— Архипов тебе работу предложил, так уж и быть, считай это бонусом, можешь пока поработать, потом мы переведем тебя в филиал в твоем городишке, так что после родов у тебя будет стабильный доход, не пропадешь. Но в нашей с Надей жизни больше не появишься, поняла?

Мира медленно кивнула, чувствуя себя не в своей тарелке. Таким Лешу она никогда не видела, и сейчас ей по-настоящему стало страшно. Он оказался беспринципным гадом, когда она считала его ведомым дурачком.

— А теперь идем ужинать. Моему сыну нужно хорошо питаться.

Слово “сын” он произнес как-то по-издевательски, и когда он стал удаляться, Мира обхватила живот в защитном жесте, начиная ощущать к этому комку внутри материнские чувства.

Надя долго переваривала сказанное мужем. Но первое, что ее посетило — это облегчение. Он ей не изменял, и осколки сердца стали склеиваться обратно, заставляя то биться ровнее и не болеть так сильно, как весь этот тяжелый день.

У Леши есть сын. Уже как несколько лет. Большой, лет пяти-шести.

Надя прокручивала эту мысль в голове несколько раз на разный лад, но легче от этого не становилось.

Ощущение собственной ущербности лишь усилилось, и пока она готовила ужин на стол, бросала взгляды на собственный живот, который так и не принес плодов.

Бесплодная. Ей стоит смириться с этим.

Она сделала несколько вдохов и выдохов, а затем крикнула бодрым голосом.

— Ужинать! Всем за стол!

Тая всегда говорила, что Надя стала зачуханной клушей, которая и знает, что гладить мужнины рубашки и готовить ему деликатесы, но Гдальская не соглашалась с этим. Готовка была единственный способом для нее забыться и не думать о проблемах. Так она отвлекалась и успокаивала себя.

Леша вошел в кухню первым, потянулся было к ней, чтобы поцеловать, но в последний момент остановил себя, видя, что жене не по себе, что бы они сказала ему в зале и как бы ни пыталась храбриться. И в этом был виноват он, ее муж.

— Надь, давай я у Архипова попрошу отпуск, слетаем на острова, проветримся?

Предложение мужа удивило Надю, ведь раньше это она была инициатором поездок, но муж часто отмахивался, настроенный делать карьеру и не желая покидать компанию в период ответственных и судьбоносных сделок. Неужели он настолько сильно боится потерять ее, что готов пожертвовать работой? Наде было лестно, в иной раз она бы согласилась, но принятое на эмоциях решение неожиданно нашло отклик в ее душе и сейчас, так что отступать она была не намерена.

— В ближайшие полгода не получится, Леш.

— Полгода? — нахмурился мужчина и присел рядом с женой на стул. — А что случится через полгода?

— Я смогу взять первый отпуск по трудовому законодательству.

Надя силилась улыбнуться, но получалось у нее откровенно плохо. Сил на это совершенно не было, в животе заурчало, и она, чтобы не нервничать из-за требовательного взгляда мужа, уткнулась в тарелку, жадно поглощая макароны с фаршем.

— Ты собираешься выйти на работу? Когда ты успела пройти собеседования? Мы же договаривались с тобой, что я зарабатываю, а ты занимаешься домом.

— Семьей, Леш, семьей, — поправила мужа Надя, не смогла удержаться.

— То есть теперь ты нас семьей не считаешь?

Глухое раздражение в грудине Гдальского стало подниматься к горлу, вызывая легкую тошноту, но он пытался не давить на жену, сетуя на то, что чувство вины связывало его по рукам и ногам.

— Когда я увольнялась, думала, забеременею, у нас появится ребенок, но всё, чем я занята сейчас, это быт, ты был прав, Леш, я себя потеряла и стала типичной домохозяйкой с сальным халатом и дулькой на голове. А влюбился ведь ты в самодостаточную девушку, у которой были цели в жизни и работа.

Как бы она ни пыталась прикрыть свою боль, Надя не смогла этого сделать. Даже сама слышала горечь в собственном голосе.

— Я не то имел в виду, Надь, — застонал Гдальский и накрыл рукой лежавшую на столе ладонь жены, сжал ее пальцы и вздохнул. — Не обращай внимания, я просто был зол, но не на тебя, на себя, ведь это я предал тебя, всё это моя вина.

