Дождь пошёл сильнее, но огню это по-прежнему не мешало, как и чародею. Зато Кристина увидела, как несколько женщин у столбов зашевелилось. Тяжко так пробуждаться, бедняжки, откуда же их вырвали, от каких семей и любимых оторвали эти злобные нелюди? Фавр де Поль осознала, что мысли повторяются и путаются, голова всё ещё болела, как и тело, и ни о какой ясности ума не могло быть и речи. Зато она увидела, что на поляну вышли два огромных усатых мужчины в свободных рубахах, под которыми бугрились мускулы. На поясе у каждого висело по тесаку и кнуту, видимо здесь вообще никто не пользуется палочками. Может, они и не маги вовсе?

Мужчины неспеша подошли к чародею в чалме, тот им что-то сказал, и они направились также за пределы круга. И тут до слуха француженки донёсся отдалённый волчий вой. Турки насторожились, услышав его, но тот, кто рисовал, даже не повёл ухом, завершая свой рисунок на песке. Кристина же почувствовала укол страха — ликантропия страшная болезнь, прошедшая эпидемией по Британским островам в конце прошлого столетия, а всего несколько лет назад то вспыхнувшая у них в Лангедоке. Это страшные и свирепые звери, нет, они если и спасут её от турок, то только затем, чтобы убить самостоятельно.

А тем временем вой послышался повторно, но уже поближе. И это был не одинокий волк: два, три, а то и все четыре голоса различила в этом звуке девушка. А затем с другой стороны раздался более громкий ответный. Они гонят добычу! Страх скрутил внутренности, как тогда в Лозере, когда её с Филиппом загоняла огромная стая оборотней. Они убили четверых её сослуживцев, а их самих гнали несколько миль, наслаждаясь охотой. Волшебники без палочек способны лишь убегать и звать на помощь. А их преследователи будут растягивать удовольствие погони, всегда.

Вой раздался где-то позади Кристины — этот был ещё ближе, турки начали что-то выкрикивать на своём языке. А чародей как раз дочертил, и подозвал двух усачей. После указал на соседнюю с Кристиной девушку, раскрыл тетрадь и начал читать нараспев какой заговор. Усачи резво подошли к столбу, ловко развязали все ремни и подхватили осевшее тело. Девушка даже не открыла глаз, пока её тащили. Её так и поставили на колени перед чародеем, придерживая с двух сторон, лицом к жаркому пламени. Кристина, широкими от ужаса глазами, но совершенно заворожённо наблюдала за действом, даже не обращая внимание на то, что слева от неё волки завывали уже совсем рядом, словно бы за ближайшими соснами.

Чародей наклонился к девушке, стоявшей на коленях, и перерезал ей горло. Горячая кровь хлынула из раны в огонь, тот зашипел, до обоняния француженки донёсся тошнотворный запах, усачи столкнули тело в пламя и развернулись в сторону Кристины. Лицо той покрылось испариной, к горлу подступил ком, справа раздался дикий треск, на который она даже не обратила внимание, все её мысли занимали усачи, неумолимой походкой двигавшиеся к ней. Но тут прямо к их ногам откатилась оторванная голова и упал ятаган. Они удивлённо посмотрели на это, а после взглянули туда, откуда собственно голова с ятаганом прилетели.

С Кристины точно спал морок, она резко повернула голову, и увидела огромного волка на двух ногах, который скалился на противников. Чёрт возьми, он торжествующе скалился! А ещё он был каким-то знакомым…

Поляну накрыл звук ужасного воя, от которого кровь застыла в жилах. Из-за деревьев прыгали огромные мохнатые фигуры, полосуя когтями или смыкая свои челюсти на глотках незадачливых участников ритуала. Усачи выхватили тесаки, но ничего не смогли противопоставить животной ярости оборотней. Чародей в чалме обернулся на чёрного волка с рыжей полосой вдоль спины, который приземлился в пяти шагах от него, что-то крикнул по-турецки и выставил свой кинжал перед собой. Словно не заметив всего этого, волк молниеносным движением оказался возле него, вцепившись передними лапами тому в плечи, после укусил в шею и могучим рывков оторвал чародею голову, столкнув безголовое тело в костёр. На огонь хлынула и зашипела кровь. Вокруг уже не осталось никого из живых турок, и торжествующий волчий вой прокатился по лесу.

