Он вздрагивает.

— Я просто надеялся, что ты будешь у себя.

Я сердито смотрю на него через щель в двери. Тихий голосок в голове шепчет, что я несправедлива по отношению к Виру. Что он просто переживает из-за того, что я внезапно пропала после его концерта, но я игнорирую мелкого предателя.

Может быть, если бы Вир не вел себя так, будто секс с ним ничего не значит, я бы не позволила папиным словам обесценить мою сексуальность. Я бы точно не стала настолько циничной по отношению к мужчинам, чтобы осмелиться завести «папочку».

Он мнется под моим взглядом, что меня вполне устраивает, потому что я мялась и чувствовала себя дерьмом несколько недель к ряду после того, как он отказался признавать, что у нас был секс.

— Что ж, я рад, что ты в порядке. — он поворачивается к лифту.

— Почему ты пришел?

— Из-за беспокойства, — бормочет он. — И чувства вины.

Я резко вдыхаю через ноздри.

— С чего вдруг ты чувствуешь себя виноватым?

Он потирает затылок.

— Ты знаешь, каково это быть Бестлэссоном?

Я качаю головой, задаваясь вопросом, куда ведет эта ниточка разговора.

— Мои папа и дядя — религиозные психи. Если бы кто-то из них узнал, что я был с девушкой, они бы заставили нас пожениться.

Я фыркаю от смеха. Один — один из самых могущественных гангстеров Великобритании. Этот человек практически владеет Лондоном и позволяет другим работать только в тех сферах, которые он считает неприемлемыми. Почему такого безжалостного преступника так волнуют дела студента?

— Ты шутишь, — говорю я.

Он поднимает плечи и засовывает руки в карманы.

— В прошлом месяце дядя застукал моего двоюродного брата Тора с девушкой. На следующее утро они были женаты.

— Черт, — я прикрываю рот рукой.

— Да, и изначально это было всего на одну ночь.

Несколько мгновений мы молчим, нас разделяет дверь и цепочка. Не то чтобы я распереживалась из-за Вира. На первом курсе он был в моем вкусе — высокий, хорошо одетый и чисто выбритый, но я не могу принять его непостоянный характер и образ рок-звезды 1960-х.

Мои мысли возвращаются ко всем моментам, когда я видела его с разными девушками.

— Но разве ты не спал ни с кем все это время?

— Я ошибся только однажды. Больше это не повторялось, — он морщится. — Не то, чтобы ты была ошибкой, но я не хотел заманивать тебя в ловушку брака, от которого не убежать. Поскольку это не дошло до папы и дяди Одина, я не стал испытывать судьбу. Да и следующая девушка, с которой я напьюсь, может оказаться не такой интересной и красивой, как ты.

Я поднимаю руку, мое сердце не тронул завуалированный комплимент.

— Все в порядке.

Вир опускает голову, пряча глаза за завесой светлых волос, и переминается с ноги на ногу.

— Спасибо, что пришла вчера на концерт. Для меня было очень важно увидеть тебя там.

Я не стала говорить ему, что пришла только из-за Шарлотты.

— Вы в самом деле были хороши, — бормочу я. — И ваши собственные песни были намного лучше, чем каверы на Дэвида Боуи.

Его голубые глаза засверкали в свете коридора.

— Спасибо, — отвечает он с кривой улыбкой. — Папа и дядя Один хотят, чтобы я управлял семейным бизнесом, а я хочу зарабатывать на жизнь музыкой.

— Почему бы и нет, — говорю я. — Не похоже, чтобы ты был единственным наследником.

Он кивает.

— Наследник — Тор, и он всегда был вовлечен в бизнес.

— Ну вот.

Его улыбка превращается в ухмылку, которая освещает все лицо.

— Ты права, — он делает шаг назад. — Я позвоню им.

— Удачи, — отвечаю я, осознанно проговаривая каждое слово, ведь ясно, что Бестлэссоны отправили Вира учиться бизнесу и финансам не для того, чтобы он стал рок-звездой.

Он весело машет мне рукой и оборачивается.

— Увидимся на маркетинге!

