На заре мира существовал лишь первородный Хаос — бескрайнее ничто и нигде, посреди которого бушевали бесконтрольные вихри чистой энергии, которые однажды усмирил явившийся великий Порядок, создав гармонию двух первооснов. В этой гармонии были созданы судьба Форья, время Тид и Турья, хранящая весы равновесия. И уже они воплотили остальных — справедливого Теора, молчаливого Охотнига Гарга, несущую смерть Йорн, Тольда и многих других, даже первых людей.

Все они в сути своей были созданиями Хаоса и несли в себе его частицу, а каждый поступок влиял на положение весов. Рукопись гласила, что в день, когда одна из чаш перевесит, настанет время Хаоса, приближение которого ознаменуется войнами, смутой и катаклизмами. Мир исчезнет, и все вернется в изначальное состояние, чтобы после цикл повторился вновь.

Еще там было про чудовищ, которые вырвутся из своих узилищ, и про то, что они сотворят с людьми, но это Ная предпочла не вспоминать.

— Наш мир и так летит к своему концу, так давайте его подтолкнем, усилив беспорядки. Ко всему прочему позволим Йорн безнаказанно резвиться среди живых, — сквозь зубы процедила Ная, пытаясь разогнуться, но мешала судорога, из-за которой едва удавалось пошевелиться. — И где же ваши претензии к бардам и ведунам, которые ни у кого не собираются спрашивать разрешения? А ведь источник дара один.

— Йорн забота не наша. Ее деяния оценит Теор, и он же определит меру ответственности.

— Да вы не понимаете, что ли?! — раздражение придало Нае сил, и она, выпрямившись, рывком встала, безразлично отметив, что от ее ног в обе стороны побежали дорожки уже знакомого голубого пламени. Женщину, кажется, оно неподдельно удивило, вынудив сделать пусть небольшой, но шаг назад. Это только приободрило. — Оставайтесь в стороне, на большее тени все равно не способны. Я же буду делать то, что считаю нужным, даже если все предки меня проклянут.

На плечо легла тяжелая рука, и Ная оглянулась. Из тумана к ним подошел человек, мужчина — не высокий, но поджарый, как волк, в черном плаще с глубоко надвинутым капюшоном и колчаном стрел за спиной.

— Смело под взглядом Форьи требовать ответа от человека, чьей вины не увидел бы и Теор. Уходите, — голос Охотника был тихим, глухим, но звучавшее в нем могущество заставило смолкнуть всех призраков. — И ты иди. Твое место не здесь.

— Эй.

Ная открыла глаза и несколько мгновений смотрела на деревянную стену, в которую почти упиралась носом — не сразу смогла осознать, что лежит, скрючившись, на кровати в одной из комнат трактира. Выпрямиться сразу не удалось, каждое, даже небольшое, движение причиняло боль, а дышать получалось только неглубоко, а оттого часто, как загнанной собаке.

Рука с плеча никуда не исчезла, но была теплее и легче, не вдавливая в матрас, и, конечно, принадлежала не Охотнику.

Вечером они вместе решили, что ночевать по отдельности, когда поблизости может оказаться Ильяна или ее неведомый приятель, небезопасно, благо, что нашлась комната с двумя кроватями. Спросонья Ная наверняка не смогла бы себя защитить, да и Рой бы не справился в одиночку с влиянием барда.

Наверное, хорошо, что он сейчас был рядом.

Спазм постепенно отпускал, и она, разогнувшись, перевернулась на спину. Рой сидел рядом, положив на колени расстегнутую сумку, и в свете горевшей на столе свечи было заметно, как он обеспокоенно хмурился. На руке, которую он убрал с плеча, заметно даже из-под рукава рубашки светился браслет.

— А еще меня упрекала в кошмарах.

— Если бы кошмар. Ведьминские штучки, как говорит папа, — во рту пересохло, и язык едва ворочался, из-за чего Ная чувствовала себя умирающей на смертном одре. — Дай воды.

Напившись, она снова повернулась к стене, притянув к животу колени и обхватив их руками. После дурного сна было холодно, словно Ная действительно стояла на продуваемом ветрами холме, и такая поза казалась попыткой сохранить быстро уходящее тепло. Снова вернулся парализующий страх беспомощности и внезапно — одиночества в противостоянии большому миру, который ополчился на ведьму за ее грехи.