Кристина осознала, что попала из огня да полымя, потому что оборотни явно не стремились никого отвязывать, наоборот они ходили вокруг костра, внимательно изучая привязанных к столбам, им явно всё это было любопытно. А потом они начали превращаться обратно в людей.

К Кристине подошла статная черноволосая женщина, бесцеремонно взяла её за подбородок, подняв голову повыше:

— Эй, братик, глянь, что это у нас тут? — голос был властным, под стать её хищной внешности.

— А тут у нас международный скандал, — голос принадлежал Морицу Эберлю, мракоборцу Шваница, он встал рядом и, ухмыляясь, разглядывал Кристину.

— С-спасибо, — выдавила из себя француженка.

На это женщина захохотала и отпустила подбородок той.

— Братик, давай в лес, не хватало, чтобы кто-то из этих черножопых выжил и сбежал от нас, — сказала она отсмеявшись.

— В-вы меня не развяжете? — пробормотала Фавр де Поль, её голос был слабым, горло пересохшее.

— Зачем? — искренне удивилась её собеседница. Мориц куда-то удалился, махнув ещё нескольким мужчинам следовать за ним.

— В-вы же за нами пришли?

— Ну, в некотором роде, так и есть, — хрюкнула женщина и отвернулась от Кристины, — Приберите тела, да поживей! Магия ждать не будет. И потушите эту срань! — она махнула в сторону костра, — На холме Калькризе сроду костры не горели.

После она вытащила волшебную палочку с головой скалящегося волка, и последнее, что увидела Кристина Фавр де Поль, это был синий огонёк, появившийся на её кончике.

****

(21 августа)

Над пфальцским городком Браубах шёл ночной ливень.

Как и в более крупном Байрсброне, кайнцауберская часть здесь располагалась на окраине, с одной стороны ограниченная лесом, а с другой — возвышающимся замком Марксбург — старинной цитаделью на горе, притягательной туристической точкой и одновременно с этим центром изучения магических растений, известным на всю Германию. Притом, что волшебников в городке проживало меньше, но сам он был больше южного Байрсброна — пять широких улиц, три крупные усадьбы в центре: одна принадлежала Вальдхаузенам, другую занимали служащие Министерства Магии, всех его департаментов, а третью — магическая академия.

Академия эта была не такой известной, как те же Шармбатон и Дурмстранг, но зато выпускала в свет первоклассных травников, аптекарей, зельеваров и лекарей. Существовала она с 1278 года, будучи всего на два года младше самого кайнцауберского городка. Ещё здесь готовили, пусть это и не было так хорошо известно, специалистов по ядам и магическому виноделию — странно было бы в центре рейнского виноделия обойти подобную ипостась колдовского искусства.

Днём это был ещё пока спокойный городок на берегу Рейна — занятия у студентов ещё не начались. А сейчас невольному наблюдателю, если бы такой нашёлся и взглянул на залитые струями дождя аккуратные улицы, Браубах показался бы совершенно необитаемым.

А потом бы он пригляделся…

Русские наёмники располагались на окраине городка в одноэтажном доме с довольно просторной территорией, ограждённой резным забором, увитым плющом. Прямо к воротам выходила улица, на которой и стояла Академия, а над задним двором нависал могучий Марксбург, между которым и территорией русского штаба были довольно густые заросли. И вот теперь по небольшой площади, в центре которой был фонтан, перед воротами русского штаба ходили тени. Во множестве. Конечно же, если внимательный зритель пригляделся бы к этим теням, скрытым завесой ливня и ночной темнотой, то понял, что это всё люди или, по крайней мере, некто, визуально на них похожий. Двигались они крайне нетвёрдой походкой, словно бы все они только недавно вышли из бара, а потом забыли куда идти, потому остались слоняться по площади.

Иногда они подходили к воротам, утыкались в них лбом или трясли их мелко подрагивающими руками, но, не сумев открыть, удалялись прочь. Сами же ворота перегораживал своим бортом русский бтр, повернув пулемёты в сторону площади. Встал на свою бессрочную вахту он здесь после того, как все эти слоняющиеся товарищи появились на площади и попытались пройти внутрь. В ночной темноте они, в лохмотьях с истлевшими мышцами и свисающей лоскутами кожей, источали животный ужас, от которого совершенно не было спасения.