— Я принесу еды, — говорит он. — Оставайся на месте, иначе будут последствия.

— Какие?

— Болезненные, и не приводящие к оргазму, — он поворачивается на каблуках и выходит из комнаты.

— Я все равно не могу двигаться, — бормочу я себе под нос.

— Я слышал, — отвечает он из коридора.

Теперь, когда у меня немного более ясная голова, я, наконец, могу осмотреть свое окружение. Это не игровая комната, а секс-пыточная, и это безумие.

Все пространство более чем в два раза больше его гостиной, а трон расположен вдали, напротив кровати. Рядом стоит кожаный шезлонг, куда, я думаю, он бросил бы измученную рабыню.

Помимо гинекологического кресла есть и другие предметы извращенной мебели — клетка, которая немного просторнее гроба, скамья для порки, которую можно использовать как место для анального секса, кожаный диагностический стол и стойки для пыток напротив стены.

И это не считая рядов игрушек. Похоже, он купил весь каталог «Красной комнаты», включая все, что было в кладовке.

Я продолжаю поражаться тому, сколько усилий профессор Сегал вложил в это извращение, когда он появляется в коридоре с огромным подносом.

Желудок урчит в предвкушении еды, и я выпрямляюсь на кровати.

— Ты не упоминала об особенностях своей диеты, когда мы договаривались об ужине. Здесь всего понемногу, — говорит он почти смущенно.

— Я ем все, — говорю с усталой улыбкой.

Он ставит передо мной колбасную доску, которая выглядит так, словно приготовлена для греческого бога Аида. Она сделана из крапчатого оливкового дерева, окрашенного в темный цвет, и покрыта деликатесами, которых хватит на шестерых.

Маленькие миски с миндалем, оливками, нарезанным инжиром, красным виноградом и соусами лежат среди нарезанного мяса и сыров. Ближе к краю лежит хлеб трех видов, и каждый выглядит так, как будто он из той самой дорогой пекарни на главной улице.

Профессор Сегал возвращается с кувшином сангрии и наливает мне бокал.

— Тебе дать халат?

Когда я нерешительно киваю ему, он исчезает за красной занавеской.

Подношу сангрию к губам и смачиваю язык фруктовым красным вином.

Профессор Сегал — это все, о чем можно было мечтать. Он сексуален, умен, великодушен и умеет доставлять женщине удовольствие.

Под его суровой внешностью скрывается человек, которому на самом деле не все равно. Он полная противоположность мальчиков из университета, которые исчезают, получив то, что хотели.

Любая может привыкнуть к такому мужчине.

Я беру кусок хлеба с оливками, макаю в соус и добавляю ломтик чего-то похожего на ростбиф. По сравнению с лапшой быстрого приготовления, вкус просто райский.

Должен быть подвох. Никто не может быть таким идеальным.

Профессор Сегал переехал в Марию-Виллэдж, чтобы заменить профессора Экхарта. Он вернется в Лондон, как только старик поправится и сможет приступить к своим обязанностям, а обо мне забудет. Или же найдет более опытную сабу.

Такие девушки, как я, не могут заручиться даже заботой и верностью собственного отца, не говоря уже о мужчине. Это только вопрос времени, когда профессор Сегал переключится на другую.

Он возвращается с пушистым халатом на плече, но мой взгляд цепляется за то, что он держит в руках. Это небольшой набор для фондю, наполненный растопленным шоколадом, и у него блестят глаза.

Поставив фондю, он помогает мне надеть халат и ложится рядом. Я жду объяснений, но вместо этого он обнимает за плечо и прижимает к себе.

Мягкий поцелуй в висок заставляет растаять у него на плече. Кто бы мог подумать, что профессор Сегал любит обниматься?

— Я позволю тебе спокойно поужинать, — говорит он низким и достаточно соблазнительным тоном, отчего у меня учащается пульс. — Но тебе придется заслужить десерт.

МАРИУС

Мы еще даже не трахались, но я твердо верю, что Феникс Шталь — восьмое чудо света. Она потеряла сознание, как только оказалась на кровати, но щеки все еще сияли румянцем.

