Суханов не разделяет профессиональное мнение Ленина о том, что нельзя верить в беспристрастность судов при Временном правительстве. Более того, Ленину, по свидетельству Суханова, не составило бы труда опровергнуть «абсурдные» обвинения, которые быстро рассеются «как дым». Единственное объяснение поведению Ленина, которое пришло на ум Суханову, было то, что Ленин обладал неприсущей обычному человеку психологией. Откровения Кюльмана приводят к куда менее метафизическому выводу: Ленин, может быть, знал или по крайней мере подозревал, что деньги, которыми он пользовался, – германские деньги и что обвинения по существу справедливы. Тогда его действия кажутся естественными и абсолютно человеческими.
Однако в тот момент Временное правительство имело против Ленина только косвенные доказательства и недостаточно надежных свидетелей. Лица, которых государственный обвинитель привлек к ответственности 22 июля 1917 г. за организацию восстания и измену, никогда не предстали перед судом, а те, кто были арестованы, освобождены под залог в сентябре, хотя, по свидетельству офицера контрразведки Никитина, некоторые из них полностью признали свою вину[317].
Следует подчеркнуть, что если обвинения рассеялись «как дым» в бурной обстановке последних месяцев существования Временного правительства, то их лживость никогда не была доказана перед лицом беспристрастного трибунала. Их также не предали забвению, по крайней мере не все большевики. Они стали оружием в арсенале коммунистической пропаганды. Ленин называл их «русской дрейфусиадой»; Троцкий с присущим себе презрением говорил о «великой клевете»; сотрудники Института красной профессуры, возглавлявшегося М.Н. Покровским, над обвинениями надсмехались.
Более удивительно то, что беспристрастные историки на Западе, кажется, с течением времени придают все меньше и меньше значения обвинениям, которые в тот момент угрожали большевикам потерей народной поддержки в России и, возможно, самому их существованию как партии. В своей фундаментальной истории большевистской революции Е.Х. Карр не ссылается как-либо ни на «великую клевету», ни на предполагаемые связи между большевиками и немцами, ни на вопрос о германских деньгах. Говоря о шагах, предпринятых для ареста руководителей большевиков, он не упоминает вопроса о государственной измене[318]; читатель должен домысливать, что предполагавшиеся аресты были просто частью мер по подавлению июльского восстания. Конечно, даже попытка объективно рассмотреть утверждения, заклейменные контрреволюционными, могла бы нанести ущерб репутации тех, кто разделяет взгляды философской школы «великой клеветы». С другой стороны, только изучив все возможные причины успеха большевиков в 1917 г., можно получить объяснение неизбежному ходу исторических событий, и германские деньги могли быть одной из этих причин, хотя указаниям Кюльмана на их сверхважность, вероятно, присущи самовосхваление и преувеличение.
Тщательное изучение германских архивов, по-видимому, вызовет определенный пересмотр и переработку истории русской революции. Это может коснуться отчасти и вопроса о преклонении перед Лениным как героем. Не только для своей партии, но и для левого крыла русского революционного правительства личные качества Ленина служили лучшей гарантией того, что он никогда не имел дела с германскими деньгами. Сам он никогда не утверждал, хотя и был бы вправе так поступить после крушения Германии, что успешно осуществил макиавеллиевский план и нанес поражение германскому империализму деньгами, которые предоставили сами немцы. Напротив, он всегда уверял, что обвинения являлись чудовищными и злобными нападками на его революционную честь. В результате те, кто подобно Бернштейну, искренне и, как мы видим, справедливо верили в то, что он пользовался германскими деньгами, подверглись остракизму как контрреволюционеры или ренегаты.
Воспроизведенные здесь документы должны раз и навсегда положить конец той легенде, что большевистская партия строго придерживалась принципов революционной этики, которые они проповедовали наряду с другими русскими революционерами. Подозрения в том, что большевики получали финансовую помощь от германского правительства, – не клевета, а логичное предположение.
И все же не могут получить утешения от знакомства с этими документами те, кто верил в то, что Ленин и его соратники были агентами германского правительства и германского Генерального штаба. Эта точка зрения, распространенная среди русских антикоммунистов всех оттенков, которую разделяет и Керенский, нашла сторонника в лице бывшего лидера кадетов и историка русской революции П.Н. Милюкова. По его мнению, Ленин договорился с немцами о том, что последние должны были помочь ему захватить власть в обмен на деморализацию русской армии и заключение унизительного сепаратного мира.
Отсутствие каких-либо документальных свидетельств о существовании подобной договоренности между немцами и Лениным в значительной степени восполнялось догадками относительно возможных мотивов обеих сторон в деле помощи друг другу; разве немцы не проявили исключительную заботу, позволив большевикам возвратиться на родину, и разве Ленин не расплатился с ними, трудясь над разрушением русской армии? Люди, склонные к подобным выводам, нашли подтверждение этому в факте получения германских денег большевиками. Свидетельства тому не были неопровержимыми, но все эти предположения и догадки образовывали одну совместимую, хотя и сенсационную картину, которая во время острой политической борьбы оказывает огромное воздействие на воображение тех людей, кто не подвержен чарам революционного энтузиазма или мистической силе сверхчеловеческой личности Ленина. В ходе Гражданской войны антикоммунистическое движение сочло политически выгодным изображать Ленина платным агентом немцев. Белые надеялись на поддержку союзников, которая, верили они, будет оказана с большей готовностью, если интервенцию в Россию представлять как часть общей борьбы против Центральных держав и их союзников. Зимой 1917/18 гг. в поддержку этой концепции был обнародован ряд документов, которые были якобы тайно вывезены из Петрограда на Юг России. Они выдавались за подлинники, фотокопии и копии государственных документов, изъятых из папок большевистского правительства, и имели целью доказать наличие близких и налаженных контактов между германскими властями и большевистской партией как в 1918 г., так и раньше[319]. Однако для тех, кто уже верил, что Ленин получал германские деньги, документы Сиссона – так эти документы стали именоваться после их публикации в Соединенных Штатах – явились лишь запоздалым дополнительным доказательством того, что Ленин был германским агентом.
По иронии судьбы в настоящее время, когда установлена правда о германской финансовой помощи, есть еще меньше оснований верить в то, что Ленин был немецким агентом (если не употреблять слово «агент» в ленинско-сталинском смысле, по которому даже ученый, проводящий независимое исследование с помощью созданного промышленником фонда, достоин именоваться «агентом буржуазного империализма»). Из доклада Кюльмана кайзеру явствует, что, оказывая поддержку коммунистам, немцы предоставляли «безвозмездную помощь» независимому подрывному движению, а не финансировали политических агентов и шпионов, действовавших по их указаниям. В первые годы войны немцы поддерживали различные сепаратистские движения представителей национальных меньшинств; после падения монархии наступил черед большевиков.
Нелегко определить, что подразумевалось под указанием о том, что германская помощь большевикам поступала «по разным каналам и под разными предлогами». В телеграмме, посланной в ставку 29 сентября 1917 г., Кюльман упоминает о том, что предпринимаемые министерством иностранных дел в этом отношении действия осуществляются в тесном сотрудничестве с политическим отделом Генерального штаба действующей армии (капитан фон Хюльзен)[320] и, возможно, подробности будут обнаружены в германских военных архивах[321].
