– Ему – нет, но его наследники вряд ли отпустят ее.

– Значит, нужно забрать Елену прежде, чем Галерий умрет. Даже на смертном одре он будет рад мне насолить. Жаль, я не могу сейчас до него добраться… – Константин с такой силой сжал кулаки, что ногти больно впились в ладони.

– Уничтожив узурпатора, ты завладеешь Вечным городом, а из него можно дотянуться куда угодно, – заметил Далмаций. – Все дороги ведут в Рим, значит, и из Рима дойдешь куда хочешь.

– Кто будет преемником Галерия?

– Он хотел бы, чтобы им стал его сын Кандидиан, но тот еще слишком мал, его никто не поддержит. Максимин Даза уже забрал почти весь Восток. Остальные земли вплоть до Иллирии, вероятно, достанутся Лицинию, старому приятелю Галерия.

– Я знаю его, – кивнул Константин. – Сын дакийского крестьянина. Поднялся из низов. Всю жизнь прослужил под началом Галерия. Когда я стал цезарем, он получил от своего покровителя часть Иллирии и Фракию, чтобы набрать там армию для похода в Галлию. Им помешал мятеж Максенция. Лициний готовился воевать против нас. Если Елена окажется у него или у Дазы, они потребуют колоссальный выкуп или же вообще откажутся отпускать, будут использовать ее, как Галерий. Отправиться в Никомедию с армией рискованно. Да и прежде нужно разобраться с Максенцием. Пошлем послов. А дальше видно будет.

– Я готов ехать! – воскликнул Далмаций.

– Прости, тут необходим кто-то более… искушенный, – задумчиво произнес Константин. – К тому же ты необходим мне в походе против узурпатора. Ты же не хочешь, чтобы все лавры достались Авлу с Эроком?

– Конечно, нет! – усмехнулся Далмаций. – Но кого ты отправишь? Вояк у нас полно, а вот послов…

– Пусть это будет моей заботой, – улыбнулся император. – Ступай обедать, я скоро к вам присоединюсь.

Братья вместе вошли во дворец. Далмаций направился в триклиний[6], а Константин поднялся на третий этаж и вошел в покои, отведенные римским сенаторам. Их было трое. Двое пожилых – Кальпурний и Феликс. Дорогу из Рима в Трир они выдержали с трудом и когда предстали перед императором, то с трудом держались на ногах. Им было важнее оказаться подальше от Максенция, чем донести до Константина послание сената. Миссию возглавлял патриций Вассиан, который был значительно моложе спутников. Он произнес возвышенную речь о том, как Вечный город страдает под гнетом узурпатора и призывает Константина спасти его. Император остался доволен услышанным.

Вассиан был среднего роста, но благодаря превосходной горделивой осанке и всегда приподнятому орлиному носу казался высоким. Нежная загорелая кожа, ухоженные ногти, темные, чуть посеребренные сединой волосы. Движения неспешные, исполненные достоинства, как у истинного аристократа.

Сенаторы, расположившись на ложах, вели неторопливую беседу. Увидев императора, они хотели подняться, но он сделал им знак, что это лишнее.

– Приветствую вас, почтенные отцы Рима! Надеюсь, вам уютно под моим кровом?

– Благодарим, о Божественный, о лучшем приеме мы не смели мечтать, – ответил Вассиан. Кальпурний и Феликс закивали.

– Пришло время обеденной трапезы. Для меня и моих приближенных было бы честью, если бы вы разделили с нами трапезу, – сказал император, окидывая Вассиана оценивающим взглядом.

Тот догадался, что это неспроста. Подавив волнение, он ответил:

– С превеликой радостью.

После трапезы император пригласил Вассиана прогуляться по саду, чем вызвал жгучую зависть Кальпурния и Феликса. Во время прогулки Константин не стал тратить время на церемонии, а прямо попросил Вассиана отправиться к Галерию и попытаться вызволить Елену. Несмотря на дружеский тон, которого придерживался император, сенатор понял, что не имеет права отказаться.

Константин прогуливался вдоль прямых длинных улиц военного лагеря. С обеих сторон тянулись палатки легионеров из белой парусины.