— Пока, — закрываю дверь и возвращаюсь к своему завтраку.

Доктор Раринг может забирать профессора Сегала.

Я выкладываю на тарелки яйца, бекон и колбасу, добавляю жареный помидор и засовываю в тостер ломтик хлеба.

Когда чайник закипает, слышу еще один стук, на этот раз менее настойчивый.

Закатываю глаза и иду к двери. Если Виру нужна помощь в том, чтобы сообщить новости отцу и дяде, то он обращается не к тому человеку. Я ни разу не спорила с папой, и теперь посмотрите на меня.

Положив руку на дверной косяк, заглядываю в глазок, ожидая увидеть Вира, но там стоит профессор Сегал.

Его голова, спрятанная под серым капюшоном худи, опущена так, что я не могу увидеть лицо, но никто не выглядит так хорошо в одежде или без нее, как он.

Пульс подскакивает, и я кладу руку на живот, чтобы успокоить закручивающееся торнадо. Возможно, я получала от нашей сделки нечто большее, чем деньги, но это не важно. Шлюхи не должны влюбляться в своих клиентов. Ведь от них могут отказаться без предупреждения.

Мужчины надолго не задерживаются — посмотрите хотя бы на папу. Человек, который так упорно боролся за мое воспитание, просто взял и исчез в поисках лучших перспектив, а мы ведь были связаны кровью. Потом Вир сказал, что я красивая и интересная, но на таких не женятся.

Намек понят. Возможно, я не в состоянии запретить мужчинам считать меня одноразовой, но я, блять, могу перестать привязываться.

Пришло время заканчивать то, что осталось между мной и профессором Сегалом.

МАРИУС

Паранойя обвивается петлей на шее. И сжимается с каждым ударом сердца. Где, мать ее, Феникс?

Я паркуюсь за ее общежитием, глушу двигатель и открываю дверь. Гравий хрустит под ногами, звук напоминает ломающиеся кости.

Феникс не вилле нет. Я обыскал подвал, спальню и все остальные комнаты. Обыскал даже солярий. Когда она не ответила на звонок, я прочесал все комнаты, пока не вернулся на кухню.

Бригада уборщиков не показалась мне причастной к похищению, и была больше занята удалением крови с цемента, нежели сокрытием похищения невинной девушки.

Но Криус мог послать двоих. Одного для проведения звонка, а другого для…

Нет.

Я натягиваю капюшон на голову и обегаю здание по периметру. Сейчас не время накручивать.

Но если она не в своей квартире, то что?

Какой-то молодой человек выходит через парадный вход, и я бросаюсь к двери, чтобы успеть до того, как она закроется. Огонь прожигает вены, когда я бегу по коридору, вверх по лестнице, и достигаю четвертого этажа.

Феникс уже может быть в лапах Криуса, который либо использует ее как рычаг против меня, либо продаст садисту как шлюху специального назначения.

К тому моменту, как я достигаю ее двери, взор застилает огонь мести. Феникс у него. Вот почему он казался таким любезным и никак не отреагировал, когда я убил его человека.

По какой еще причине она могла бесследно исчезнуть?

Я слышу приглушенный звук движения за дверью, и петля на шее ослабевает. Когда свет за глазком исчезает, колени подгибаются от облегчения, и я обеими руками прижимаюсь к двери.

Для начала, она в безопасности, но теперь возникает вопрос, почему она ушла.

Подползает новый вид паранойи, на этот раз скользкой, как змея. Феникс ушла, потому что увидела, как я перерезаю человеку горло. Поскольку меня не арестовали, она, вероятно, думает, как совладать с осознанием того, что она стала свидетельницей убийства.

Дверь приоткрывается. Я толкаю ее, но упираюсь в цепочку.

— Феникс, — говорю я низким голосом. — Открой дверь.

Ее лицо становится непроницаемым.

— Зачем?

Холодная дрожь пробегает по позвоночнику. Должно быть, она все видела, отсюда и злость.

Мои мысли несутся со скоростью сто миль в час. Она умная девушка, которая, должно быть, много повидала, живя под крышей Гордона Гофаннона. Никто в нашем мире не бежит с криками в полицию.