— Хватит, Леш, мы уже обсудили это, ты ведь мне не изменял, — Надя смотрела на его руки и не заметила, как поспешно в этот момент отвел глаза ее муж и продолжила: — И я не обижаюсь на тебя за правду, все мы в порыве чувств говорим то, что нас тяготит в душе. Будет лучше, если я начну привносить в семью равнозначный вклад. Да и Тая считает, что мне нужно свое горе сублимировать в работу.

— Тая, — зловеще процедил сквозь зубы Гдальский, догадавшись, откуда дует ветер нежеланных перемен, но жена договорить ему не дала.

— Леш, я хочу работать, — подняла взгляд к его лицу и произнесла твердо. Никогда еще не была настолько уверена в своем решении, как сейчас.

Не стала признаваться мужу, что на это ее частично сподвигло увиденное в тц, не только его слова. Карина, та бывшая, которая родила ему долгожданного сына, была полной ее противоположностью. В деловом костюме, уверенная в себе, дерзкая, она явно не бросала работу и сумела преуспеть даже в материнстве. На ее фоне Надя ощущала себя еще большим ничтожеством, ведь она к своим тридцати годам ничего не добилась — не родила, не построила карьеру. И если вчера устроиться на работу ее толкнула нужда, ведь она считала, что ее ждет развод, то сегодня не передумала из-за страха стать никем. Особенно в глазах Леши.

— В общем, выхожу с понедельника на прежнюю должность, будем, как и раньше работать, правда, повезло, что именно сейчас она освободилась?

Гдальский поджал губы, еле сдерживал ругательства, но переубеждать жену, что никакое это не совпадение, не стал. Знал, это бесполезно. Всё, что касалось Михаила Архипова, не подлежало сомнению в ее голове. И это дико злило, ведь повлиять на его решение взять Надю в штат, он не мог. Начальство, как никак, да еще и имеющее виды на его, Алексея, жену!

— Повезло, — процедил Гдальский и проткнул вилкой макаронину в тарелку.

Еще неделю назад он бы с легкостью уговорил Надю остаться дома, не нагружать себя работой, а сейчас он находился в шатком положении, ведь в доме только-только всё устаканилось. Вот только Алексей не обманывался. Надя всегда хранила обиды глубоко в душе и долго переваривала информацию. Так что ее слова, что она всё понимает насчет сына Димы и Карины, не убедили Гдальского в том, что всё будет хорошо.

Надя смотрела на свой гардероб и с прискорбием понимала, что за эти годы все ее вещи безбожно устарели. То, что она прикупила с Таей, не подходило для офиса, но идти в сером костюме, в котором виднелось отчетливое пятно из-под пиццы, она посчитала более неприемлемым.

Хотелось выглядеть хорошо, если не великолепно, так что пришлось надеть блузку, которая была ей большевата, и длинную юбку ниже колен. Надя с удивлением поняла, что похудела за эти годы.

— Надь, ты всё? — раздраженно спросил из коридора полностью готовый Леша.

— Да, — крикнула она и, еще раз глянув на себя в зеркало, потопала на выход.

И остановилась, как только увидела наряд Миры, крутившейся около коридорного зеркала.

— Ты пойдешь на работу в этом?

Брови Нади уехали высоко вверх. Розовое облегающее платье выше колен, с большим и откровенным вырезом совсем не располагал к рабочему процессу. Мира повернулась к тете и вздернула бровь, окидывая ее пуританский наряд.

— Теть Надь, это я у тебя скорее должна спрашивать.

Племянница фыркнула, а вот Надя обратила внимание на хмурый взгляд мужа, который смотрел на нее так, будто и сам задавался подобным вопросом.

— У меня офисная одежда, по мне сразу видно, что я сотрудник уважаемой компании.

— Дурнушка Бетти? — хмыкнула Мира и сложила на груди руки, привлекая еще большее внимание к своим буферам.

— У тебя нет ничего другого, Надь? — наконец, отмер Гдальский, поднял взгляд на жену.

Надя стушевалась, чувствуя себя замарашкой, особенно на фоне более молодой и раскрепощенной племянницы, и снова посмотрела на свой образ. Будь она уверена в нем, отстояла бы позицию, но по правде говоря, в этой одежде она реально ощущала себя некрасивой старой девой.