Рилло пошел вдоль дома, держа револьвер в опущенной руке и настороженно посматривая в сторону леса. Когда он скрылся за углом, Ная перевела дыхание и попыталась расслабиться, почувствовать тех, кто находится рядом. Крейг и его собеседник слишком далеко, скрытые каменными стенами; ощутить сопровождение в кустах тоже помешает расстояние, а Рилло напряжен и сосредоточен. Больше никого, полное спокойствие, ни одной посторонней эмоции.

И в этой тишине к спине словно приложили медленно накаляющийся прут; жжение, поначалу слабое, постепенно усиливалось, и происходящее, наконец, выстроилось в линию, прямую и ровную. Спина, навалившаяся тяжесть, движение в кустах… Неведомый бард не оставлял попыток вмешаться в политику, начав с убийства дипломата практически у самой границы. Имел ли он отношение к пожару в Шинте и убийцам лорда Мейсома? Вполне, надежная подстраховка и отвлечение внимания. И что может быть более эффектным, чем следующим шагом сорвать переговоры государственной важности, а то и убить принца?

Мог ли тот же бард охотиться за Роем, искать его в трактирах сразу после того, как в Квинсе поднялся переполох? Он сам сказал, что его пытаются подставить, из-за этого угрожал Дарите, плюс все то, что стало о нем известно, да и сам маршрут барда… Проклятье.

— Рилло! — не выдержав, окликнула Ная мужчину, когда тот только показался из-за угла.

— Вокруг дома никого нет, — хмуро сказал он, подходя к крыльцу, но не спеша снова садиться.

— Вы восприимчивы к воздействию бардов?

— Простите?

— Здесь рядом бард, уверена, что бы ни происходило, в этом замешан он, — без особой надежды пояснила она, снова вспоминая Роя. Он себя контролировал лучше многих, сдерживал эмоции, и все же в том трактире оказался очарован музыкой, как и все прочие.

Рилло промолчал, а потом переложил револьвер в другую руку и молча сдвинул ворот рубашки, показывая небольшую татуировку под ключицей — пять лучей разной длины, выходящие из одной точки, опоясанные тремя кругами и с незнакомыми символами на концах.

— Всегда помогало.

— Надеюсь, иначе… Осторожно!

Он стоял спиной к углу, из-за которого пришел, и подскочившего со спины человека заметил слишком поздно, когда инстинктивно обернулся после окрика Наи. Выстрелить или хотя бы увернуться Рилло не успел — нападавший двигался слишком быстро и словно бы текуче, ускользая от ударов противника и опережая его на несколько секунд. Будь на месте дипломата опытный боец, у него бы еще был шанс, Рилло же заметно не хватало ни навыков, ни скорости.

Ная не успела рассмотреть даже одежду нападавшего — обычные штаны, обычная куртка, которые могли быть у любого сопровождающего любой из сторон или совсем постороннего человека. Нет, со стороны вряд ли кто-то мог узнать так просто и подобраться без участия предателя в одном из отрядов.

Мысль мелькнула и растворилась — для рефлексии было не место и не время. Не слишком рассчитывая на результат и больше от надежды отвлечь от Рилло на пару мгновений, отчетливо понимая, что ей нечего противопоставить даже шпане из подворотни, не говоря уж об опытном бойце, Ная вцепилась в плечо мужчины и попыталась ударить согнутым коленом. Тот уклонился, будто даже не обратив внимания, но хватку ослабил. Этого хватило, чтобы дипломат с неожиданным проворством и шипением вырвался и кувырнулся в сторону, разрывая дистанцию. Жаль только, в противоположную от выпавшего револьвера сторону.

Нападающий же с легкостью оттолкнул от себя Наю — еще и с такой силой, что она не удержалась на ногах и упала на крыльцо, неудачно приложившись щекой о ступеньку. В голове загудело, мир поплыл и раздвоился, а когда вернулся в привычные очертания, рядом обнаружился один из стражников, которых она мельком видела после остановки экипажа принца.

И помогать он совсем не собирался, прижав к крыльцу так, что заныла спина. Одно хорошо, если в такой ситуации хоть что-то может быть хорошо — хотя бы не отворачивается.

