— Поклонники?

— Что-то вроде, — пробормотала Ная. Народу было не так много, но, как назло, попалась особенно ярая ценительница искусства из предместий столицы, опознавшая известного барда и впавшая в несколько экзальтированный восторг. Сын-подросток, густо покраснев, извинился и поспешно увел мать подальше, но та все равно продолжала бросать восхищенные взгляды.

— Ты недовольна?

— Я ценю, когда людям нравится то, что я делаю. Но сейчас мне кажется, что за любым вниманием кроется желание убивать. Наверное, я становлюсь параноиком, а творчество заменили политические игрища и разборки, от которых я всегда старалась держаться в стороне, но не вышло. Хотя я тут кое-что набросала, — кровожадно сказала она, доставая из стоящей у стула сумки, которую еще не успела унести в комнату, тетрадь. — Все искала, кому показать… Уверена, герои вышли узнаваемыми. К этому есть еще отличная мелодия, но, боюсь, тогда от меня не отстанут.

Рой взял тетрадь, почти новую, исписанную едва ли на треть, и с интересом пролистал, выразительно покашливая — явно от смеха.

— Ты пишешь прозу?

— Не слишком хорошо, но иногда находит вдохновение.

— Я даже догадываюсь, кто послужил образцом для хозяйки проклятого трактира и сумасшедшего барона, — с прорвавшимся смешком заметил он. — И доверчивый музыкант действительно считает, что стал их жертвой?

— Определенно.

— Силой же никто не тянул. Можно было отказаться.

— Ты же знаешь, что принуждение работает и без рукоприкладства? Никто не станет заставлять, конечно, и все поймут, если не согласишься. Но просто слова… они задевают что-то, и так просто не отвернешься.

— Чувство долга. Который мы часто придумываем себе сами и потом от него страдаем, — понимающе сказал Рой, и веселье угасло. — Ты ведь не жалеешь, что ввязалась, иначе бы не ехала сейчас в столицу и вообще давно могла уйти. Вернуться домой, в Даргию, в Нилье… никто бы не осудил.

— Верно. Осуждать было бы просто некому, потому что одни погибли бы тогда в лесу, или в темнице, или во время праздника от рук девчонки. А от еще одной избавились бы просто потому, что сильно много путалась под ногами, — Ная сложила на столе друг на друга руки и уткнулась в них подбородком, глядя на Роя снизу вверх. — Ты прав. Но ради других мне пришлось вывернуться наизнанку, я устала, ранена, шарахаюсь от людей. Мне пришлось применять ведьмовские способности, которые я не то, чтобы отрицала, но всегда считала менее значимой частью себя. Я не обучена и не знаю, насколько далеко могу зайти, не пострадав.

— Вряд ли я смогу тебя утешить. Ты не останешься в стороне, потому что потом загрызешь себя за это, но, защищая других, часто приходится забыть о себе. Особенно когда речь не о том, чтобы просто постоять на страже у ворот резиденции.

— Я так не хочу.

— По-другому не будет. Выбора всего два — вечное сожаление или личная жертва.

— Отдай тетрадь, на меня снизошло озарение. Там не хватает мрачного путника, которого всем хочется убить, — хмуро попросила Ная, но не пошевелилась, чтобы забрать.

— Но есть вещь гораздо хуже — если ты начнешь считать себя единственным спасителем человечества, — Рой послушно протянул черновик. — Это не больше, чем примитивная гордыня.

— Собственный опыт?

— Пока я пытался выбраться из Квинсы, все время боялся, что без меня в Лангрии все рухнет, и не сказать, чтобы эта мысль меня не грела, при этом напрочь забыл, что некоторая часть того, что обо мне говорят, вытворяли Крейг на пару с Эриком. А сейчас вы справились сами, мое появление почти ни на что не повлияло. Отрезвляет.

— Я запомню, — пообещала Ная, не поясняя, о чем речь: об откровении Роя или его совете.

— Я не хотел тебя задеть.

— Все в порядке, — она встала, сунула тетрадь под мышку и закинула за плечо сумку. — Но я устала и сейчас начну скатываться в жалость к себе, так что пойду спать, пока есть возможность.

