От запаха подожженных трав с непривычки закружилась голова, и Ная с трудом переборола первый порыв открыть окно. Не исключено, что успех всей ворожбы зависит от затуманенности сознания, хотя Лу, конечно, потом наверняка будет ругаться, что провоняла весь дом и пропахла сама.

Пристроив тлеющий пучок в несколько помятой медной миске, она положила амулет Макса на дно, капнув на него вязкой темной жидкостью с резким и терпким запахом, в первый момент перебившим даже полынь с ромашкой. Потом неторопливо, сверяясь с книгой, начертила вокруг чередующиеся руны: жизнь, защитник, очищение, сила, свет. Образовав круг, они тускло засветились, и Ная почувствовала, как проснулась сила, волной тепла поднялась от живота к груди, растеклась по плечам, опутала руки… В сравнении с этим теплом меркли все фокусы последних дней, что в трактире над телом, что в Доме Дариты — они казались чем-то простым, повседневным, как поправить прическу или почистить одежду, бытовым баловством.

Сейчас же Ная ощутила прикосновение частицы древнего могущества, вызывающего трепет и волнующий ужас, и это ощущение привело в почти детский восторг.

Тонкая струйка дымка, тянущаяся от пучка к потолку, дрогнула и закружилась спиралью, уже не поднимаясь, а стелясь над миской; заполнила ее и перекинулась через край, расползаясь к границам круга. Одна за другой гасли руны; когда потухла последняя, дым развеялся, а вместе с ним исчезло и ощущение могущества, оставив после себя опустошение. Ная оперлась ладонями о пол, чтобы не завалиться на бок, и это был редкий случай, когда она от всей души завидовала ведьмам прошлого. Их-то наверняка после такого простенького ритуала не выворачивало наизнанку, вставали и шли по своим делам дальше…

Монета лежала на дне миски, никак на первый взгляд не изменившись, разве что стала темнее и нагрелась — убедившись, что способна держать равновесие, Ная достала ее за шнурок и переложила в ладонь, в первый момент едва не уронив.

Повертев талисман, она неуверенно закусила губу. Все прошло в точности, как описано в книге, но на душе все равно скребли кошки, выцарапывающие громкий лозунг о том, что это не больше, чем попытка договориться со своей совестью, которой недостаточно. Да, Макс не приходился ей родственником или другом, но он был хорошим парнем, ничем не заслужившим таких испытаний, и оттого казалось, что Ная бросила его на растерзание стервятникам.

Она решительно надела на шею шнурок и перебралась на кровать, рухнув лицом в подушку. Стоит, конечно, отдать самому Максу, и Ная обязательно его найдет, когда закончит с поручениями Крейга.

Проснулась Ная только через час от настойчивого стука в дверь. На пороге, упрямо сложив руки на груди и старательно принюхиваясь, стояла Лу, и на ее лице практически крупными буквами было написано все, что она собиралась сказать.

Однажды Дорг через своих приятелей раздобыл парочку особо ароматных самокруток. Курить одному ему показалось скучно, и, зная тягу Наи к авантюрам, уговорил ее присоединиться, благо, что в кабаре как раз наметился выходной из-за отъезда Луизы. Кое-какая работа, тем не менее, оставалась, и ходить далеко не стали, расположившись на кухне в твердой уверенности, что хозяйка не увидит, а служанка не сдаст по причине отсутствия — отпросилась на денек, заявив, что графини дома не будет, а «эти два оболтуса уже большие и пообедают сами».

В общем-то Ная не курила, но энтузиазм Дорга оказался заразен, а самокрутки — крепкими и душистыми, с таким сложным терпким запахом, что она даже не смогла его опознать. Какие-то травы и что-то фруктовое, а еще и привычный табак, которые использовали все вокруг… И как в глупых комедиях, ровно в тот момент, когда Ная с несколько преувеличенным интересом расколупала бумагу, пытаясь разобрать, что туда намешано (судя по пустоте в голове, составитель свою фантазию не ограничивал), а Дорг с философским видом пускал в потолок дым, на кухню заявилась Луиза. То ли поездка сорвалась, то ли она закончила с делами раньше, чем ожидалось — уже никто не помнил. Зато то, как выразительно Лу молчала, а потом, пару часов спустя, долго и пространно рассуждала, что если пьянки она еще готова терпеть, то прованивать свой дом всякой дрянью она не даст, запомнили все, включая ее саму.