Ее образ олицетворяет чистоту: розовые губы, высокие скулы и дерзкий нос с россыпью веснушек. Волосы разметались по черной подушке каскадом свободных волн, оттененных медью в красном свете.

Изысканна.

Если бы у меня был талант к живописи, я бы назвал эту картину «Развратная невинность».

Никогда не встречал женщину, которая бы соответствовала моим требованиям. Лучшие из них обычно использовали стоп-слово «желтый» примерно после седьмого или восьмого оргазма, но не она. Она брала все, что я ей давал, и требовала большего.

Такая девушка достойна завтрака принцессы.

Я целую ее в лоб и иду через игровую комнату, уже оценивая, что у меня есть в холодильнике, чтобы зарядить ее энергией. Яйца, копченый лосось, фрукты, греческий йогурт? Ей понравится икра? Я качаю головой. Возможно, не на первом свидании.

Звук вырывает меня из задумчивости. Я останавливаюсь у двери, чтобы мельком разглядеть ее сквозь шторы, но похоже, что она просто шевельнулась во сне.

Дай ей отдохнуть. Ей нужны силы для предстоящего.

Приходится прищуриться, когда я вхожу на кухню. Солнечный свет, льющийся из внутреннего дворика, неожиданно яркий. Он отражается от приборов из нержавеющей стали, сланцевых столешниц и белых поверхностей, вызывая пульсацию в голове.

Сколько сейчас времени?

Мой взгляд падает на кухонные часы. 10:23? Я не из тех людей, кто спит настолько долго, но как часто я успеваю получить удовольствие от сабы до момента, когда истечет время или она применит стоп-слово и уйдет?

Жар заливает пах, и член подает признаки жизни в серых спортивных штанах, которые я натянул вместо кожаных джинсов.

Наполняю чайник, затем открываю один из стеклянных шкафов и достаю кофейник. Моя рука скользит к подбородку. Феникс захочет горячий шоколад?

Я мог бы сделать три разных и дать ей выбрать.

Звонит стационарный телефон, прерывая идиллию. Только один человек знает этот номер, — ублюдок, которому принадлежит дом.

Не обращая внимания, я иду к холодильнику. Он огромный, белый, с несколькими дверцами и отделением для вина справа, а так же ящиками для глубокой заморозки снизу и полноразмерным холодильником слева.

Телефон продолжает звонить, и я начинаю скрипеть зубами. Лучше жить в лачуге и быть свободным, чем купаться в роскоши под крылом Криуса Ванира.

Надеюсь, он не причинил матери вред. В противном случае…

Ярость обрушивается на меня, как приливная волна, окрашивая все вокруг в красный. Я сжимаю ручку холодильника, пока костяшки пальцев не начинают белеть. Ярость, горячая и бессильная растекается по венам.

Я не видел Криуса с тех пор, как выстрелил ему в грудь в шестнадцать лет. С того момента у него хватало здравого смысла избегать меня, и теперь он общается только по телефону.

Потому что мы оба знаем, в следующий раз я не промахнусь.

Телефон перестает звонить, и я рывком открываю дверцу. Только я собираюсь вытащить лоток яиц, как снова звонит телефон.

Ноздри раздуваются. Настойчивая сволочь не остановится, пока я не отвечу, а если я вырву телефон из розетки, он пошлет гонца.

Я бегу через комнату и беру трубку.

— Что?

Он делает паузу.

— Так ты приветствуешь отца?

Десять лет назад я мог бы возразить, но Криус наслаждается враждебностью и презирает равнодушие. Я не доставлю ему удовольствия понять, что он добился, чего хотел.

Молчание затягивается. Я бы закатил глаза, но не смогу сдержаться и не цокнуть языком.

— Я попросил отчет о проделанной работе, — говорит он.

— В воскресенье утром? — отвечаю я. — Сомневаюсь, что наш объект посещает церковь

— Очень забавно, мой мальчик.