— Леш, вставай, — толкнула мужа, но он сонно открыл глаза и зевнул, даже не думая просыпаться.

— Суббота, малыш, дай поспать.

Надя включила телефон и заморгала. С облегчением было легла обратно, чувствуя, как пульсировали виски, но затем услышала, как раздался знакомый шорох. Свекровь проснулась раньше обычного.

Надя со стоном встала и, протерев лицо, без сил поплелась на кухню. Ее шатало, но больше не тошнило, всё же лекарства, несмотря на ее разбитость и усталость, делали свое дело.

— Ты слишком много спишь.

Ворчливый голос свекрови не удивил, но внутри женщины всё сжалось в тугой комок. Нервы натянулись сильнее, и ее лишь чудом не трясло.

— Я поздно легла. И сейчас всего лишь семь утра. Выходной день.

— А это для кого оставила?

Галина Никадимовна выглядела бодро и свежо, и Надя ей завидовала, сама мечтая сладко рано засыпать и не делать ничего по дому. Вот только ей этой привилегии было не дано.

Гдальская проследила за пальцем свекрови и с ужасом увидела гору немытой посуды в раковине. Горло перехватил спазм. Она привыкла, что Леша не сдерживал обещаний в бытовом плане, но раньше свекровь не приезжала в периоды ее болезни и никогда не была свидетелем беспорядка.

— Леша должен был убрать, но, видимо, устал на работе, — пробормотала Надя, кидаясь к раковине и включая воду.

Руки дрожали, а в уголках глаз скопилась влага.

— Посуда — это обязанность жены. Для чего ты дома тогда сидишь, раз Леша даже тарелки должен за собой мыть?

— Я болею, говорила же.

— Вы только посмотрите, она еще и пререкается.

Поджала губы и прикусила щеку изнутри, сдерживая рыдания. Посуды оказалось много, даже Мирина кружка, которую она привезла с собой.

— Каждую третью субботу месяца я занимаюсь чисткой посуды. Так что хорошо, что ты рано встала. Приготовь на завтрак овсяную кашу, Леша любит ее, да и для беременной Миры будет полезно.

— Мы овсянку не едим. У нас ее и нет, только манная.

— Значит, спустишься и купишь в магазине.

— Я же говорю, мы не едим.

— Овсянка полезна. Ты хотя бы знаешь, что она держит в норме холестерин?

— Мы не едим много жирного, да и Леша занимается в тренажерном зале.

— Так, не спорь. Я сказала, будем есть овсянку, значит, овсянку.

— Хорошо, — выдохнула, домывая, наконец, последнюю чашку.

Галина Никадимовна продолжала расписывать планы на день, а я еле сдерживала слезы. Накопленное за эти дни раздражение искало выход, но я никак не могла остаться наедине с собой.

— Ты всегда так ходишь?

— Простите? — обернулась, закончив вытирать посуду.

— Ты посмотри на себя. Застиранный халат в цветочек, пучок какой-то на голове.

— Я только встала и не очень хорошо себя чувствую.

Ненавидела свой голос в этот момент. Не покидало ощущение, что я оправдывалась, хотя делать этого была не должна.

— Женщина должна выглядеть для мужа красивой даже при сороковой температуре, а ты совсем запустила себя. Неудивительно, что Леша задерживается на работе и врет о своих ночевках у меня.

— О чем вы?

Свекровь не ответила, но губы ее были поджаты, а взгляд холоден. Мое же сердце стало просто бешено колотиться, и я сжала ладони у груди, пытаясь унять сводящий меня с ума стук.

— Присядь, Надя, нам нужно серьезно поговорить.

На дрожащих ногах подошла к столу и села, не чувствуя под собой пола.

— Когда я была на девятом месяце беременности, мой муж загулял с моей подругой. Я была гордая и не простила. Выгнала его в тот же день и запретила видеться с Лешей.

— Я думала, ваш муж умер.

— Это сказка для сына. Впрочем, я как в воду глядела, он ведь с Валькой, моей бывшей подружкой, сошелся, сына вроде родили, да она его в могилу и свела. Льва моего, в смысле.

— Льва?

— Ждан — это имя моего деда. Когда я родила Лешу, дала ему свою фамилию и такое отчество.

