© Кошелев А.В., текст, 2023

© Сибирская Благозвонница, макет, оформление, 2023

Константину снилось, что он, сменив пурпурное одеяние на скромные одежды пастуха, гонит отару с зимнего пастбища на летнее. Овцы остановились на водопой у берега реки. Пересчитав их, он обнаружил, что одной не хватает.

– Забудь про нее, – сказали другие пастухи. – Не бросать же ради одной овцы всю отару. Никто не узнает, что она пропала.

– Господин узнает и опечалится, он бережет каждую из своих овец, – проговорил Константин.

– Ее косточки уже глодают волки, пропала она.

– Тогда я соберу их и отнесу нашему Господину. Он простит нас, если одна из его овец потеряется, но разгневается, узнав, что мы не пытались найти ее, – возразил им Константин, отправляясь на поиски. Остальные пастухи рассмеялись ему вослед.

Он расцарапывал руки, продираясь сквозь кустарник, раздирал башмаки об острые камни, спотыкался о торчащие из земли корни, терпел голод и усталость, но продолжал искать.

Константин нашел заблудшую овцу в гуще темного леса. Ему захотелось побить нерадивую палкой. Но она посмотрела на него испуганными глазами, подволакивая раненую ногу. И он пожалел ее, взвалил овцу на плечи и понес к своему Господину…

Императорский дворец

города Трира,

310 г.

Солнце плавно опускалось за горизонт. Запад Римской империи погружался во мрак. Геркулий Максимин наблюдал за закатом, стоя на балконе императорского дворца и упираясь ладонями в мраморный поручень.

– Скорее, скорее, – шепотом приговаривал он, поторапливая солнце.

Максимин ждал наступления ночи, как дара богов. Когда на дворец опустится тьма, он войдет в покои зятя, цезаря Константина, и отомстит за страшное оскорбление, которое тот ему нанес.

Не так давно Геркулий поднял мятеж, но это вышло случайно. В нем виноват сам Константин. Он выступил в поход против франков, которые обрушились на Верхний Рейн. Максимин был в Арелате[1], командовал расквартированным там резервом, на случай если узурпатор Максенций, между прочим родной сын Геркулия, попытается вторгнуться в Южную Галлию. И пусть Максенций изгнал своего отца из Италии, пусть и послал за ним погоню, от которой тот спасся при дворе Константина, все равно это его родная кровь, его наследник! Максимин поставил зятя выше родного сына!

Время шло, а от Константина не было вестей. Максимин справедливо рассудил, что это неспроста. На войне даже императора подстерегают опасности. Особенно Константина, который нередко врывался в самую гущу сражения, чтобы вдохновить солдат. Если правитель погиб, как можно сидеть сложа руки? Вот Максимин и объявил войскам, находившимся в Арелате, что цезарь убит варварами, а затем выдал им монет из городской казны, чтобы они могли поднять пару кубков в честь погибшего императора. Вскоре легионеры сами пришли просить его, прославленного полководца Геркулия Максимина, принять пурпур. Пришлось согласиться.

Увы, Константин оказался жив. Узнав о том, что его войска в Арелате провозгласили нового императора, он покинул Верхний Рейн и в сопровождении небольшой свиты помчался в Южную Галлию.

Зачем? Хватило бы и письма, в котором Константин сообщил бы, что пребывает во здравии. Неужели он подумал, что благородный Геркулий Максимин мог его предать?

Легионеры хлынули ему навстречу, моля о прощении и обвиняя во всем Максимина. Для Геркулия это стало вызовом. Как они смеют? Разве Константин его хоть в чем-то превосходит? Оставшись с горсткой людей, он решил доказать, что с ним нужно считаться. Максимин перебрался в Массилию[2], которую оборонять проще, чем Арелат, и велел приготовиться к осаде. Но малодушные горожане распахнули перед законным императором ворота, а собственные легионеры связали Максимина и привели к Константину.

