— Сорок человек, — произнёс Клим, внимательно смотревший на немца. Он был ниже того, зато размахом плечей явно превосходил, — Два бронетранспортёра и две боевых машины пехоты.

— Поедете в грузовиках, — то ли спросил, то ли утвердительно сказал немец.

— Нам так и не сказали, сколько народа эвакуировать, так что может и на броне покатаемся, — пожал плечами наёмник.

— Да нам тоже, — мрачно отозвался офицер, — Будем, как янки, бежать Могадишскую милю[2]. Надеюсь, стрелять не понадобиться, но, если честно, голова идёт кругом от тех новостей, что на нас свалились.

— Мир интереснее, чем вы думали? — усмехнулся Хеопс.

— Чёртовы сектанты, тайные ордена, которые ведут борьбу, — Курц повёл плечами, — Я бы предпочёл, что это как-то меня минует.

— Ну, вот, оно пришло в Вашу жизнь, — тяжело вздохнул Салтыков, — И никто не в восторге. Вы поедете с бойцами Клима?

— Нет, давайте я провожу, — немец шагнул в сторону и махнул рукой, глядя, как один из русских делает шаг навстречу, — А герр Хемейни введёт в курс дела.

Второй офицер выругался на арабском и хмуро посмотрел на русских. Салтыков добродушно улыбнулся:

— Чем порадуете?

— А ничем, для меня, как и для Фрица, это как снег на голову, — он пожал плечами, оглядываясь на самолёт, который поднимал десантный люк, — Сейчас сообщили, что попытка переговоров с этим уродом была только одна, он сказал, что пришёл убивать, и что он здесь хозяин. Потребовал золота, девственниц и право бесплатного выхода до границы с Францией, — Омар произнёс это всё и с отвращением сплюнул.

— Это шутка такая, про девственниц и золото? — Хеопс перевёл взгляд с начальника на немецкого офицера и обратно.

— Если бы, — покачал тот головой, — Он словно из “Тысячи и одной ночи” пришёл, злой паша, одержимый шайтаном.

— Так так почти и есть, — пожал плечами Салтыков, — Что-то ещё происходило?

— Никого не выпустил, хотя его и просили выдать детей. Зато в Байрсброн приехали какие-то люди, ни с кем не посоветовавшись, и зашли к нему без каких-либо вопросов.

— Какие люди? — насторожился Хеопс.

— Женщина средних лет и двое мужчин, — пожал плечами Хемейни, — Типичные немцы. Я бы сказал, стереотипные.

— Сказал евроараб, — скривился наёмник и тут же удостоился сурового взгляда от начальника.

— Я коренной немец! — воскликнул и всплеснул руками офицер.

— Да ладно, — добродушно произнёс Свят Вениаминович, вставая между мужчинами, — Нам можешь не врать, но у тебя же на лице написано, что ты с Джафаром воевал.

Его собеседник замер на пару секунд, и было похоже, что он готов взорваться и броситься с кулаками на огромного русского. А потом расхохотался. В ответ заулыбались и Салтыков с Хеопсом.

— Сколько вас будет? — спросил он, отсмеявшись.

— Четырнадцать, я пятнадцатый, — пробасил Свят Вениаминович.

— В бой собираетесь? — удивлённо спросил Омар, — Пока штурм не планируется, слишком много заложников.

— Кто ж знает, может и сгожусь на что, — пожал плечами Салтыков.

— По дороге введу в курс дела, пора ехать, — он махнул рукой в сторону стоявших на краю взлётной полосы джипов, — Пока там переговорами занимаются какие-то бездари.

— Идём, — усмехнулся глава WC, — Хеопс, собирай бойцов, — и они вместе с Хемейни пошли к автомашинам.

**

(20 августа)

Над затаившимся Байрсброном шёл холодный летний дождь. Порывы ветра то и дело проносились по улицам, стуча ставнями и скрипя ветвями. Ни одно окно из выходящих на площадь перед захваченной турками лечебницей, не горело. С одной стороны было уже достаточно поздно, в это время раньше город уже обычно спал, а теперь ещё мракоборцы Шваница, небольшая группа которых прибыла в оцепеневший от произошедшего городок, вывели всех уцелевших жителей ближайших к лечебнице домов в более дальний район, чтобы те не пострадали от стрельбы террористов, засевших за больничной оградой.

