Слева тянулся очередной не то парк, не то пустырь, не то заброшенное кладбище. Наконец нашёлся долгожданный правый поворот, напротив большого лабаза, отодвинувшего своей оградой непонятные заросли. Подпорченное наглым жуликом настроение быстро исправилось — в конце концов, ничего особенного не произошло, и обмануть себя я не дал. Невольно хмыкнул: «заколдованные» макры опять остались при мне. Я снова поднимался в гору, одновременно росло и беспокойство — всё же не на встречу с одноклассниками иду, а в жандармерию! Как ещё оно всё там обернётся? На нервах стал намурлыкивать себе под нос какой-то странный, но прилипчивый мотив. Вот совершенно не представляю себе, откуда он у меня в голове, а тем более слова к нему, которые вообще ни в какие ворота не лезут, но — смешные. Видимо, та же история, что и с «капельницей» — «провал в памяти второго типа», как я решил называть подобные случаи.

Пока размышлял над песнями и провалами, вышел на Захарьевскую почти напротив того квартала, в котором размещались жандармы, но пройти по улице предстояло все два, пусть и маленьких: дорогу к нужному управлению предстояло искать от здания пересыльной тюрьмы, известной в народе как Пищухинский, или чаще — Песочный Замок[3]. Архитектор Пищухин построил её в виде классического для Великого княжества готического замка: прямоугольник стен, четыре круглые башни по углам с зубцами наверху и черепичные крыши сверху. Разве что не было отдельных стен и сооружений внутри, а всё это являлось одним зданием, да в стенах виднелись где три, а где и четыре яруса небольших окошек. Замок был виден издалека и служил хорошим, хоть и мрачным, ориентиром.

Чем ближе я подходил к месту назначения, тем больше волновался, и тем громче невольно становилась моя песенка:

— Ты забудешь о коне,

На хрустящем кабане,

Через час и два мгновенья,

Ооо-о!

Оставляя за себя

Жабу с капелькой огня

Улетаешь без сомненья!

Видимо, я в итоге стал петь слишком громко, поскольку из-за спины услышал удивлённый знакомый голос:

— Рысюхин, вы что, пьяны⁈

[1] Примерно там, где в нашем мире стоит Оперный театр.

[2] Как, собственно, и в нашей истории до революции — был перечень заведений, куда гимназисты имели право заходить, и все кофейни, например, были под запретом.

[3] В реальности — Пищаловский замок, строил по концессии помещик Рудольф Пищалло по проекту архитектора Чаховского.

— Евгений Миронович? Извините, пожалуйста — дурацкие куплеты, согласен, но это я от нервов. Причём я даже не уверен, что там именно такие слова должны быть — вы ведь в курсе насчёт моих проблем с памятью?

— И вы меня извините, за такое подозрение. А по какому поводу нервничаете?

«Можно подумать, сам не понимаешь», — подумал я. С другой стороны, возможно, и не понимает, он-то сюда каждый день просто на работу ходит.

— Да по поводу рысака нашего и коляски. — Я решил ограничиться половиной правды. — За содержание коня, наверное, заплатить надо будет? А у меня в кармане семь рублей и три копейки сверху, и всё на этом.

— Ну, это не самая большая проблема.

— Возможно. Думал, макры продать трофейные, но всё никак не получается с этим делом. Сейчас вот тоже — вроде бы нашёл подходящее место, а меня там обхамили и чуть не обокрали.

— Ну-ка, ну-ка, можно подробнее?

Я рассказал про своё общение с хамоватым приказчиком.

— А, Максимка, опять за старое взялся! Надо будет зайти, вразумить его, да и хозяйку тоже.

— Чью, простите, хозяйку⁈

— Того заведения. Да и Максимкину тоже, — хохотнул Подпёсок. — Это вас занесло в ломбард некоей Блошкиной — «мадам Блошкиной», как она сама себя называть любит. Дамочке уже хорошо за восемьдесят, но она всё ещё мнит себя неотразимой. Всю кодлу держателей скупок и ломбардов в кулаке держит. Говорят, даже эмиссаров небезызвестного Клещёва из города на пинках вынесла. Максимка же чувствует себя едва ли не бессмертным, поскольку очень близко сошёлся с хозяйкой и по многочисленным слухам даже спит с ней.

