– Пора покончить с узурпатором Максенцием, – начал Константин. – Он отважился объявить нам войну, как будто мы с ним равны!

Услышанное ничуть не удивило военачальников. Они ожидали этого с того момента, как Максимин, отец Максенция, повесился в камере. Однако войну он начал отнюдь не из желания отомстить за отца, которого и сам бы казнил, если бы тот вместе с Фаустой не сбежал под крыло к Константину. Ему хотелось выглядеть в глазах римлян скорбящим сыном, чтобы привлечь на свою сторону хоть какие-то симпатии. Узурпатора ненавидели, его власть держалась на страхе. Обеспечивать верность армии ему приходилось такими подарками и жалованьем, каких солдаты никогда бы не получили при любом другом правителе. Максенций понимал: стоит пропустить хоть одну выплату, и ему конец. Война должна была встряхнуть предававшиеся праздности войска и заставить римлян относиться к нему с уважением.

– И без объявления войны мы считаем Максенция своим врагом с того момента, как он осмелился захватить власть, – продолжил Константин. – Теперь, когда мы обезопасили побережье от саксов, а границу от франков, пора сокрушить узурпатора. Прибывшие послы сената и народа Рима умоляют нас спасти священный город от Максенция. Египет восстал против него. Без африканского зерна ему нечем кормить чернь, раздачи хлеба прекратились. Максенций распорядился раздавать запасы только легионерам и гвардии. Преторианцы жестоко расправляются со всеми, кто открыто негодует. Казна пуста. Максенций поднял налоги и отнимает имущество у состоятельных граждан. А о его любви к вину и распутству уже слагают легенды. Рим, а вместе с ним вся Италия стонут под гнетом узурпатора. Часть своей армии он отправил в Египет, подавлять восстание. Сейчас Максенций уязвим! Тянуть нельзя! Выступаем как можно скорее!

Вот теперь военачальники переглянулись. Обороняться проще, чем атаковать. Все рассчитывали, что ослабленный Максенций сам нападет на них следующей весной и они разобьют его. Слово взял Авл Аммиан, самый опытный из всех военачальников Константина.

– О Божественный, твой победоносный поход против франков недавно завершился, солдаты устали, запасы провианта истощены. – Авл был единственным из приближенных Константина, кто, обращаясь к нему, не заботился о том, чтобы придать своему голосу как можно более почтительный тон. – Их хватит на пару месяцев, не более!..

– Я знаю! – перебил его Константин. – Авл, по-твоему, Рим станет ждать, пока крестьяне в Галлии соберут урожай? Двух месяцев достаточно. В начале осени наша кавалерия войдет в ворота Вечного города. Кавалерию будешь вести ты, высокородный Авл, держа в руках копье с насаженной на него головой Максенция! – Смягчившись, император добавил: – Восстание в Египте долго не продлится. Войска узурпатора разобьют повстанцев и вернутся обратно на кораблях, забитых зерном. Наше преимущество испарится.

– Максенций может укрыться в Риме, – заметил Авл. – Разбить его легионы недостаточно. Для обороны хватит и преторианской гвардии. Тебе, о Божественный, придется брать город измором.

– Этого не будет, – спокойно возразил Константин. – Жители Рима не станут терпеть осаду и голод. Преторианцам не совладать с сотнями тысяч разъяренных горожан. Максенций это понимает. Он бросит против нас все свои силы, и гвардию в том числе. Больше ему ничего не остается!

Авл Аммиан поджал губы и постарался собраться с мыслями. Он знал, что император прислушивается к советам, однако возражений не терпит. Если Константин что-то решил, пытаться переубедить его не только бесполезно, но и рискованно.

– О Божественный, за свои двадцать лет службы я твердо убедился в одном: война не любит намеченных планов, – осторожно произнес Авл. Константин в ответ улыбнулся. Военачальник счел это добрым знаком и продолжил: – Разбить узурпатора будет непросто. У него много войск и опытные полководцы. Если молниеносной кампании не выйдет, твоя армия, о Божественный, окажется в трудном положении…

– Ты, как всегда, прав, мудрый Авл. Если бы это было противостояние равных, наш успех висел бы на волоске. Но ты и все те, кто сомневается, забываете, что мы законная благословленная всеми богами власть, которой ждут как избавления. Города Италии откроют перед нами ворота, легионеры узурпатора сложат оружие, а те, кто все же осмелится сопротивляться, будут сломлены. Никакой иной, кроме как молниеносной, эта война быть не может.

