— Деньги посмотри в столе, — он, не глядя, вяло махнул рукой. — Если в мое отсутствие никто в дом не залазил, должны быть там.

Ная хмыкнула, но вставать в позу и изображать оскорбленную гордость не стала. Вряд ли Рой подразумевал нечто двусмысленное, в трактире никто бесплатно кормить не будет, а собственный кошелек остался в кабаре, до которого куда дольше. К тому же — выходной! А там привлекут к общественно полезному делу по разгребанию бардака.

Парик она нашла в гостиной, действительно оказавшейся уютной, если не считать упавшего стула, разбросанных диванных подушек, в одной из которых обнаружились воткнутыми шпильки для волос, рассыпавшегося бисерного ожерелья и перевернутой бутылки в луже коньяка. Память наотрез отказалась выдавать, как так получилось.

Выходить на улицу без парика Ная не рискнула — на коже все еще оставался подновленный перед приемом бальзам, да и в целом помятый вид мало подходил известному в обществе музыканту с приличной репутацией. Барду — самое то, и уже не жалко.

Обстановка в трактире оказалась куда спокойнее, чем она в тайне опасалась: отчего-то казалось, что люди попрячутся по домам, ожидая неведомых кар и репрессий, а смельчаки, которые решат выбраться, будут обсуждать недавние события настороженным шепотом, то и дело косясь на дверь.

На деле же зал оказался набитым битком, едва удалось найти свободный стол в центре, посетители пили и веселились, не обращая на входящих внимание, да и по дороге не попалось ни одного самозабвенного проповедника, вещающего, как плохо жить при принце, ни группок бунтующих. То ли они осадили резиденцию, то ли Ная переоценила настроения в Лангрии, и большинству ее жителей было плевать, что произошло в местном высоком обществе. С них станется и позлорадствовать…

Со всех сторон, впрочем, то и дело долетали обрывки разговоров — совсем незамеченной трагедия не осталась, но это все было так, застольный треп про политику под кружку пива и обмен актуальными новостями.

— …Что, думаешь, сместить принца — и нам всем жить станет легче?! — распинался подвыпивший мужчина за соседним, самым громким столом. — Посадит король своего наместника, тот быстро свои порядки наведет, и совсем про нас забудут.

— Зато будет спокойно! — возражал такой же разгоряченный оппонент. — Погром в самом центре, как это вообще возможно?!

— Ты же сам первый пойдешь требовать прогнать наместника или какого-нибудь графа, который нас к рукам приберет, — проницательно заметил их третий собеседник. — Враги есть у каждого, кто лезет в политику. Так что давайте-ка оставим ее в стороне, пока кто-нибудь не захотел избавиться от нас… эй, разносчица!

Дискуссия забурлила с новой силой, постепенно перетекая на другую е менее вечную и любимую тему — женщин в целом и достоинств девчонок, снующих по трактиру. Дальше прислушиваться к ним Ная не стала, тем более, что принесли ее жаркое с глинтвейном и холщовый мешочек с выпечкой.

— …и все равно жалко! Такое хорошее заведение, — грустно вздохнула совсем еще юная девушка мечтательно вида.

— Будто у тебя когда-нибудь хватило бы денег туда сходить, — осадила ее подруга более простецкого вида, кривя губы. — Там же хозяйка — целая графиня, наверняка посетителей на входе сортируют, чтобы не оскорбляли ее чувство прекрасного.

— Ты кого угодно оскорбишь одним своим присутствием, — обиделась девушка. — Разве она от этого меньше заслуживает сочувствия? А я, может, потом еще и накоплю, и на платье тоже!

В трактире было хорошо и уютно, оживленные голоса посетителей сливались в расслабляющий не хуже музыки монотонный шум, на кухне гремела посуда, и Ная, откинувшись на спинку стула, довольно вздохнула, побалтывая в руке кружку с остатками глинтвейна. Готовили его тут мастерски: терпкий, приятно ударяющий в голову — вина не пожалели, с апельсиновой ноткой и горько-травянистым послевкусием, остающимся на языке. Очень, кстати, знакомым…

Она подскочила, едва не расплескав на себя.