И тогда Константин нанес Гекрулию самое страшное из всех возможных оскорблений: он проявил к нему милосердие! Максимина не лишили жизни, как это должно делать с опасными противниками, и даже не заключили в темницу. Константин простил тестя, перед этим позорно лишив императорской диадемы. Как он посмел? Максимин остался при дворе, но теперь за каждым его движением зорко следили.

Сжав зубы, старик терпел, дожидался удобного случая поквитаться. Придворные думали, что его можно безнаказанно унижать, им казалось, от Максимина все отвернулись. Но у него осталась верная союзница, которая поможет отомстить! Его дочь, Фауста. Она видела, как Константин опозорил ее отца – главу рода! Такое не прощают даже супругу.

Когда солнце скрылось за горизонтом, глаза у Максимина загорелись, как у старого кота. Он скинул ненавистную белоснежную тогу и стал топтать ее ногами. Константин запретил ему носить пурпурные одеяния, привилегию императоров. Затем Максимин сунул за пояс кинжал, снял сандалии и босой, в одной нижней тунике вышел в коридор.

Ему нужно было пробраться к императорской опочивальне. Благо она находилась недалеко от его покоев. Фауста обещала найти повод отослать стражу. Максимин прислушался: с дальнего конца коридора доносилось шлепанье сандалий по каменным плитам. Должно быть, это уходили стражники. Путь был свободен, хотя и оставался риск столкнуться с кем-нибудь из прислуги.

Позабыв о больных суставах и своем императорском величии, Максимин крался к опочивальне обидчика. Когда он увидел перед собой широкие створчатые двери из красного дерева, ведущие в нее, ему показалось, что он разом помолодел лет на двадцать. С трудом подавляя волнение, Геркулий постучал, как они с Фаустой условились. Одна из створок двери отворилась бесшумно: накануне Максимин велел смазать петли маслом.

Он проскользнул внутрь. Во мраке императорской спальни Фауста напоминала призрак. Ее бледное лицо сверкало в лунном свете, растрепанные волосы спадали на обнаженные плечи. На ней была только простыня, в которую она завернулась, прежде чем впустить отца в спальню. Фауста несколько раз громко всхлипнула. Максимин шикнул на нее, но взглянул на красные от слез глаза дочери, и ему стало не по себе. Он отвернулся и увидел мирно спящего зятя. Тот лежал на правой половине громоздкой кровати, из-под пурпурного покрывала виднелись только лоб, светлые волосы и руки, обхватившие подушку. Его тихое посапывание было единственным звуком, нарушавшим царившую в комнате тишину.

Максимина охватили сомнения. Он, храбрый воин и прославленный военачальник, собирался зарезать спящего, ничего не подозревающего человека, пусть тот и был его врагом. Взгляд скользнул чуть выше, остановился на изголовье кровати, украшенном орнаментом из слоновой кости в виде дремавшего льва. Максимин тут же испытал азарт. Он почувствовал себя отважным охотником, подбирающимся к спящему зверю. Если лев проснется прежде, чем ему будет нанесен смертельный удар, то хищник разорвет охотника на куски.

Максимин вытащил из-за пояса кинжал и двинулся к императорскому ложу, но Фауста схватила его за руку. Отец в раздражении хотел оттолкнуть дочь, но та вдруг прильнула к нему, обняла и поцеловала.

– Я люблю тебя, отец, – прошептала она.

В последний раз Фауста проявляла к нему такую нежность, когда была совсем маленькой. Он замер, сердце защемило. Обнявшись, они не решались заглянуть друг другу в глаза. Если бы дочь попросила его сейчас развернуться и уйти, Максимин подчинился бы. Но она отпустила его руку и отошла в темный угол. Несколько мгновений он стоял неподвижно, дыша глубоко и часто, затем, встав на цыпочки, сделал пару шагов в сторону Константина. Однако нервы не выдержали. Издав воинственный клич, он бросился на зятя, демонстрируя завидную для своих лет прыть. Максимин навалился на врага всем телом и всадил ему кинжал между ребер, тут же вынул и ударил вновь. Покрывало стало мокрым от крови.