— Я… Я не знаю, что сказать…

— И не говори. Я столько раз пожалела о том своем решении. Нет ничего хуже, когда твой сын спрашивает про отца, а тебе нечего ответить. Мой тебе совет, как женщины, много пожившей на этом свете, никогда не совершай необдуманных поступков.

— К чему вы мне говорите это?

Застыла, чувствуя расползающийся по телу холодок. Наши взгляды встретились, и там я увидела приговор.

— Если муж задерживается на работе и врет — значит, ты не даешь ему тепла и пилишь дома. Только глянув на посуду, видно, что он возвращается в неуютный дом, где ему не рады.

— Я всё для него делаю, всё, — просипела, стискивая кулаки и прижимая их к коленям.

— Недостаточно. Вот во сколько он вчера пришел с работы?

Застыла, а затем чуть было не рассмеялась. Опустила голову, чтобы не выпалить ей, что ее любимый Лешенька не хочет рано приходить из-за нее и ее нравоучений.

— А в тот раз, думаешь, он у меня ночевал? Ничего подобного, я от тебя это впервые услышала.

— К-какой раз? — вскинула голову, со страхом глядя ей в лицо и надеясь, что она просто хочет нас рассорить.

— Несколько дней назад ты мне звонила.

— Да. Я помню.

— Когда Леше было десять, я вышла замуж, но и года не прошло, как муж загулял со своей коллегой. Я была занята карьерой, мне тогда светил пост завуча, и я перестала заниматься домом. Вот он и пошел туда, где кормили вкуснее и дарили тепло. Так что мой тебе совет. Мужчины всегда погуливают, так что не принимай близко к сердцу, воспринимай, как урок. Задача женщины — сохранить семью. Ты помнишь клятву и в горе, и в радости?

— Вам-то откуда знать? — вырвалось у меня прежде, чем я остановила себя. — Простите, я… Простите, я…

Всхлипнула и подорвалась, сбегая с кухни в раздрае. Забежала в ванную, глядя на свое отражение. Бледная, с всколоченными волосами и темными кругами вместо нижних век. Сухие потрескавшиеся губы и желтоватые белки глаз. Халат и правда был застиранный и сальный но когда я посмотрела на свое лицо, отшатнулась, не веря, что я и правда это делала. Пыталась найти причины вранья Леши. Причины, которые могли побудить его загулять.

Нет-нет, нельзя делать поспешных выводов без разговора с мужем.

Вышла, не желая откладывать разговор в дальний ящик, но когда ворвалась в спальню, застыла.

— Мира? — увидела племянницу, склонившуюся над Лешей.

Обратила внимание на ее внешний вид. Полупрозрачная и совершенно ничего не скрывающая сорочка, оголенные ноги — взгляд охватил всё сразу. И Лешину руку на девичьей ляшке.

Сердце забилось о грудную клетку птичкой, к горлу подкатил мерзкий ком. Схватилась пальцами за косяк, так как ноги не держали. Племянница после ее вскрика выпрямилась во весь рост, а муж отпрянул, привставая на кровати.

— Надя?

Воображение за секунду нарисовало непотребства и самый худший вариант событий. А всё оказалось до банального просто и невинно.

— Дядя Леша задыхался, я мимо проходила как раз и подумала, вдруг сердечный приступ.

Муж действительно выглядел бледным и изможденным, и сердце Нади наполнилось неподдельной тревогой и виной, что ему было плохо, а она, раздраконенная свекровью, подумала невесть что.

— Что случилось? Снова в груди колет? Может, скорую вызвать?

— Что ты как наседка, Надь? Хватит, мне просто кошмар приснился, знаешь же, что если поздно ложусь, разбитый просыпаюсь.

В глазах мужа вспыхнуло моментальное раздражение, и Надю затрясло, а из глаз потекли слезы. Всхлип раздался неожиданно даже для нее самой, и она, сделав глубокий резкий вдох, опустила голову.

— Мира, иди на кухню, приготовь для Галины Никадимовны чай, пожалуйста, мне нужно поговорить с мужем.

— Хорошо, теть Надь, — ласковым голосом отозвалась Мира, и у Нади отлегло окончательно.

Она провожала уход племянницы глазами и невольно сравнила и ее, и себя, вспоминая слова свекрови, что она совсем запустила себя. Может, и правда, за семейной жизнью и бытом упустила нечто важное? Вон Мира могла себе позволить откровенные пеньюары, хотя у нее даже мужа не было.