— Ну, раз я тёмный маг, — пожал плечами русский и сделал шаг вперёд, — Тогда вперёд, покажите, сударыня, чему Вас учили светлые маги благословенного запада, — он сделал ещё один шаг вперёд.

— Не подходи… — прошипела девушка, откинув очередную прядь волос, упавшую на глаза. Иван подошёл ещё на шаг ближе.

Кристина выкинула вперёд руку с палочкой, стремясь достать до лба противника, но тот правой рукой отвёл её удар, а левую с размаха опустил на макушку Фавр де Поль. Прозвучала фраза на непонятном языке, её француженка разобрать не успела, потому что сразу же могильный холод пронзил всё её тело. Сердце сжалось тисками ужаса, рука повисла плетью, выронив волшебную палочку. Ноги подкосились, и Кристина упала на колени. Сознание не покидало её, но воли к сопротивлению не осталось, лишь осознание неизбежности и неотвратимости наказания, а ещё безнадёжности любого сопротивления.

Лисицын, держа француженку за голову, закатил глаза и резким движением поднял её на ноги. Та покорно поднялась. Он отвёл её к креслу и чертыхаясь одной рукой убрал оттуда сумку на кровать. После усадил Кристину в кресло, заглянул ей в глаза и отправил в здоровый крепкий сон.

Потом подобрал обе палочки француженки, скинул их в сумку. Затем вытащил оттуда блокнот в кожаном переплёте, пролистал его, отложил на стол возле ярко горящей лампы. И, закрыв сумку, убрал её под кровать.

**

(19 августа)

Вокруг была лишь темнота.

Темнота была сырой и затхлой, снизу ощущался холодный каменный пол, по бокам — шершавые каменные стены, точно такие же холодные.

Рихард пошевелился и попытался подняться — голова раскалывалась, в висках пульсировала кровь, каждое движение отзывалось болью в теле. Щиколоткой он ощутил прикосновение металла и тяжесть на ноге, звякнул металл о камень. Мракоборец, держась о стену, согнулся и нащупал на ноге металлическое кольцо и цепь. Двинул ногой — цепь тут же натянулась. Мольтке аккуратно вдоль стены сел обратно на пол, и осознал, что на нём по-прежнему женский сарафан. “Хоть ноги разуты, а то кеды бы стали колодками”, - пронеслось в голове, когда он вспомнил, что с ним и его невольными товарищами случилось последнее.

Он увидел, как исчезла Кристина, когда на неё навалилось несколько турок, какой-то человек её обнял и аппарировал вместе с ней. А после сам мир стал резко светлеть, пока не стал совершенно белым — ничего нельзя было разобрать, кроме белого цвета. И вместе с этим пришла боль.

Рихард коснулся затылком холодного камня, и боль сразу начала отступать, но тут же он ощутил, как из его носа побежала кровь.

— Чёрт, — выдохнул он, вытирая кровь рукой.

— Что, ты тоже где-то тут жив? — голос Энцо Ламбера, этого огромного француза сопровождался звоном металла о камень.

— Да, вроде бы жив… — вздохнул мракоборец, — Голова только раскалывается.

— Не только у тебя, — отозвался Энцо вместе с лязгом цепи, — Тебя ж тоже приковали?

— Да, вот ногу, — Мольтке дёрнул ногой, словно показывая её, но в темноте всё равно было не разобрать ничего, зато о пол застучала цепь.

— Везёт, на меня ошейник, похоже, надели, и на руки с ногами.

— Меня тоже только за ногу, — откуда-то из темноты донёсся голос Поля Готье, — Энцо, а ты им, видно понравился, — он попробовал сказать это весело, но голос был слаб и тих.

— Я просто был самой красивой Кристиной, да, — шмыгнул носом Ламбер.

— А кто её забрал-то с собой? — подал голос Мольтке.

— По-моему, это был этот мерзкий русский, с которым мы на Броккене были, — снова раздался металлический лязг, — Она с ним ещё поцапалась после, там же. Иван Лисицын.

— Думаешь, она в опасности? — взволнованно, но также тихо, произнёс Готье.

— Думаю, что нам бы о себе подумать надо, — ворчливо отозвался Энцо.

— А что тут думать? — отозвался немец, — Здесь мы можем только ждать, пока к нам придут.

— А это не тот русский, который пару лет назад из Британии бежал? — спросил Поль.