Такое уже происходила, у поместья лорда Мейсома, когда они с Роем схлестнулись с убийцами. Да, тогда ей помогало снадобье, но ведь как-то же вчера удалось провалиться в Аангрем и без него! А значит, если собраться, заставить себя забыть о раскалывающейся голове и временами все еще накатывающей слабости…

Тольд говорил, что ей не стоит использовать свой дар, чтобы не погибнуть, но если смерть и так грозит, то какая разница!

Но силы не было; она не ощущалась, не поднималась волна, заставлявшая других подчиниться, только крупицы, вспыхивающие и ничем не способные помочь. От накатывающей слабости, вновь проснувшегося подавляющего чувства беспомощности, ощущения стального лезвия у горла, прижатого вторым нападающим и уже оцарапавшим кожу, хотелось заскулить и сдаться.

«Человек всемогущ, если пожелает сам».

Время замедлилось, и теперь движения противников казались растянутыми, почти что дурашливыми, как во время напыщенной потасовки в дурацком водевиле.

Нет, сдаться — слишком просто, особенно когда рядом, всего в нескольких десятков шагов, находятся вооруженные бойцы, которые не смогут остаться в стороне, когда разберутся со своей дракой. Всех не перебьют — по крайней мере, в это надо верить. Арна всегда считала, что мысль даже простого человека способна менять мир, что уж говорить о ведьмах, одной своей волей, если верить древним сагам, перекраивающих мироздание.

И пусть легендарных ведьм рядом не было, но та, что есть, не могла отступить.

Ей ведь уж приходилось перешагивать через себя — когда ушла из дома под бурчание бабки, когда прибилась к бардам, когда под руководством лорда Мейсома осваивала непривычный ей придворный этикет и пробивалась в высший свет, создавала имя, которое теперь знали… Бросить все и плыть по течению всегда было проще, но она упорно ломала себя, из обломков складывая того человека, которого хотела видеть.

Тело скрутило судорогой, и в опустевшем сознании вспыхнуло понимание: сейчас. Один короткий шанс, который нельзя упустить, потому что ради него придется вывернуться наизнанку, и второй раз не получится — возможно, и пробовать-то потом будет уже некому.

Взгляд противника встретился со взглядом Наи, и в его глазах отразилось голубое свечение, бескрайние снега Аангрема… а после их сменила взметнувшаяся, словно потревоженный ветром пепел, тьма, несущая за собой страх, отчаяние, холод и смерть.

За плечом мужчины Ная отчетливо увидела призрачный силуэт женщины — белая кожа, залитые тьмой глаза, заплетенные в тонкие косы развивающиеся черные волосы и черное же рваное платье, опоясанное кожаными ремнями и в плечах подбитое облезлым мехом. Она смотрела на Наю, скалилась, предчувствуя жертву, и, наконец, требовательно протянула руку. Самую обычную, без когтей и не костлявую, хоть и тонкую, с черными короткими ногтями.

Йорн. Собирательница душ и воплощение смерти. Те, кто попадает в ее объятия, не обретают вечного покоя на просторах Аангрема…

— Отойди, — из последних сил велела Ная противнику, застывшему с остекленевшими глазами.

Тот дернулся, но не сдвинулся: рука Йорн властно легла на затылок, не давая отстраниться. Виски заломило нестерпимой болью, и Ная едва не закричала, кое-как сохранив самообладание, но отчетливо понимая: надолго ее не хватит. Воплощенная смерть куда сильнее обычной ведьмы, бороться с ней на равных нечего и надеяться.

— Уходи, — твердо прошептала она, вкладывая в короткий приказ всю свою оставшуюся волю и крупицы силы. — Уходи!

Мужчина дернулся, раз, другой; нож в его руке дергался вместе с ним, только сильнее расцарапывая кожу. Из носа хлынула кровь, сосуды в глазах полопались, и, наконец, тело не выдержало противоборства, обмякло и рухнуло на землю, где и забилось в судорогах.

Оскал Йорн стал шире, и она резко сжала кулак. Боль вспыхнула разом везде, от головы до пальцев ног, но и исчезла почти сразу — вместе со всем окружающим миром.

Вокруг осталось только клубящееся марево; не грязно серое, как на границе миров — темное, почти черное, медленно кружащее. В нем ровно горели далекие точки, напоминающие о звездах, и изредка вспыхивали голубы и фиолетовые молнии, подсвечивающие клубящиеся облака и вызывающие не ужас, а необъяснимый трепет перед стихией, которая была древнее самого мира.