А между тем турки регулярно постреливали в появлявшихся на площади людей, которым в итоге категорически запретили выносить оттуда тела убитых, даже своих. В головах турок это должно было вселить ужас в сердца любых немцев, которые решили бы им сопротивляться.

Мракоборцы не имели сил и средств полностью оцепить площадь, этим и воспользовалась одинокая фигура под зонтом, вышедшая на неё с одной из улиц. Чёрная жилетка, брюки, перчатки и шейный платок такого же цвета, только с золотой вязью, не выдавали его в темноте, ярко выделялись лишь рукава белой рубашки. Он подошёл к одному из трупов, лежащих на мостовой и аккуратно потрогал его носком лакированной туфли. Турок был определённо мёртв, а человек под зонтом неудовлетворённо покачал головой.

Звук каблуков по уличным камням в шуме дождя был слышен не слишком отчётливо, однако, уже на расстоянии пары десятков шагов турки за оградой его услышали и насторожились. На турецком прозвучал возглас, затем раздался одинокий выстрел, но человек под зонтом никак не обратил на это внимание, продолжая идти к воротам.

Тьма на площади и во дворе лечебницы сгустилась, свет от ярко горевших окон второго этажа ничего не мог с этим сделать, боевики в больничном дворе забеспокоились. Снова раздался турецкий крик и автоматная очередь, но все выстрелы ушли в молоко, когда их гость шагнул за ворота.

— Отставить, — бархатный голос Хакима произнёс лишь это на турецком, но тьма тут развеялась, террористы выдохнули и склонились перед пришельцем, — Проводите меня к командиру.

Тут же один из турок пригласил его следовать за ним.

Али Демир располагался в небольшом кабинете на втором этаже больнице. Когда главу Глубинного Государства привели туда, там же сидела немолодая женщина в строгом костюме коричневого цвета и двое мужчин средних лет в серых пиджаках.

— Я не помешаю? — в голосе Хакима прозвучали саркастические нотки, когда проводивший его турок, скрылся за дверью.

— Ты? — Демир был крайне удивлён, увидев того на пороге. Сам он сидел в кресле, поглаживая левой рукой перевязанную культю на месте правой кисти, через его лицо багровели глубокие порезы.

— Думаю, что нет нужды представлять меня твоим гостям, Али, — вошедший покачал головой, застёгивая сложенный зонт и опираясь на него, как на трость, — Но я прибыл поздравить тебя с успехом.

— О, я… — тот, к кому он обращался, замешкался, неловко посмотрел на немцев, — Я не ожидал, что ты будешь готов меня поздравить.

— Юность всегда идёт поперёк воли старших, — пожал плечами Хаким, — Этим она и хороша, однако нам нужно с тобой поговорить с глазу на глаз, позволишь, я заберу тебя от этих людей для небольшой прогулки? — на его лице появилась вежливая улыбка.

— Конечно, — кивнул Демир и поднялся со кресла, — Но тут не так много места для того, чтобы остаться наедине.

— Можем выйти во двор, думаю, дождь нам не помешает.

Турок в грязно-белой дишдаше коротко попрощался с немцами, и отправился со своим гостем вниз, во двор. Когда они вдвоём вышли, дождь уже стал совсем мелким, так что Хаким даже не стал раскрывать зонт.

Задний двор лечебницы был тёмен и пуст, бойцы Демира находились ближе к центральному входу.

— Кто эти люди, Али? — совершенно спокойно произнёс Хаким.

— Это посланники от Бригитты Вальдхаузен, — чуть взволнованно произнёс тот, — Мишель Колиньи, глава Великих Родов франции направил мне письмо, когда мы были в лечебнице, предупредил, что они прибудут.

— Они принесли тебе какие-то важные известия?

— В Шармбатон возвращаться нельзя, потому я хоть и затребовал транспорт до границы Франции, но двигаться мы будем в Браубах в земле Пфальц.

— Вальдхаузены тебя и твоих людей готовы принять?

— Готовы принять и укрыть от тех, кто будет идти за нами по пятам.

Они замолчали, идя вдоль забора по мокрой от дождя мощёной камнем дорожке. Наверху над ними шумел ветер, пахло прохладной сыростью.

— Ну, что ж, я поздравляю тебя с твоим величайшим делом, думаю, ты достиг наивысшей точки своего пути, — совершенно спокойно произнёс Хаким, подняв глаза на небо.