— Новый Канцлер узурпировал власть? — удивился Эдди.

— Ну, формально не совсем, — ухмыльнулся Романов, — Но когда ты вынужден голосовать, а за спиной стоят бойцы одного из кандидатов и внимательно наблюдают, поневоле захочешь проголосовать именно за этого кандидата. На всякий случай. Хотя в нашем случае прочие приличия и формальности были соблюдены.

— Думаешь, противники нового Канцлера воспользуются этим моментом, как поводом?

— Я удивлюсь, если они не воспользуются. А учитывая, что наши бойцы участвовали в этой операции в Бундестаге сегодня утром, — он снова остановил автомобиль, — То у нас два пути, либо до конца драться на стороне техномагов, либо валить отсюда. При этом, что меня особо радует, наши два отряда расположены в городах этих самых волшебников, которые скорее всего и восстанут против Канцлера.

— Как я понимаю, против нас вся бывшая ФРГ?

— Примерно так, — кивнул Михаил, — А ещё Польша, а ещё юг Франции и Британия будет. Возможно, ещё какая-то мелочь из Восточной Европы.

— А им-то какое дело до нас?

— Техномагия в головах волшебного сообщества, как социализм в головах простых людей, синоним тирании, ущемления свободы воли во имя государственных интересов, а ещё Железный Занавес и дефицит. Правда, об этом зачастую вещают из квартир и кабинетов ещё советской постройки, но мир у нас нынче чёрно-белый, потому таких нюансов можно не замечать. А так как в истории случилось, что техномагия была распространена только в авторитарных, а подчас и в тоталитарных государствах, и при этом жёстко милитаризированных, то логическая связь “техномагия — это диктат” укрепилась в сознании очень хорошо.

— Думаешь, все бросятся на Берлин защищать свою свободу? — справа двинулся автомобиль, солнечный зайчик скользнул по лицу Рихтера, заставив того поморщиться.

— Надеюсь, что нет, — их машина также неспеша тронулась в путь, — Хотя пока и официальный Берлин никакими лозунгами не бросается. Тюрингиец, что взял власть, очень расчётливый и осторожный политик. Пока он просто объявил о главенстве техномагии и помирился с турками.

Малыш Эдди очень выразительно посмотрел на главу аналитиков.

— Эдик, ты наёмник, у тебя нет своего мнения, — тот совсем своим видом выражал недовольство ситуацией, и что поделать с этим ничего нельзя, — У тебя есть обязательства по контракту.

— И что наш главный наниматель говорит по этому поводу? — проворчал Рихтер.

— А пока ничего, наш главный наниматель выбрал выжидательную позицию, хотя ему безусловно будет приятно сохранить власть техномагов в Германии, это же такой щелчок по носу западных партнёров!

— Кстати, про нас, — задумчиво произнёс юноша, — А у нас самих-то что?

— В каком плане? — “Хонда” резко остановилась, Михаил недовольно скривился.

— Ну, я понял, что при советской власти все волшебники стали техномагами, а потом Союз пал, и что случилось с волшебниками?

— Ну, — лицо главы аналитического отдела WarConsulting озарила хитрая ухмылка, — Они стали капиталистическими техномагами. В девяностые нам пытались насадить Статут о Секретности, но, как я уже говорил, техномагам проще его соблюдать, да и издревле повелось в нашей стране, что антагонизма между волшебниками и мирянами было кратно меньше, чем в Западной Европе.

— Мирянами? — удивлённо посмотрел на него юноша.

— Так в России называли и называют неволшебников, тебя, например.

— Церковью очень сильно отдаёт от этого термина.

— Православная христианская церковь является частью русской культуры, от этого никуда не деться, — пожал плечами Михаил.

— И как она относится к магам?

— Как государство скажет, так и относится, — иронично ответил Романов, — Церковь в этом плане особо не спрашивают, у нас, слава богу, не Иран.

Рихтер засмеялся, машина снова тронулась, и впереди замаячило окончание пробки.