И было-то это всего разок, а припоминалось потом при каждом удобном случае. Справедливости ради, конечно, Ная потом жгла свою траву, когда хотела погадать, но это всегда было по делу и совершенно безобидно!

— Всего лишь полынь, никакой запрещенки, — Ная встала, потянулась и ногой затерла круг из рун.

— Возьми тряпку и сотри нормально.

— Ты хуже матери, — возмутилась она, ногой же вытаскивая из-под кровати забытую и давно высохшую тряпку. Пол от этого чище определенно не стал.

— Ты потом растащишь грязь по всему кабаре.

— Внизу все равно бардак.

— Это не повод его множить, — Лу брезгливо перешагнула через угольное пятно и села на край кровати. — И слушай… Ная, ты прекрасный человек и музыкант, а Дорг лучший управляющий из возможных, вы мои друзья, я вас обоих сильно люблю и очень бы не хотела, чтобы вы окончательно спились или обкурились до потери разума. Я даже не о престиже кабаре говорю, а о вас самих.

— Во-первых, курила я единственный раз, и мне, если помнишь, не понравилось, — проворчала Ная, елозя тряпкой по полу. Толку от этого было не много, но обе стороны сделали вид, что компромиссом довольны. — Во-вторых, мы договорились, что для моих ритуалов можно жечь что угодно, а сегодня это было необходимо для дела. Это все, что ты хотела?

— Вообще-то я просто хотела узнать, все ли в порядке, — примиряюще улыбнулась подруга. — Ты обычно днем не сидишь у себя.

— Плохо спала ночью, уснула сейчас, — Ная зевнула, закрыла дверь и залезла в шкаф в поисках чистого и сравнительно не мятого. Обычно одеждой занималась нанятая Луизой прачка, заходящая раз в два-три дня, но в последнюю неделю было совсем не до нее. — Думаю, надо навестить баронессу Эрнот. Узнать, как себя чувствует, не болит ли голова, не грызет ли совесть.

— Надеюсь, не в таких выражениях? — Лу отодвинула ее в сторону и с первого раза достала свежую, хоть и чересчур парадную рубашку с крупным кружевом под воротником и пышными рукавами. — Не кривись, ничего другого у тебя нет.

— Исключительно в светских. Ваша светлость, как самочувствие? А то его высочество изволит беспокоиться.

— Ваша милость. Светлость — это герцоги, — она заметила хитрый прищур Наи и вздохнула. — Твоя привычка придуриваться до добра не доведет. Не представляю, как с такой любовью доводить высший свет до белого каления с тобой работали в столице.

— Когда надо, я сама кротость.

— Напиши при случае список этих обстоятельств, а то не верится.

— Не переживай, ты вряд ли в них окажешься, — «успокоила» ее Ная и ненавязчиво подтолкнула к двери. — Если это все, дай мне заняться проблемами Крейга. Или, если хочешь, можем поговорить о твоем к нему отношении.

— В другой раз, если не возражаешь, — сдержанно ответила Лу и вышла, напоследок одарив укоряющим взглядом угольное пятно.

Здание, в которых расположились апартаменты Хорна, находилось недалеко от центра города и даже на фоне соседних богатых особняков выделялось широким крыльцом с колоннадой и претенциозностью фасада с обильной лепниной. Поговаривали, что возвел его еще при деде Крейга некий дворянин, вложивший большую часть состояния в строительство, а оставшуюся потратил на взятку городскому архитектору, чтобы тот согласовал проект, резко отличавшийся от строгого облика всей остальной Лангрии.

Его счастье, однако, не продлилось долго: денег на обслуживание особняка не осталось, да и со временем всплыла история с подкупом. Дом передали городу, и что с ним делать, градоправитель думал не один месяц, в конце концов решив, что сносить столь дорогую постройку было бы расточительно, а перестраивать — затратно. Здание отошло сперва городскому архиву, после — лангрийскому университету, разместившему в нем один из корпусов общежития.