
Тем паче, что бабушка вопреки обыкновению после обеда ложиться не стала. Как она заявила:
— Ой, мы сегодня так хорошо погуляли, я прямо отдохнула душой и зарядилась энергией!
— Бабуль, ты ничего не путаешь? Где ты могла сегодня гулять, если мы с тобой весь день убили на эти шмотки⁈
— Ну, да, я и говорю — по магазинам прогулялись. Маловато, правда — только один магазин и одно ателье, но хоть что-то. Правда, здорово же было?
— Ты издеваешься⁈ Эта многочасовая, бессмысленная практически абсолютно пытка — в каком месте оно «здорово»⁈ Я уверен, должна быть какая-то международная конвенция, которая прямо и категорически запрещает такое обращение с живыми людьми!
— Юрочка, ну что ты такое говоришь? Мы и так всё второпях делали, тебе всё не терпелось. Но и тебе ведь под конец понравилось — ты выбором фурнитуры интересовался же.
— Это когда это такое было⁈ Бабуль, может, ты с кем другим ходила, а⁈ Я «под конец» еле сдерживался от желания спалить это жуткое место дотла, посыпать солью, а потом идти к другому, нормальному, портному! «Интересовался» это как? Это когда на ваши многократные вопросы ответил, что мне всё равно?
— Тише, не кричи! Ты же так внимательно рассматривал пуговички…
— Я пытался увидеть между ними хоть какую-то разницу, чтобы хоть попытаться придумать иной смысл тому, что вы делали, кроме как поиздеваться надо мной!
— Да боги с тобой, внучек, они же совсем разные! На одной, например, снизу цветок выдавлен…
— Какая разница⁈ Нет, ну вот честно — какая разница, что там выдавлено, тем более — снизу, на пуговице, которая вообще! Никогда! Никому! Не будет видна! Совсем никак и никогда!!!
— Ну и что⁈ Ты же будешь знать, что там у тебя!
— Бабуль, вот честно — абсолютно никакого смысла нет во всём этом, ни на грош, ни на жёлудь! И я тоже никогда не буду об этом ни вспоминать, ни думать!
Не знаю, до чего бы мы дошли в итоге — может, поняли друг друга, но скорее поругались бы. Однако тут принесли подогнанный костюм-тройку. Они же только к вечеру обещали⁈ Только тут я сообразил, что уже вечереет — летом дни долгие, вот и не понятно. Домой мы вернулись к четырём пополудни, пока обедали — уже пять. Пока туда-сюда, уже половина шестого. Заодно понял, куда пропал Семёныч: он никуда не пропадал, просто отработал условленное время и ушёл домой.
Костюм сел отлично, рубашка тоже. Запонки для костюма взял отцовские, с родовым гербом. Оружие с собой брать смысла не было: трое городских врат, пусть не глубоких, достаточно стабилизировали ткань мира, чтобы не воспринимать всерьёз опасность прорыва в черте Смолевич. Поэтому ограничился тем, что нацепил на пояс кортик с гербовыми ножнами, как символ статуса. Казённые присутствия все уже закрылись, но частный поверенный работает до семи, так что вполне успею, даже не торопясь. Шёл и думал, что вызов какой-то странный: обычно вызывают всех наследников сразу, чтобы ни у кого не было ни сомнений, ни соблазна утаить что-то от других. А тут — меня одного. Странно и удивительно.
Поверенный носил фамилию Сребренников и был, в отличие от приснопамятного Крысановича, простолюдином. Но происходил из весьма обеспеченной семьи, включавшей в себя и купцов, и промышленников второй гильдии. Причём некоторые из них, по слухам, могли бы и в первую гильдию выйти, но не хотели, или не видели нужды переплачивать. Отец считал, что младшего в своё время выучили на юриста для того, чтобы он вёл семейные дела, а приёмы он ведёт для того, чтобы иметь официальный статус. Он как будто именно меня и именно сегодня и ждал.
— Юрий Викентьевич, доброго дня. Сочувствую вашей потере, примите мои искренние соболезнования.
— Спасибо, Пётр Ильич.
— Вы, я полагаю, желаете ознакомиться с завещанием и получить на руки все полагающиеся документы?
— Да, конечно. Но разве при этом не должны присутствовать все наследники?
Поверенный вздохнул.
— Разумеется. Но, видите ли… Ваш отец был человеком хорошим, но эээ… своеобразным. Я лично три года уговаривал его привести дела в порядок и оставить должным образом оформленное завещание, просто на всякий случай, во избежание возможных проблем и претензий сторонних лиц. А потом ещё с боем выбивал из него изменения в списке наследуемого имущества, который должен идти приложением к последней воле. В общем-то, вот всё, чего мне удалось добиться от Кеши. Ой, простите, от Викентия Юрьевича.