В портике воцарилась тишина. Авл умолк, но Константин чувствовал, что еще недостаточно зарядил своей уверенностью военачальников. Возможность встретить врага на своей территории казалась им более привлекательной, чем вторгаться в чужие земли. Запланированный императором поход был менее соблазнителен еще и потому, что не давал возможности обогатиться. Константин никогда не разрешит армии грабить Италию, а тем более Рим.

– Высокородный Авл ратует за осторожность. Его можно понять, – прервал короткое молчание вождь алеманов по имени Эрок. – Пока соблюдаешь осторожность – ограждаешь себя от опасностей, но с ее помощью великих дел не свершить.

У Эрока было узкое хищное лицо, острый нос, тонкие брови, глубоко посаженные серые глаза с зеленоватым оттенком. Длинные русые волосы он заплетал в косу. Эрок родился по другую сторону Рейна, среди величественных лесов, в землях, которые римляне считали варварскими. Когда он был юн, его отправили в Рим в качестве заложника. Там Эрок получил образование и познал все блага цивилизации. Когда его отец скончался, юноша вернулся к соплеменникам и во многом благодаря поддержке римлян унаследовал власть.

Став вождем, Эрок первым делом договорился с Констанцием Хлором, чтобы его людям разрешили переселиться в Галлию, недалеко от рейнской границы.

В эпоху Тридцати тиранов[3], полную кровопролитных войн и разорительных набегов, немало земель, особенно вдоль границ, оказались опустевшими. Населявшие их крестьяне были убиты, угнаны в плен или бежали, бросив хозяйство. Констанций Хлор охотно предоставил Эроку и его соплеменникам заброшенные территории, взамен мужчины племени пополнили ряды римской армии. Эрок с радостью лично возглавил алеманов, вставших на службу империи, передав бразды правления совету старейшин. Когда Констанций Хлор умер, Эрок и его люди одними из первых стали выкрикивать имя Константина, требуя, чтобы он стал наследником. Их клич подхватила вся армия покойного Констанция.

– Мои воробушки щебечут, что лучший полководец узурпатора Руриций Помпиан остался в Италии. Близ Вероны он собирает и готовит войска для похода на Трир, – продолжил Эрок. – Кажется, высокородный Авл хорошо с ним знаком. Не потому ли он предлагает подождать, что опасается своего старого друга?

– В чем ты меня обвиняешь, благородный Эрок? – прорычал Авл, едва сдерживая гнев.

Ветеран побагровел, шрам на лбу налился кровью.

– Я далек от обвинений, лишь передаю то, что рассказывают мне мои воробушки.

Воробей был символом богини любви Венеры. Воробушками Эрок называл своих любовниц. За годы, проведенные в Риме, любвеобильный варвар завел близкие знакомства со многими девушками – как с обычными гетерами, так и со знатными патрицианками. Он вел с ними переписку, поэтому был в курсе свежих новостей и слухов из Вечного города. Это была еще одна причина, по которой Константин ценил вождя алеманов.

– С Рурицием мы несколько лет прослужили в Иллирии. Если бы я стал перечислять всех, с кем хлестал вино да ходил к гетерам, вам пришлось бы слушать меня до захода солнца, – произнес Авл, взяв себя в руки. – Руриций знает свое дело, легионеры его уважают. Это все, что я могу про него сказать. – Сделав небольшую паузу, он продолжал: – Я никогда не давал поводов усомниться в своей верности. Когда император ведет армию в бой, я иду в первых рядах. Так будет и в этом походе. А сейчас я лишь делюсь своим мнением… мнением ветерана.

– И мы благодарны тебе за это, высокородный Авл, – коротко кивнул ему Константин, затем обратился к Эроку: – О чем еще щебечут твои воробушки?