Рядом с лагерем протекала речушка, из которой легионеры набирали воду. Над ней уже сгущался вечерний туман. Взглянув на нее, Константин подумал о Рубиконе, реке, что была немногим больше этой, но прославилась в веках. Когда-то она была границей между Италией и Цезальпийской Галлией. Юлий Цезарь во главе войск возвращался в Рим. По закону он должен был оставить легионы за Рубиконом. Он уже знал, что враг приготовил ему ловушку. Его ждали неминуемый арест и гибель. Однако двинуться с армией на Рим, чтобы разделаться с врагом, означало объявить войну всей республике.

По легенде, Цезарь сомневался: поднять оружие против Вечного города – страшное преступление, да и войск противник мог собрать значительно больше. Стоя на берегу Рубикона, он подбросил монету. Она выпала стороной, означавшей войну. Тогда Цезарь изрек: «Жребий брошен!» – и повел легионы на Рим. Он победил, Республика сгорела в огне гражданской войны, а из ее пепла родилась Империя. Но могло ли все пойти по-иному, если бы выпала другая сторона?

Раздумывая об этом, Константин вынул из кошеля бронзовую монету, отчеканенную во времена правления отца. На одной стороне был изображен профиль Констанция Хлора с лавровым венком на голове, на другой – он вместе с богом Юпитером держали на руках маленькую крылатую богиню Викторию.

«Сторона с профилем отца будет за мир, с Викторией за войну», – решил Константин.

Он не рассчитал и подбросил монету слишком высоко. Она взмыла в воздух, а затем упала меж ветвей раскидистого кустарника за лагерной стеной.

«Жребий брошен, но не пойман, – с досадой подумал Константин. – И ладно, все равно бронза сейчас ничего не стоит».

Тут он понял, как глупо было бы сказать своим солдатам, что они не пойдут сражаться и не покроют себя славой потому, что монета выпала не той стороной. Цезарь не бросал жребий. У него не могло быть пути назад. Он следовал правилу: Фортуна благоволит смелым! Поэтому покорил Галлию всего с пятью легионами, поэтому стал одним из величайших людей в истории Рима.

– Думаешь о Юлии Цезаре? – послышался за спиной голос Далмация.

Константин обернулся и удивленно спросил:

– Как ты узнал?

– Любой, кто смотрит на реку и подбрасывает монету, скорее всего, думает о Цезаре, – пожал плечами Далмаций.

– А ты догадлив, – кивнул император и тут же добавил: – У нас это семейное. Давно тут стоишь?

– Не очень. Не хотел тебя отвлекать.

Они спустились с башни и двинулись вдоль стены. От Далмация резко пахло лошадиным потом.

– Договорился со жрецами? – спросил император.

Перед походом полагалось провести ритуал жертвоприношения, чтобы задобрить богов и призвать их на свою сторону.

– Со служителями Юпитера, Марса и Квирина – без труда. Они согласились на серебро и бронзу. А вот жрецы Митры требуют золото. Я пытался, но с ними так тяжело, они уперлись. Чтобы митрийцы провели жертвоприношение, нужно отдать им почти весь наш запас золотых.

– Я собираюсь раздать его солдатам. Мы и так задержали их жалованье, – покачал головой Константин. – А ты намекал жрецам, что если они умерят свои аппетиты, то будущий правитель всего Запада будет им признателен?

– Разумеется. Они ответили, что, кто бы ни правил Западом, он все равно будет в них нуждаться. Кажется, они прослышали, что у узурпатора намного больше людей, чем у нас, и верят в его победу. Я бы наказал их за подобную дерзость, но… ты же понимаешь.

Император кивнул. Культ солнечного бога Митры был очень популярен среди военных. Он пришел с Востока в годы правления императора Аврелиана. Положив конец эпохе Тридцати тиранов, Аврелиан искал способ вновь сплотить империю или хотя бы ее армию. В Пальмире, подавляя восстание царицы Зенобии, он проникся культом Митры.

Вера в Непобедимого бога Солнца, дарующего славу поклонявшимся ему воинам, нашла отклик среди легионеров и военачальников. Но Аврелиан, солдат до мозга костей, не понимал, что эта полностью закрытая для женщин религия не могла объединить не только Империю, но даже армию. Она была чуждой для крестьян, ремесленников и прочих непричастных к военному делу слоев населения. А именно оттуда шел основной приток рекрутов в легионы.