Знакомым, да — такой же вкус имело зелье, которое пила в Шинте, чтобы подслушать разговор Дариты и Роя, а потом у поместья лорда Мейсома. Сильная штука, если злоупотреблять, можно такое увидеть, делается же оно на основе настоя не самой безобидной травки…

Ная решительно встала, сгребла мешок и пошла к выходу. Покачнувшись, едва не сбила тарелку с опустевшего стола у двери, и от этого почему-то стало смешно, хотя сквозь стремительно затягивающий сознание туман доносился отголосок последней здравой мысли, что так не должно быть.

От не по-осеннему теплого ветра, ударившего в лицо, стало еще веселее и совсем легко, она даже совершенно по-детски принялась перепрыгивать с одного камня брусчатки на другой, широко раскинув руки. Мешок болтался в правой, но совершенно не мешал — разве в такой прекрасный вечер что-то может мешать?

И почему никогда не замечала, как прекрасна Лангрия в закатных лучах? Какими вдохновленными выглядят актеры, выступающие на открытой сцене на Театральной площади под окрасившимся розовым небом? А счастливые парочки, шушукающиеся под укромной сенью желто-зеленых деревьев?

Да сколько они туда вылили этой дряни?!

Ная волевым усилием заставила себя сосредоточиться, но концентрации хватило всего на пару шагов, а затем ее снова сорвало в неуемный восторг от всего вокруг. И от домов, в окнах которых отражалось солнце, и даже от вот этого мужчины в капюшоне, но с добрым-добрым лицом, черты которого смазывались перед глазами. Он что-то говорил глубоким бархатистым голосом, и его хотелось слушать, и вот они сидят на ступеньке какого-то мостика, и он говорит, говорит, говорит, а рядом никого больше нет, и хочется растянуть мгновение в вечность.

Запястье немилосердно жгло, но жжение больше не ощущалось, оно осталось где-то в обычном мире, в котором не было этого удивительного голоса.

Ладони коснулось что-то холодное, но Ная даже не поняла, что — и разве это важно? В мире не осталось ничего, только здесь и сейчас…

Это не бард — разве они способны так, без инструмента?Он не хочет ничего дурного. И их бард — женщина, а это точно мужчина и совсем не южанин…

Руку словно охватило огнем, и пальцы разжались, выпуская рукоять почти невесомого стилета. Сразу пришла боль, почему-то от груди к животу, и прояснившийся на секунду взгляд выхватил кровь. Много крови.

— Прими, Йорн, добровольную жертву в чертог смерти и надели меня…

Ная дернулась, но упала обратно от скрутившей ее боли. Закатное солнце исчезло и исчез город, сменившись непроглядной темнотой и одиночеством, и только голос остался — уже не такой прекрасный, читающий призыв к Йорн, но вскоре и он растворился в небытии.

Ей снился кошмар.

Наверняка это был именно он — осталось слишком много впечатлений от приема, и разум никак не мог успокоиться, подкидывая новые образы. Переварить такое сразу под силу далеко не каждому.

Весь прошлый день ей просто приснился, не было ни трактира, ни вечернего города, ни странного незнакомца в капюшоне. За окном только занимался серый рассвет, и ничего не успело произойти.

Ная попыталась приподняться, но не смогла и со стоном упала обратно. Нестерпимо болела голова и почему-то грудь и верх живота, на которых она с нарастающей паникой нащупала повязку.

— Не дергайся, — Рой чутко дремал рядом и при первом же движении проснулся, помогая сесть и подкладывая под спину подушку.

— Что случилось? — хрипло спросила она и нашарила на прикроватной тумбочке стакан с водой — в горле пересохло, как после особенно веселой попойки. — То есть, я помню, но не понимаю.

— Тебя опоили наркотиком, подозреваю, конской дозой, чтобы ничего не осознавала. Пироги, кстати, тоже были им политы, судя по запаху, и я точно могу сказать, что таким раньше пользовалась Ильяна, когда не хотела показываться на глазах, но это не южное средство. Но что от тебя хотели, не знаю, тот тип сразу подорвался, когда увидел меня. Предположу, что своеобразная месть.