Император всегда старался выглядеть спокойным и невозмутимым, создавая видимость, будто ничто не может заставить его сомневаться в себе. Но сегодня мрачное расположение духа брало над ним верх. Он хмурился и временами, сам того не замечая, глубоко вздыхал. Тревожные вести пришли из Египта: армия узурпатора разгромила восставших, «житница Империи» вновь оказалась под властью Максенция. Сейчас его войска готовятся к отплытию обратно в Италию. Война еще не началась, а преимущество, на которое так рассчитывал Константин, исчезло. Армия узурпатора будет в полном сборе. Максенций стягивает резервы и активно набирает новых рекрутов. По численности у него будет преимущество в три или даже четыре раза. Беднота, задобренная возобновившейся раздачей хлеба, на время забудет о своей ненависти к узурпатору и, вместо того чтобы поднять мятеж, будет с любопытством следить за ходом противостояния.

Император с гордостью и тревогой смотрел на готовящиеся к походу войска. Это был цвет его армии: солдаты, закаленные в боях против пиктов, саксов, франков и багаудов. Многие из них служили еще при его отце. Именно они возвели Константина на трон, с ними он бился бок о бок на туманных землях Британии и в мрачных германских лесах. Их отвага и доблесть прославили его как полководца. Здесь были искусные конные лучники из загадочных азиатских степей, тяжелая кавалерия грозных батавов, свирепые алеманы Эрока, легионеры, набранные из романизированных кельтов Галлии и Британии.

Он никогда бы себе не простил, если бы потерял этих славных воинов, бросив их в неравный, заведомо проигранный бой. Как бы он потом посмотрел в глаза отцу в загробном мире? Но отступать нельзя: это оскорбит солдат. Разве он не верит в их победу? Разве они не способны сокрушить любого врага, как бы многочислен он ни был? А главное, Максенций, Лициний, Максимин Даза и даже умирающий Галерий не должны почуять его слабости. Если решился сделать шаг, то иди до конца.

«Отец рассказывал, как Септимий Север, умирая, советовал своему сыну Каракалле: будь великодушным к солдатам, а все остальные пусть катятся в Тартар, – подумал Константин. – А еще Север сказал Каракалле: не дай никому увидеть, как ты меня убьешь!»

Солнце клонилось к закату. Легионеры собирались возле костров, на которых варилась похлебка. Держа в руках деревянные миски, они нетерпеливо рассаживались, постелив на землю льняные плащи. На них оставались только грубые туники грязно-белого цвета с длинными рукавами, стянутые поясами с бронзовыми накладками, и калиги[7].

Классическая римская армия отошла в прошлое. Империя больше не вела завоевательных войн, а перешла к обороне границ: от пиктов и саксов в Британии, от германских племен на Рейне и Дунае, от персов на Востоке, от мавров в Африке, от движения багаудов внутри собственных провинций. Военные реформы Диоклетиана закрепили преображение армии, начавшееся столетием ранее.

Войска поделили на пограничные и маневренные. Первые были заслоном на пути врага, а вторые – резервом на случай прорыва. В походы полководцы брали в основном маневренные части, пограничную армию снимали с оборонительных рубежей только в крайнем случае.

Численность римского легиона уменьшилась – с пяти тысяч до тысячи двухсот человек. На смену пластинчатым доспехам пришли чешуйчатые, в виде множества металлических пластинок, похожих на рыбьи чешуйки, которые нашивали на тканевую основу. Широкие четырехугольные изогнутые щиты, называемые «скутум», уступили место щитам меньших размеров овальной формы, поэтому ножны, ранее располагавшиеся на правом боку, переместились на левый. Вместо знаменитого гладиуса легионеры теперь сражались более длинным мечом – спатой. Метательный дротик пилум заменили спикулумом[8].

Римская армия изменилась до неузнаваемости. Таковы были требования новой эпохи, в которую вступила империя.

Константин почувствовал запах бобовой похлебки, которую легионеры варили вместе со стручками и кусочками сала. Мысли о еде тут же отогнали мрачные переживания. Император ощутил, что проголодался. От отца он перенял правило: во время военных походов есть то же, что и обычные легионеры. Константину нравилась простая солдатская пища, она вносила в его рацион приятное разнообразие и давала желудку передохнуть от изысканных блюд дворцовой кухни.