Педро ушел, а мастер все еще размышлял о полковнике. Он знал многих помещиков, среди них были всякие люди, но таких, как полковник Лула, он, по правде говоря, не встречал. Чем отличалось поместье Санта-Фе от соседних владений? Равнина с отличным глиноземом, холмы, покрытые густым лесом. Хорошая земля, хозяйство, правда, небольшое, но вполне достаточное для того, чтобы полковник Лула мог безбедно существовать вместе с семьей. На этой земле поселился когда-то капитан Томас, отец доны Амелии, тесть полковника Лулы.

Жозе Амаро с детских лет знал капитана Томаса. Отец говорил о нем как о человеке решительном, честном, трудолюбивом. Он был видным политическим деятелем в либеральной партии, и ему принадлежало изрядное число рабов. Потом появился полковник Лула де Оланда. Мастер прожил при нем более тридцати лет — с тех пор, как тот стал хозяином энженьо после смерти капитана Томаса. Полковник приехал сюда в своей роскошной коляске и зажил вот так, как живет сейчас. Жозе Амаро не мог понять хозяина той земли, по которой он ступал, и того дома, в котором он жил.

Стоял прекрасный майский день. Вокруг все зеленело, горячие лучи солнца палили землю, покрытую лужами. Кажазейры[12] отбрасывали тень на маленький двор, в котором старая Синья держала свиней. На жердях ограды красовались синие и фиолетовые цветы вьющихся растений. Свиньи хрюкали, нарушая утреннюю тишину. Жозе Амаро расстался с мыслями о полковнике Луле и снова задумался о жене, которая как раз в это время прошла мимо со связкой дров за спиной. Он хотел заговорить с ней, но слова застряли у него в горле; он со злостью принялся колотить по коже, которую обрабатывал. Во всем виновата его жена Синья; он не мог отрешиться от ненависти к ней. Из дома вышла дочь с кувшином на голове и направилась к свинарнику. Ведь она была его плотью и кровью, и все же что-то в ней претило ему. Мастер Жозе Амаро смотрел, как она идет своей неуклюжей походкой, раскорячив ноги, и ему захотелось высказать ей все, что у него наболело. Он принялся колотить по коже еще яростнее, до боли в ноге, изо всех сил размахивая своим молотком. И это его семья: незамужняя дочь, без всяких надежд на брак, на жениха, на нормальную человеческую жизнь.

— Добрый день, мастер Зе, — поздоровался маляр Лаурентино, возвращавшийся из Санта-Розы. — Я закончил покраску только вчера вечером. Там было много работы. Полковник собирается устроить пышную свадьбу. Говорят, будет сам губернатор. Он ведь тоже выдает замуж свою дочь.

— Ты весь дом перекрасил?

— Да. Теперь он стал как игрушка. Вместе со мной работал мастер Родолфо, он проводил воду в ванную. Полковник Жозе Паулино уж если решит раскошелиться, то денег не жалеет.

— Мимо меня проезжает много важных людей. Две недели назад, когда вы заходили ко мне, я сказал, чтобы полковник в Санта-Розе ни в чем на меня не рассчитывал. И я не жалею об этом. Зачем же вы толкуете мне об его богатстве? Уж не думаете ли вы заткнуть мне рот?

— Ну что вы, мастер Зе, нельзя же быть таким подозрительным. Я знаю, что вы не поладили с полковником, но зачем доходить до крайности!

— А, бог с ним, сеу Лаурентино; я человек бедный, простой ремесленник, но не сетую на свою судьбу. Вы можете сказать где угодно: «Мастер Жозе Амаро никому не завидует». У кого есть деньги, пусть ими подавится.

— Мастер, я зашел к вам не затем, чтобы ссориться.

— Да разве я ссорюсь, дружище! Какая же это ссора! Выходит, мне и правду сказать нельзя.

— Вы правы, мастер Зе, простите меня.

— А чего мне вас прощать. Если бы я захотел, то жил бы сейчас в Гойане и был бы богат. Я ничьему богатству не завидую.

Они помолчали. Только канарейка распевала во весь голос на карнизе да скрипела кожа под старым ножом мастера.

— Сеу Лаурентино, — сказал он, — о человеке судят не по деньгам, а по заслугам. Вы вот ели за столом полковника Жозе Паулино, а теперь пришли сюда и рассказываете мне о его богатстве, чтобы вызвать у меня зависть.