Храмы солнечного бога – митреумы – должны были располагаться под землей, в подвалах или пещерах. Новая религия не принесла империи грандиозных построек, а, наоборот, зарылась под землю. Злые языки шутили, что адепты Митры делают подкопы под римскими городами и те скоро обрушатся.

– Заплатить легионерам за верную службу или жрецам за благословение бога Солнца, – вздохнул Константин. – А ты что думаешь, Далмаций?

– Прошу тебя, не говори так! Митра благоволит тем, кто прославляет его на поле брани, а не тем, кто приносит ему в жертву стада быков и трусливо надеется, что ему пошлют легкую победу. Алчность жрецов позорит его имя, он накажет их. Но это не оправдает нашего пренебрежения владыкой Солнца!

Их отец Констанций, как и все высшие чины Империи, был митрийцем скорее из необходимости, чем из собственных убеждений. Таинство посвящения в культ Митры прошли и все его сыновья, будучи еще подростками.

– Если бы тебе довелось пережить то же, что и мне, ты бы знал: боги совсем не такие, как нам рассказывают жрецы. Очень жаль, что ты не справился. Я подумаю насчет золота. Решение сообщу завтра утром, – холодно произнес Константин. – Есть вести от братьев Ювентинов?

– Их переговоры с варварами прошли успешно. Они должны вернуться еще с пятью сотнями вспомогательной кавалерии. – Далмаций выглядел опечаленным.

– Когда все войска соберутся, у нас будет двенадцать легионов и восемь тысяч всадников, – подсчитал Константин. – У Максенция войск почти в три раза больше.

Далмаций молчал опустив голову.

– Ждать нельзя, иначе его армии явятся сюда. Но пока они расквартированы в разных местах. Будем действовать на опережение, нападем первыми и трижды разобьем войска, примерно равные нам по численности. Фортуна благоволит смелым! – твердо сказал император. – Осталось договориться с христианами. Вели привести ко мне епископа Осия… Только будьте с ним почтительны.

– Он уже ждет тебя у твоего шатра.

– Что?

– Я прибыл из Арелата и сразу к тебе. Мне сказали, что ты отправился прогуляться по лагерю. Я хотел пойти тебя искать, и тут появился Осий. Стража у шатра собиралась прогнать старика, но я знал, что ты захочешь его увидеть, и велел не трогать.

– Странно, что он пришел сам; должно быть, собирается меня о чем-то попросить. Оно и к лучшему, – задумчиво произнес Константин. – Тогда на этом всё. И еще, Далмаций, учись не показывать, как легко тебя расстроить. Бери пример с нашего отца, будь невозмутим.

– Постараюсь, о Божественный. – Перед тем как уйти, Далмаций поклонился.

Константин ответил ему снисходительной улыбкой.

Константин быстрым шагом направился к своему шатру, чтобы поговорить с епископом, но вдруг остановился, услышав голоса, доносившиеся из шатра Авла Аммиана.

– Ты называешь наш медок пойлом, а мне противна кислятина, что вы зовете вином.

– Да ты его пить не умеешь, в глотку заливаешь, даже вкуса не распробовав!

– Вы пьете его с таким умным видом, всякие специи добавляете. А голова от вашего вина трещит, как будто по ней топором били.

– Во всем надо меру знать, а вы, варвары, напьетесь так, что валяетесь как бревна. Хоть голыми руками вас вяжи.

– Раз так, то почему вы, римляне, ни разу к нам не приходили и не вязали? Боязно, да? Зато на рассвете мы бодры и готовы сражаться. А вы по утрам после своего вина похожи на ходячие трупы бледно-зеленые.

– Языком молоть вы все горазды, только когда это римляне вас боялись?

Стража, выставленная перед шатром, расступилась, пропуская императора. Он заглянул внутрь. В ноздри ударил такой запах перегара, что Константин только усилием воли удержался, чтобы тут же не выйти обратно.

– Я своих алеманов научу сражаться не хуже ваших ле… – Увидев императора, Эрок, сжимавший в руках серебряную кружку с пенным напитком, осекся на полуслове. Авл, делавший глоток вина из позолоченной чаши, поперхнулся и стал кашлять.