— Тот, — голос Ламбера был отстранён, — Кристина сказала, что этого Лисицына обвинили в хладнокровном убийстве двоих преподавателей Хогвартса.

— Я слышал эту историю, даже говорил с очевидцами, — боль начала отпускать голову Мольтке, он смог начать нормально говорить, — Этот Лисицын действовал в паре с англичанкой, её удалось обезвредить во время задержания. А потом оказалось, что вся её семья составляет ячейку на службе тёмного лорда, как раз из России. Было достаточно громкое дело.

— Я видел зелёную вспышку возле Кристины… — голос Поля в этот раз сопровождался железным лязгом, видимо, француз менял положение своего тела.

— Этот русский владеет Авадой, — всё также отстранённо говорил Энцо, — И пользуется ей.

— Зачем ему Кристина-то? — Готье попытался повысить голос, но боль пронзила виски.

— Мы пока этого не знаем. Хотя, может, мы у русских в подвале?

Сверху со скрежетом отодвинулся люк, через решётку полился свет. Узники мгновенно зажмурили глаза, потом проморгавшись увидели, что находятся в небольшом, буквально три на три метра, каменном колодце. Высота у него была не меньше пары этажей. Энцо Ламбер был прикован к стене ошейником за шею, а также за руки и ноги, так что особо не мог пошевелиться. Лёгкий сарафан в голубой василёк стал грязным и порвался в некоторых местах, обнажив крупную мускулатуру француза. Поль Готье и Рихард фон Мольтке были прикованы в противоположных углах от Ламбера, каждый за ногу к цепи.

Сверху поднялась решётка, после оттуда полетел вниз и разбился о каменный пол большой красный арбуз. Ошмётки долетели до узников. Решётка с грохотом опустилась обратно.

— Что для вас свобода, господа? — обволакивающий мужской бархатный голос появился сразу отовсюду, — На что вы готовы пойти ради неё?

— Кто ты? — Мольтке поднял голову наверх, пытаясь разглядеть что-то за решёткой.

— Сейчас я тот, у кого можно купить свою свободу, — голос стал насмешливее, — А можно остаться здесь, если мы не сойдёмся в цене.

— Чего ты хочешь? — спросил немец поднявшись на ноги.

— От вас я особо ничего не хочу, — насмешка в голосе стала явной, — Но меня попросили передать вам предложение.

— Озвучь его уже, кем бы ты ни был, — раздражённо бросил Ламбер.

— Вы готовы купить свою свободу? Прямо здесь и сейчас, без раздумий?

— Готовы! — Рихард повысил голос, — Назови уже свою цену!

— Слишком поспешно, подумай ещё.

На скулах Мольтке заиграли желваки, он сжал кулаки.

— Кто ты, и где мы? — устало спросил Поль, попробовал поднять голову кверху, но боль не отпускала.

— Я торговец, — голос рассмеялся, — Что, вы так и не поняли? Ко мне пришли особые люди и попросили продать вам вашу свободу в обмен на кое-что. Например, на верность.

— На верность кому? — прокричал Ламбер, в висках крик отдался болью.

— На верность данному обету, данному слову.

— Какой обет от нас кому нужен? — спросил Мольтке, подняв бровь.

— А это не так важно, главное, согласие, — голос стал походить на заговорщицкий шёпот, — Но Рихард, раскрою карты, лично твоя верность этим людям не нужна, ты свою свободу сможешь купить за что-то другое, я подумаю, за что. Или предложу кому-нибудь ещё тебя выкупить.

Ламбер попробовал дёрнуть руками, но лишь натянул цепи:

— Я не буду давать обет неизвестно кому неизвестно за что!

— Тогда ты умрёшь, — голос стал расстроенным, — Это будет моя упущенная прибыль. Жаль. Так что предлагаю подумать, господа-французы. А к тебе, Рихард фон Мольтке, я вернусь позже.

После этих слов со скрежетом люк задвинулся обратно, погрузив узников в непроницаемую темноту.

— И кому вы понадобились? — произнёс Мольтке в наступившей тьме.

— Да чёрт его знает, — отозвался Ламбер.

— Французам каким-то, — голос Готье звучал слабо, — Может, сообщникам Абрабанелей?

— Кому-то из трёх четвертей чистокровных родов? — скептически заметил Энцо, — Круг сузился.

— Много же у вас противников, — заметил Рихард.