— Когда Россия закончила убивать сама себя и вновь встала на свой классический авторитарно-раздолбайский путь, тогда мирянская власть вспомнила про волшебников, — продолжил свой рассказ глава аналитиков, — И собственно произошла повторная интеграция волшебного сообщества в мирянское. Благо за девяностые года, когда нас пытались развести по англосаксонскому образцу по разным полюсам, не появилось какого-то катастрофического антагонизма, потому в отличие от той же Британии или даже Германии, Российская Федерация и Российская Магическая Федерация суть есть одно государство. У нас сейчас вышло нечто среднее между тем, что было до Революции и что было при Советах.

Они вновь остановились, но до свободной дороги остался лишь один ряд автомобилей, замерший из-за запрещающего сигнала светофора.

— Именно поэтому вполне мирянское ЧВК, контролируют волшебники? — Эдди внимательно посмотрел на коллегу.

— Именно так, — тот кивнул и ухмыльнулся, — Кто б нам запретил, в конце-концов?

— А как стать волшебником? — этот вопрос мучил Рихтера с того самого разговора в кабинете Салтыкова, но он всё никак не находил подходящего случая его задать.

— Родиться, — пожал плечами Романов, — Волшебники могут родиться, как в семье волшебников, так и у обычных людей. И нет, даже специализированные институты в Союзе не смогли выделить какую-либо закономерность в этом. Ген волшебства, к сожалению, не найден до сих пор. Возможно, его и нет.

Машины снова двинулись, и “Хонда” наконец-то выехала из пробки.

— Жаль, я бы хотел научиться магии, наверное, — задумчиво произнёс Малыш Эдди, глядя на здания за окном, рыжие от заходящего солнца.

— К сожалению, таким можно только родиться. Единственный удел мирян, это исследования данного феномена.

— Жаль, а магия правда становится слабее?

— Да, — кивнул Михаил, — По-сути уже больше ста лет волшебники всех стран живут в преддверии собственного Конца Света, который однако он всё не настаёт. Техномаги утверждают, что это их интеграция в сообщество простых людей, сумела отсрочить его наступление. Классические маги говорят, что всех спасло соблюдение Статута о Секретности и отдаления от общества обычных людей.

— Но правильного ответа нет?

— Правильного ответа нет, — покачал головой Романов, — Потому вся эта текущая заварушка в Европе она, конечно, развернётся под знамёнами спасения волшебства ради будущих поколений, однако вестись будет, как бы цинично это не было, ради власти и денег для конкретных магов.

— Всё, как и всегда.

— Всё, как и всегда.

“Хонда” ехала по широкому берлинскому проспекту, а над столицей Германии заходило яркое августовское солнце.

**

(19 августа)

В кабинете Августы в родовом замке Вальдбургов горел свет.

Солнце почти село, потому бывший Канцлер Магической Германии по-традиции повелела включить газовые лампы, разогнавшие сумрак, скопившийся по углам. Сама она расположилась за массивным письменным столом и, сложив пальцы домиком, наблюдала за гостями.

А их у неё снова было много: на одном из кресел у небольшого столика сидел Альбрехт Баварский и аккуратно пил чай, в соседнем кресле расположился могучий Виктор Церинген, Шварцвальдский Медведь, раскрасневшийся и отдувавшийся, то ли от жары, то ли от волнения. На диванчике напротив них расположились самодовольная Бригитта Вальдхаузен и Карл Бюркель, который вертел в руках чашку с кофе, словно бы решая, допивать его или отставить. Его руки чуть заметно подрагивали.

— Герр Виттельсбах, то, что Вы нам предлагаете, это война, — в голосе Августы звучал металл.

— Фрау фон Вальдбург, то, что я предлагаю, это единственный способ вернуть Германии порядок, — вежливо улыбнулся тот и посмотрел на Бригитту, — Если бы не солдаты Эрнста и эти русские наёмники, всё могло бы сложиться иначе.

— Если бы, — фыркнула женщина в ответ, — Эрнст мог разгонать Бундестаг и повесить нас всех на фонарных столбах, мы были в полной его власти, но он этого не сделал.

— К счастью, — Вальдхаузен аккуратно взяла свой кофе и сделала глоток, — Но это мягкосердечие стало его ошибкой.