— Ты в порядке?

Ее хватило только на то, чтобы вяло мотнуть головой. Она не боялась, что Рой не поймет, он и сам не так прост, куда хуже казалось снова показаться слабой перед ним. Как можно уважать и полагаться на человека, который кидается в слезы по любому поводу или впадает в ступор от ночного кошмара? Что ему, привыкшему остервенело выгрызать свое место в жизни, до переживаний впечатлительной девицы на пустом месте?

А ту истерику в его доме после приема стыдно вспоминать — хотя о ночи после Ная не жалела.

Рой вздохнул и неожиданно лег рядом, приобняв, и сразу стало теплее, а гнетущие мысли и подступающий холод на время отступили.

Нет, она не одна — по крайней мере, сейчас.

— Я не эмпат, привести тебя в чувство так же успешно не смогу, — предупредил он. — Так что не повторяй моих ошибок, за которые сама и ругала. За эмоции наедине тебя никто не осудит, какими бы они ни были.

— Не хочется выглядеть вечно рыдающей по каждому пустяку.

— Боюсь спрашивать, что именно из последних событий ты считаешь пустяком и что для тебя в этом случае значимое происшествие.

— А есть разница? Делу это вредит в любом случае. Страшно растеряться перед лицом опасности и подвести других, — Ная пригрелась в объятиях Роя и расслабилась, чувствуя, как отпускает тревога и накатывает сонливость. Мысли путались, их становилось все сложнее улавливать, но не хотелось прерывать момент откровения.

— Из того, что видел, ты ни разу не впадала в ступор.

— А если в будущем? Накатит, как тогда, возле театра…

— У тебя есть возможность работать над собой, если опасаешься, только не переусердствуй. Лишенных эмоций людей считают бездушными и на всякий случай сторонятся. Вспомни, что обо мне говорят в народе, — кажется, он тоже засыпал, уткнувшись ей в плечо, и оттого говорил едва слышно, местами вовсе неразборчиво.

— И как тренировался ты?

— Долгая история, когда-нибудь расскажу… Нам утром снова в дорогу, не забивай голову.

Ная согласно угукнула, поерзала, устраиваясь поудобнее, и окончательно провалилась в сон — на этот раз спокойный и не запоминающийся.

— Я понимаю, что в столице ты решил устроить охоту на барда, но, надеюсь, есть план? Если что, у тебя совсем мало времени на его придумывание — к вечеру мы доедем.

Чем меньше времени оставалось провести в дороге, тем оживленней становилось вокруг: почти не осталось лесов и свободных пространств, деревни разрастались, больше напоминая небольшие города, и отделялись друг от друга хорошо, если узкими полосками полей или рощиц. Двум повезло особенно: между ними вилась широкая река с крутыми берегами, перейти которую получалось в единственном месте на тракте, где был перекинут крепкий мост.

Людей тоже встречалось все больше, но на путников они почти не обращали внимания, занятые повседневными проблемами: отвести на выпас скот, чтобы он не разбрелся по дороге, доставить в город к утренним рынкам свежие продукты, где добыть дров, если до ближайшего леса ехать и ехать. Селения в предместьях столицы неплохо зарабатывали на обеспечении ее нужд и отличались от всей остальной Верны объяснимой зажиточностью.

— Вариант прийти в сыскное управление и прямо спросить ты не рассматриваешь? — усмехнулся Рой, съезжая ближе к краю тракта и пропуская несущийся экипаж с нервно прикрикивающим на окружающих кучером. — А зря, я почти серьезно. У меня есть друг, доцент медицинского факультета королевского университета. Он очень увлекающийся человек и постоянно находится на подхвате у следователей, за что ему дают утаскивать на факультет тела для анатомирования.

— Полагаю, для дружеской беседы мое участие не требуется. Или он такой же друг, как Орин?

— С ним разногласий нет. У тебя же есть знакомые в высших кругах?

Ная мысленно перебрала всех, кого знала в столице, и поморщилась. Есть-то есть, другой вопрос, насколько захотят разговаривать, а если снизойдут, то будет ли этот разговор об интересующем ее деле, а не отвлеченных глупостях. Кроме того, кое-кого она все еще опасалась — из тех, кто может заинтересоваться ее услугами или кому лорд Мейсом не без ее помощи перешел дорогу.