О Троцком я теперь не говорю, но знаю (имею документы), что он дико нуждался именно в 1912 – 1913 гг. (ему посылал деньги Аксельрод, около того времени продавший свое кефирное заведение). С Парвусом Рязанов был знаком по Одессе – чуть ли не оба они учились в одной и той же гимназии. Парвус был немного старше.

Книгу под ред. Лозовского я знаю. Отсутствие координации с Шляпниковым объяснялось, вероятно, острой борьбой между Шляпниковым и Лозовским, который в это время еще был умеренным, но склонным к скользким дорожкам (отсюда и работа в Профинтерне с Катаямой и др. паназиатами). […]

3 февраля 1963 г.

Многоуважаемый Георгий Михайлович,

получил два экз. сборника – большое спасибо. Счета не приложено, но я полагаю, что сумма не превышает 10 дол., каковые при сем прилагаю.

С большим интересом прочел Вашу статью, но не убежден в правильности Вашего основного тезиса. Для меня несомненно, что это убийство поставило большевиков в такое трудное положение, что сознательно вызывать убийство они не хотели[484]. Но конечно, загадок вокруг этого дела очень много, и Ваша попытка в них разобраться весьма полезна.

Кстати, обратили ли Вы внимание, что показания Дзержинского теперь печатаются не по подлиннику, а по фотокопии, хранящейся в архиве Дзержинского. Это подтверждает рассказ об уничтожении архива ВЧК.

Знаете ли Вы, что около этого времени левые с.-р. планировали убийство Вильгельма? Для этой цели один видный с.-д.[485] ездил в Германию и вел там разведку.

Всего доброго!

4 апреля 1964 г.

Многоуважаемый Георгий Михайлович,

как Вы, наверное, слышали, я с февраля перебрался в Стенфорд, работаю в Институте Гувера, на который и прошу мне писать.

«Северное подполье» я от Вас получил, но при посылке не было никакого счета. Большое спасибо, но сообщите при случае, кому я должен платить.

Что у Вас нового? Я немного расхворался, два раза лежал в больнице, а теперь меня готовят к операции (должна быть в мае).

Я очень просил бы Вас написать, что нового на фронте исторических раскопок. Читали ли Вы статью Шюддекопфа в т. 3 ганноверского «Архива»? Странная статья. С одной стороны, она точно устанавливает, что «Байер», работавший на Нассе, это – Карл Моор. И в то же время автор делает этого Моора своим героем. Здесь политика смешалась с историей, и получается плохая история, пытающаяся стать основой скверной политики.

Буду очень благодарен, если напишете, и скоро, т. к. я должен писать об этом.

Лучшие пожелания. Жму руку.

Б.И. Николаевский – Heine Fritz'y[486]

12 октября 1964 г.

Дорогой Фриц […]

Твое письмо меня не убедило, – и не могло убедить: ты пишешь с чужих слов, не проверив фактов, которые я приводил в моем письме к Эккерту от 18 апреля сего года. Вопрос не о «Майнунгсфершиденхайт» между мною и Шюддекопф (Schuddekopf)· Этот господин превосходно знает, что Карл Моор (Moor) был тайным агентом немецкой военно-политической разведки, засланным в лагерь социалистов. На стр. 232 «Архива» он меня обвиняет в том, что я неправильно называю Моора «платным агентом немецкого шпионажа» (прим. 22), а на стр. 236, прим. 31, сам приводит документальные доказательства этой деятельности К. Моора. Шюддекопф напал на меня, заведомо зная, что я написал чистую правду, и притом не выступил против Моора в печати, а написал в частном письме к этому самому Г. Шюддекопфу, в ответ на его повторную просьбу, причем Шюддекопф себя рекомендовал сотрудником социадиетической печати. Проверь факты, и ты увидишь, что я говорю правду.

Это поведение Шюддекопфа и как историка, и как политика явно нечестное. Тем важнее установить, какую цель он ставит? Его статья – настоящее прославление Карла Моора, который, как устанавливает сам Г. Шюддекопф, был секретным агентом военно-политической разведки Вильгельма П. Зачем Г. Шюддекопф это делает? Он защищает ту политику, которую проводил К. Моор и начальство последнего по линии указанной разведки. Какой была эта политика? Политикой дружбы между Бендельштрассе и Кремлем, политикой союза ген. Шляйхера (Schleicher) со Сталиным. Он превосходно знает, что именно эта политика взорвала демократическую Германию, что именно она подготовила войну 1939 – 1945 гг., и он все же проповедует возврат к этой политике. Именно таков смысл всего, что напечатал Шюддекопф. Проверь. И эта проповедь печатается в изданиях социалистов! Можно придумать более чудовищную комбинацию?

