И что теперь? Как ей с этим жить дальше, да и доживёт ли она вообще хотя бы до завтрашнего утра?

- Может хочешь принять ванную или выпить горячего чаю? – уже где-то через час, когда они доехали окольными путями до конюшен Терре Промиз, а оттуда пробрались через служебные помещения подвального этажа к служебной лестнице и по оной в крыло с жилыми покоями, Полин помогла Эвелин и раздеться, и распустить тяжёлую причёску, и подобрать ночную сорочку на сон грядущий. Судя по звукам, доносившихся из открытых настежь дверей балконов первого этажа, бал и не думал заканчиваться. Ну и в комнатах Полли их никто не поджидал, а до этого не устраивал организационных поисков двух беглянок по всей территории поместья.

- Было бы неплохо, но лучше не сегодня и не сейчас.

Если бы ей предложили какое-нибудь средство для моментальной отключки от реальности и чувств, его бы она приняла даже не задумываясь.

- Ты вся прям как струна натянутая. Напряжена и дрожишь. Даже прикасаться боязно, а то вдруг лопнешь. – но Полин всё-таки попыталась растереть спину, плечи и руки подруге своими горячими ладошками, в надежде снять чужую скованность столь незатейливым способом. – Надеюсь, ничего дурного не успело произойти, иначе буду корить себя до конца своих дней из-за того, что потянула тебя в город, не задумываясь о последствиях. Папенька всегда меня предупреждал, что мой эгоцентризм до добра не доведёт.

- Всё хорошо, честно.

- Лин, ты только не замыкайся. Говори сразу, что тебе нужно. Горячего молока или чего-нибудь съесть. Тебе же нужно как-то успокоиться, а то ведь не заснёшь совсем.

- Нет, правда, всё нормально. Может немного перенервничала. А есть и пить я сейчас уж точно ничего не смогу.

Казалось, они не затрагивали болезненную тему разговора как раз по причине неуместного напоминания о произошедшем и то, что Полли не расспрашивала о случившемся, невольно наводило на мысль, будто она всё знает, поэтому так и печётся над подругой, как та курица над единственным цыплёнком.

- Тогда в кровать! И если не спится, не молчать! И ни в коей мере не рыдать в подушку. Чёрт, я так надеялась, что остаток мы ночи будем шептаться и делиться всякими глупостями. Прямо как в пансионе, когда ждёшь пока дежурная смотрительница не задремлет от лишки портвейна в чае, и тогда уже пускаешься во все тяжкие. Только в нашем случае не нужно переживать, что нас кто-то застукает за неподобающими вещами и накажет публично на весь класс. Можно безобразничать в буквальном смысле этого слова.

- И часто ты так безобразничала в пансионе? – ну хотя бы Эвелин удалось улыбнуться в ответ, при чём искренно, пусть и немного натянуто. – Боюсь даже поинтересоваться, до каких крайностей ты там доходила.

- Думаю, не дальше тех, до которых доходила ты со своими сокурсницами-гимназистками в вашем учебном пансионе.

Пол пришлось взять её за руку и чуть ли не принудительно повести в сторону огромной, во истину королевской двуспальной кровати на возвышении из двух ступенек, под обязательным балдахином из белоснежной тюли и маскитой сетки. Хотя назвать данное ложе двуспальным тоже было несколько поспешным, ибо на нём могло запросто поместиться человека четыре, а то и пять. Во всяком случае, Эва могла временно отвлечь себя разглядыванием окружающего интерьера, особенно после того, как вместе с Полин забралась в мягчайшие сугробы белоснежной постели и позволила себе немного расслабиться (и не только физически).

Ощущения были действительно непривычными и мало с чем схожими. Тело и ноги гудели так, словно через них пропустили слившиеся звуки как минимум пары катящихся по рельсам поездов и грохота огромного литейного завода, и теперь этот хаотичный отзвук будто поглощённым эхом звенел в костях и буквально дребезжал по нервным окончаниям, вздыбливая на коже наэлектризованные волоски. И чем больше девушка пыталась расслабиться, тем ощутимей уплотнялся этот кокон, как снаружи, так и изнутри, сквозь который, ко всему прочему, пытались прорваться невидимые пальцы сильных мужских рук.