— Со старухой⁈

— Ну, она молодится, как может, процедуры всякие, в том числе у магов, макияж — выглядит от силы на сорок. А, ну да, для тебя что сорок, что шестьдесят, всё старость…

— Неправда! Бате за сорок, а он совсем не старый!.. — Я осёкся. — Был…

За разговором мы незаметно для меня дошли до бокового крылечка в один из корпусов.

— Давай за мной! Так, стоп! В здание жандармерии с оружием нельзя, только сотрудникам. Придётся возвращаться к главному входу.

— А внештатным сотрудникам?

— Ага, решил всё-таки согласиться? Ой, извините, что я на «ты».

— Да ладно. Мне самому неловко, когда старшие по возрасту и званию на «вы» обращаются. И да — почему бы не согласиться?

Я и правда так решил. Вспомнил папу, который порой говаривал:

— Человек при небольшой должности в серьёзной организации поможет не всегда, даже если захочет, а вот гадость сделать при желании может легко и непринуждённо.

Не знаю, насколько высокая или низкая должность у Подпёска с Мурлыкиным, но организация более чем серьёзная. И зачем мне обижать их отказом от действительно взаимовыгодного предложения?

— Ну, к обращению на «вы» придётся привыкать — статус главы рода иного не предусматривает, за исключением родственников и близких друзей, и то с оговорками. Так, не будем здесь стоять — надо бежать в кадровый стол, пока эти служаки на обед не сбежали. Подождите здесь, я быстро — возьму бумаги.

Евгений Миронович действительно быстро сбегал, в буквальном смысле слова. «Значит, не полковник» — пробежала в голове странная мысль. Я покрутил её так и эдак, хмыкнул, и озвучил вернувшемуся жандарму:

— Сразу видно, что вы не полковник.

— Почему это?

— Полковники не бегают! В мирное время это вызывает смех, а в военное — панику!

Следователь хихикнул, но потом стал опять серьёзным:

— Это смотря какой полковник. Некоторых, действительно, бегущими представить и смешно, и страшно одновременно. А некоторые… Сама мысль о том, чтобы над ними посмеяться уже способна вызвать панику!

Так, посмеиваясь, мы и добрались до логова кадровой службы. Местные обитатели выглядели недовольными, морщились, но в присутствии моего сопровождающего вслух возмущаться не рисковали. Причём они очень торопились на обед, так что все процедуры провернули в рекордные сроки.

Единственное, что меня напрягло, это требование сделать фотографию в служебном ателье и завтра забрать удостоверение. Ночевать в городе я не собирался, но Евгений Миронович уверил, что его никто не украдёт и забрать можно позже. Главное, сильно не затягивать с этим делом.

Ну, а потом мы пошли обедать — всё равно по словам следователя в учреждении в ближайший час будут только часовые на входе и кое-где дежурные. Обедать меня повели в недорогую харчевню, которая была по факту едва ли не служебной столовой жандармерии, где её сотрудники пользовались постоянной скидкой. В итоге обед обошёлся в рубль и сорок шесть копеек, причём я, в отличие от давешней чайной, не считал ни одну копейку потраченной зря, более того, возникло ощущение, что я недоплатил. Хорошее место — как и большинство мест «для своих». Правда, думаю, что если бы я сюда пришёл один, то меню и цены для меня были бы другими.

Во время обеда следователь время от времени украдкой показывал мне людей, с которыми могу столкнуться по своей внештатной службе и отвечал на кое-какие мои вопросы. Например, про тот «Сертификат соответствия», что упоминал наглый Максимка.

— Такой документ, действительно, существует. Но прикладывается, во-первых, только к ископаемым макрам растительного происхождения, во-вторых — к крупным оптовым партиям или к тем, что идут на особо ответственное производство. Те же патронные фабрики, например, подобным как правило не озабочиваются. Требовать его применительно к единичным макрам животного происхождения, это как… Ну, не знаю — как охотничью лицензию на вот эту отбивную требовать, причём даже не с повара, а с едока. Чушь, короче говоря, рассчитанная на то, чтобы ввести человека в состояние растерянности, а то ещё и ложное чувство вины вызвать, оправдываться заставить.