Своих желаний стоит бояться — это Ная поняла, едва оглянулась. На этот раз ее занесло не в заснеженный Аангрем, озаренный сиянием неба, а на вершину лысого каменистого холма, тонущего в густом молочно-белом тумане, за которым не было видно ничего дальше двух десятков шагов. Вершину зубьями величественной короны опоясывали гигантские камни, покрытые мхом, вязью и мерцающие зеленым светом рунами.

Ная оказалась в самом центре круга, перед появившимся во сне изваянием двуликой Форьи, олицетворявшей переменчивость судьбы, и сейчас к гостье был обращен ее темный лик. Легенды предостерегали от встречи с ней в таком виде, суля беды и несчастья, но скрывающая лицо вуаль опущена, а значит, Форья не была настроена карать — хороший знак.

Насколько, конечно, хорошим может быть обращение к человеку судьбы своей, хм, темной частью, всегда считавшейся недобрым предзнаменованием.

Между камнями постепенно начали проступать силуэты; их голоса сливались в наполняющие круг шепотки, среди которых выделялись отдельные более громкие и требовательные. Наконец, из тумана вышла опирающаяся на резной посох женщина неопределенного возраста в традиционном расшитом сарафане, тяжелых бусах и меховой накидке. Держалась она уверенно и властно, одним жестом заставив замолчать всех остальных; сама же встала рядом с Форьей.

— Где мы? — спросила Ная, чтобы хоть как-то нарушить тягостное молчание, казавшееся плотнее, чем туман. Ответ, впрочем, был очевиден: Круг предков, но не тот, привычный, из реального мира, а его отраженье в междумирье.

Подняться на холм на одном из островов архипелага не составляло труда, но упасть сюда доводилось немногим.

— Там, где прошлое встречается с будущим, а мудрость предков с безрассудством ныне живущих, — ответила женщина, и ее гулкий голос, отразившись от камней, словно зазвучал отовсюду. — Там, где мы призываем к ответу потомков, забывших корни.

— Зачем здесь я?

Еще один бессмысленный вопрос — слишком знакомый смысл звучал в словах. Наю всегда ругали бабки за нежелание следовать традициям и стремление найти свой путь; о том, что на них держится весь миропорядок, однажды упоминал и Тольд. Новый виток укора, раз прошлые разы не возымели эффекта, но теперь от действительно мертвых предков?

— С начала времен ведьмы защищали лишь тот род, к которому принадлежали, и только вельвам было подвластно опекать многих, — женщина сделала небольшой шаг, но оказалась совсем рядом. — Ты не вельва, несчастное дитя, и ты отринула свое происхождение. Скут, хранящий наш род, не признал тебя.

В круге стало шумно: кажется, все застывшие между камнями призраки спешили высказаться, в основном возмущенно и одновременно. Пришлось постараться, чтобы их перекричать.

— Если бы меня игнорировали покровители, не было бы и дара, — возразила Ная, хмурясь. Всевидящий Скут… саги гласили, что к нему за помощью обращались провидцы, но та же Арна никогда к нему не взывала, довольствуясь собственными силами. — Или вас не устраивает, что вопреки вашим устоям я трачу его на то, что считаю нужным сама?

— Устои — основа мироздания и залог Порядка. Каждый, кто попирает их, приближает лишь время Хаоса.

— О да, разумеется, убийства значимых персон и последующий за ним бардак Хаос нисколько ни приблизят, тогда как действия простой ведьмы разрушат все. Смотреть надо шире и давно забыть устаревшие взгляды!

Женщина — прапрабабка или кто она — ожидаемо разозлилась, не выдержала; почему-то в семье все, кто был старше мамы и Арны, совершенно не выносили чужого мнения в ведьмовских вопросах. Один тяжелый удар посоха о землю, и Наю нестерпимо скрутило, заставляя упасть на колени перед статуей Форьи и заодно всеми предками, собравшимися полюбоваться на представление.

Если эти… ревнители Порядка надеялись, что демонстрация силы добавит почтения и смирения, то очень ошиблись.

Хаос… в юности в городской библиотеке Стормгрита Ная, переживая особо острый период увлечения героическими сагами родного края, случайно наткнулась на порядком забытую рукопись, завалившуюся за шкаф. Неудивительно, что никто ее не хватился — содержание уступало историям о великих героях, сражающихся с жуткими мифическими чудовищами, и напоминало больше зловещее пророчество.