Может поэтому становилось страшно закрывать глаза? Боялась опять его увидеть и… почувствовать? Дать этому безумию вновь наполнить её до краёв, усилить чужие отпечатки до физических ощущений едва не реальных прикосновений? Неужели думала, что вновь почувствует его губы, его дыхание и воздействие его ласк с такой же силой, какими они были в момент их первого слияния?..

Нет! Она не должна этого вспоминать. Ни вспоминать, ни испытывать, ни хотеть. Иначе окончательно сойдёт с ума. Потому что вместе со страхом пережить всё опять, она боялась очередной шокирующей реакции своего тела на возбуждение, которое ещё никогда не было настолько сильным (даже болезненным) и всепоглощающим, как в эту ночь, в руках Киллиана Хейуорда, под его губами и самым первым в её жизни настоящим поцелуем с мужчиной. Настолько сильного, что от одного незначительного воспоминания о случившемся у неё тут же начинали дрожать коленки и стремительно слабеть всё тело, пропитывая каждую его клеточку млеющей истомой до основания и насквозь, словно парализующим ядом сладчайшего наркотика. И, казалось, что если она закроет глаза и полностью отдастся этим ирреальным ощущениям, то прочувствует весь процесс своего растворения в этом дурмане от и до, каждым волоском и каждой порой кожи по отдельности.

- Мы вроде ничем таким жутко неподобающим не занимались. – да, надо говорить о чём-то другом. Ей необходимо отвлечься, а лучше сразу забыться, или, по крайней мере, как-то утихомирить сжигающее её живьём воспаление из собственных страхов и незримого присутствия третьего лишнего в этой спальне. Хотя она уже и не знает… Может стоит отпустить себя и не закрываться? Позволить ему доделать начатое, иначе… Она же по любому не сможет об этом забыть. Или он её не отпустит.

- Правда? Совсем-совсем ничем? Эдакие святые монашки, готовые нацепить на себя очищающие вериги лишь от одной грешной мысли, прокравшейся в ваши непорочные головы? – Полин определённо шутила и так же не собиралась спать (во всяком случае в ближайший час), устроившись на второй половине собственной кровати в позе созерцающей то ли речной нимфы, то ли какой иной языческой богини, чей искушённый взор наконец-то был привлечён чем-то крайне занимательным и увлекательным.

- Я-то уж точно ни во что такое лезть не пыталась.

- Серьёзно? И даже не разглядывала с другими чью-нибудь припрятанную коллекцию неприличных фотокарточек и эротических картинок и не читали пикантных историй в непристойных публикациях с чёрного рынка?

- Полли… я даже не знаю, что ответить! – если до этого Эвелин казалось, что она каким-то чудом не умирала в сжигающем пламени собственного стыда и страха быть разоблачённой в грешных чувствах, то выбранная Пол тема для разговора оказалась как нельзя ни к месту и не во время. Всё равно, что плеснуть ещё пару галлонов масла в полыхающий пожар. – Это как-то через чур…

- Интимно? Лично? Или пошло? Только не говори, будто тебе сумели внушить большую часть медицинских воззрений, которые пытались вложить в наши головы на занятиях в женской гимназии.

- Каких именно? Те, что направлены на поддержание здоровья и в коих осуждается чрезмерная тяга к половым извращениям, включающие в себя и рукоблудие.

- Они самые. Ведь это медицинский недуг, который влечёт за собой умопомешательство, психическое расстройство с истерией, приводит к росту волос на руке и даже к потере зрения.

- А также к ряду других тяжких болезней и в особенности к деморализации человека. – но, похоже, всё выявилось не таким уж и ужасным, даже наоборот. Эва не ожидала, что так скоро сможет улыбаться во весь рот, ещё и сдерживать рвущийся из груди смех. Всё-таки Полин была настоящим чудом!

- Кстати, когда на весь наш класс было заявлено о том, что от рукоблудства растут волосы на руке, видела бы ты последующую реакцию большинства девочек. Наверное, не меньше половины интуитивно стали разглядывать свои ладошки. Это было что-то с чем-то. Хорошо, что им хватило ума сделать это не так открыто.