Ты пишешь, что проф. Г. Эккерт (G. Eckert) высоко меня ценит. Я не знаю его лично, но факты говорят, что эта «высокая оценка» находит весьма своеобразное выражение: он отказался печатать мой ответ большевистским историкам, хотя в письмах ко мне заявлял о согласии со мною по существу (письма эти у меня имеются). Свой отказ он мотивировал нежеланием раздражать большевиков, которые перестанут пропускать «Архив» в Восточную Германию. На практике такая политика ведет к тому, что коммунистические историки получили свободу клеветать на социал-демократов в прошлом и в настоящем, а историки-социалисты не находят места для ответов в социалистических исторических изданиях. Коммунисты обнаглели. Они утверждают, например, что старый Партай-Форштанд целых 90 лет скрывал рукопись Маркса и Энгельса о «Немецкой идеологии» в партархиве (буквально!), а историки, формально называющие себя социалистами, восхваляют людей типа Карла Моора, которые были двойными агентами-провокаторами, работавшими и на военную разведку, и на советскую чека.

Ты пишешь, что «моеглихервайзе» Шюддекопф «дох нихт зю гемайнт», как я его понял. Мне безразлично, что думал Шюддекопф. Мне важно, что он написал и что Эккерт напечатал. И я хорошо знаю, откуда этот ветер дует. У меня имеются точные сведения о выступлении Поспелова, директора московского Института марксизма-ленинизма, против меня на закрытом собрании советских историков в Академии наук, где он объявил меня главным вдохновителем антибольшевистской кампании западных историков и требовал принятия соответствующих мер. К сожалению, Поспелов преувеличивает мое влияние, но я знаю, что означает такое выступление Поспелова: это – директива об открытии клеветнического похода против меня. Выступление Шюддекопфа – не одиночное явление. Я допускаю, что Эккерт в эту историю попал по неведению, но Шюддекопф, в недавнем прошлом работник риббентроповского министерства иностранных дел (это я узнал только теперь), превосходно знает, где и какие раки зимуют.

Должен добавить, что я получил ряд предложений о сотрудничестве от немецких исторических изданий, несоциалистических. Я ничего им не дал, так как хочу писать только в органах социалистических.

7 марта 1965 г.

Дорогой Фриц […]

Все, что я тебе писал, ты можешь показывать, кому считаешь нужным. Не все в них (моих письмах) предназначается для печати, но в партийных кругах я, конечно, отвечаю за каждую написанную мною строку. Мне самому неприятно, что вышла эта история, но поведение Шюддекопфа (Schuddekopf) имеет вполне определенный смысл. Карл Moop (Moor) был вообще отвратительной личностью. Тот факт, что Моор был политическим агентом немецкого военного атташе в Берне, документально установлен самим Шюддекопфом. Это подтверждает все те данные, которые имел старик Либкнехт, рассказывавший о них своим сыновьям Карлу и Теодору (я слышал рассказы последнего). Старик считал Моора агентом еще с 1870 – 1880-х гг., – именно поэтому Моора на пушечный выстрел не подпускали к цюрихскому «СД», и именно это было причиной всех интриг Моора против Грейлиха и др. Я теперь уже не помню всех деталей, но и того, что запомнилось, достаточно. Все остальное становится понятным только в свете этих данных старика Либкнехта, подтвержденных теперь документами. Моор несомненный и скверный военно-полицейский агент. И Шюддекопф его поднимает на щит, – прославляя в социал-демократических исторических сборниках и политически защищая сношения этого агента с Бенделыптрассе с Лениным. От человека, который в годы войны работал в министерстве Риббентропа, конечно, нельзя многого требовать. Но Эккерт (Eckert), зная все эти факты (а он знал), не должен был печатать выпады Шюддекопфа. А он даже и теперь ни словом не признал своей ошибки, не восстановил правды.