— Ну что вы, мастер Зе, я не такой человек. Не впервые обедаю за столом богатого человека.

— И все же это так.

По грязной дороге рысью трусила лошадь. Жозе Амаро и Лаурентино увидели проезжавшего мимо старого Жозе Паулино, в широкополой чилийской шляпе, с хлыстом в руке.

— Добрый день! — крикнул он издалека.

Лаурентино поднялся и почтительно снял шляпу. Жозе Амаро со злобой процедил сквозь зубы «здравствуйте». Разговор не клеился. Яркое утреннее солнце освещало все вокруг. На кухне шипело сало, жарившееся на глиняной сковороде.

— Ладно, мастер Зе, я пойду.

— Так что учтите, сеу Лаурентино, я никогда ничего не сделаю для этого человека.

— Ну что ж, дело ваше, мастер, до свидания.

«Вот вредный старик, — думал маляр, — прямо змея подколодная! И что он суется в чужую жизнь? Стоит о ком-нибудь заговорить, как он всегда очернить сумеет».

Лаурентино зашагал по дороге, направляясь в Пилар, и вскоре увидел всадника, медленно трусившего ему навстречу. Он подумал было, что это падре Жозе Жоан, который всегда ездил медленно, точно ему некуда было торопиться. Но оказалось, что это Виторино Кусай Хвост на своей заморенной кляче. Лаурентино хотел свернуть в сторону и пойти по тропинке, но Виторино закричал:

— Ты чего испугался?

— С чего это вы взяли, капитан Виторино?

— Вы все думаете, что со мной трудно ладить. А я просто хочу, чтобы меня уважали.

— И правильно делаете.

— Можешь добавить — капитан. Я — капитан, как Лула де Оланда — полковник. И не делай мне одолжение тем, что соглашаешься.

Стоя на обочине дороги, Лаурентино слушал выкрики старика. У дряхлой кобылы выпирали ребра, седло было старое, потрепанное, попона дырявая, уздечка из веревки.

— Я человек уважаемый. А эти вон черномазые сопляки выбегают на дорогу и дразнят меня. Черт знает что такое! Я белый сеньор, как и Жозе Паулино. Он мой двоюродный брат. А эти канальи не дают мне прохода! Так вот, сеу Лаурентино, Лула де Оланда разъезжает в своей коляске, высматривая, не найдется ли дурак, который женится на его дочери. Не думайте, что я такой же бездельник, сеу Лаурентино.

У кобылы слезился один глаз, порванная уздечка врезалась в морду. Лаурентино собирался распроститься, но от Виторино не так просто было отделаться. Широкое, исцарапанное лицо старика, седые волосы, торчавшие из-под шляпы, делали его похожим на жалкого шута.

— Счастливого пути, капитан Виторино, мне надо засветло добраться до дома.

— Скажи этим собакам, что с капитаном Виторино да Кунья шутки плохи.

И он с силой пришпорил кобылу. Та метнулась в сторону, чуть не сбросив всадника. Виторино едва удержался и закричал:

— Свора собак!

Мальчишка, прятавшийся в зарослях, выскочил на дорогу, пугая лошадь криками:

— Кусай Хвост! Кусай Хвост!

Виторино с силой рассек воздух хлыстом.

— Я тебе покажу Кусай Хвост, сукин сын!

Мальчишка кричал все громче у самых ног разъяренного старика. Виторино вонзил шпоры в бока лошади — ему хотелось раздавить наглеца. Но напрасно, старая кобыла еле переставляла свои костлявые ноги. Издали послышался голос другого сорванца:

— Эй, подхвостник уронил!

Виторино негодовал, он был страшно взбешен:

— Свора собак! Я Виторино Карнейро да Кунья, белый, всеми уважаемый сеньор!

Он яростно жестикулировал, точно споря с невидимым врагом. И при этом размахивал хлыстом как безумный.

— Вот старая кляча, черт бы ее побрал!

Он безжалостно хлестал кобылу, которая по-прежнему лениво тащилась по дороге, вспугивая ящериц. Капитан Виторино Карнейро да Кунья проезжал по землям полковника Лулы де Оланда. На пути росло большое мастиковое дерево, которое якобы приносило несчастье. Но он этому не верил. Его не страшили ни живые, ни мертвые. Навстречу шла женщина в красной юбке.

— Добрый день, сеньор Виторино.

— Придержи язык. Ты мне не ровня. Я капитан Виторино. Я имею законное право носить это звание.