Когда Коди нарядился в костюм, Бейли отвела сына на собрание в подвале епископальной церкви святого Айдана и отпустила в кутерьму, поднятую его друзьями и одноклассниками. Она еще раз уточнила, когда закончится вечеринка, — следующие три часа принадлежали только ей.

В городе почти не было мест, до которых нельзя было добраться за десять минут, и все же казалось, что дом Троя находится в совершенно другом мире. Он встретил ее у дверей, и Бейли постаралась оставить чувство вины на пороге этого мира. Пусть дожидается ее возвращения.

А через пять минут она уже не думала ни о чем.

Она тянула и толкала, была сверху и снизу, и до сих пор с легкостью убеждала себя, что все это ничего не значит. Это была лишь потребность, удовлетворить которую она сама не могла. Вот и все. В первый раз — какое жалкое, унылое клише — это случилось под влиянием алкоголя, шесть недель назад, в день, когда Коди остался ночевать у друзей, и Бейли неожиданно для себя самой сделала то же самое.

После похорон Дрю она пообещала себе — и ему, если он слушал, — что выждет как минимум год, прежде чем хотя бы подумает о свидании с другим… но прошло едва-едва шесть месяцев, а она уже перескочила этап свиданий, не задержавшись на нем даже для очистки совести. В тот раз, проснувшись рано утром, она не могла понять, как это произошло, и клялась, что больше такого не случится… но было уже слишком поздно. Петли, так сказать, были смазаны. Во второй раз, трезвой, согласиться на это оказалось проще, чем в первый, после вина.

Трой был совершенно не похож на Дрю — быть может, поэтому все и получилось так легко. Дрю был плотным, а Трой — худым и жестким. Дрю был огромного роста, а Трой — невысоким. Дрю был брюнетом, а все тело Троя покрывали светлые волоски. Дрю готов был смеяться над чем угодно, а Трой находил юмор в более тонких вещах. Дрю нравилось жить в сердце города, а Трой предпочел поселиться здесь, на окраине, в бывшем фермерском доме, к которому уже несколько десятков лет не прилагалось фермы — с тех пор, как до него добрался разросшийся Данхэвен.

Со стороны казалось, что Трой подходит Бейли гораздо больше, чем ей когда-либо подходил Дрю. Но эти отношения никогда не зайдут дальше нынешней стадии. Она не могла представить Троя отцом, а уж тем более отчимом. И это, пожалуй, служило предохранителем.

— Скажи мне правду, — попросил он, когда все закончилось — в очередной раз — и они лежали, глядя в потолок. — Чего ты хочешь от этой ночи? Ты правда надеешься, что он вернется?

Как ответить на этот вопрос, чтобы не внушить ему надежду и не показаться бессердечной сукой?

— Если бы не Коди? Не знаю, попыталась бы я вообще.

— Вот как?

— Это может ему помочь, — сказала она. — Его не было дома, когда у Дрю остановилось сердце. И я рада хотя бы тому, что Коди не пришлось это видеть. Но это лишило его шанса попрощаться. Утром, когда он уходил в садик, у него еще был папа, а когда он вернулся — уже не было. Так что эта ночь может ему помочь.

Трой провел пальцем по мягкому светлому пушку на ее виске, и это было приятнее, чем ей хотелось бы.

— А как насчет тебя?

Она не могла подобрать слов, и это, конечно же, говорило о многом.

— Если ты сомневаешься, я могу тебя понять, — сказал он.

— У тебя с Анджелой было так же?

— И да и нет. Обстоятельства не могли отличаться сильнее. Мы так многого не знали о том, что с ней случилось. У нас было так много вопросов, на которые мы хотели услышать ответы. Естественно.

Естественно. Например: «Кто похитил тебя, Анджела? Кто тебя убил? И где все остальные части твоего тела?»

Тогда она еще не знала Троя — ни лично, ни даже в лицо. В первый раз она увидела его на Хеллоуин три года назад, когда Трой вместе с сестрой Анджелы Пембертон стоял на коленях возле пугала, в первом ряду, который по традиции отводился для надеющихся. Но та ночь принадлежала кому-то другому — видимо, Анджела решила хранить молчание вечно.

Одного взгляда на ее сокрушенную разочарованием сестру хватило бы, чтобы понять, насколько эта ночь жестока. Стараясь оставаться незамеченной, Бейли смотрела, как Трой утешает Мелани, и он казался таким добрым и заботливым, что ей подумалось, будто эти двое могут со временем стать парой. Но этого не случилось, и теперь она понимала, как наивна была тогда. Основой таких отношений всегда оставались бы смерть и скорбь.

Теперь она понимала, что на самом деле происходило той ночью. Трой, сам того не зная, засевал собой ее сердце.

— Конечно, — продолжал он, — когда ты узнае́шь о том, что здесь происходит, или вырастаешь с этим знанием, тебе кажется, что это потрясающий опыт. Ты думаешь: ух ты, какая потрясающая возможность, как повезло этому городу. И да, наверняка в некоторые годы для некоторых людей все и правда оказывается именно так, как они надеялись. Но в глубине души я боялся. Мне хотелось, чтобы это случилось для Мелани — в конце концов, Анджела была ее сестрой, — а вот что до меня самого… Чем ближе была эта ночь, тем меньше я об этом мечтал.

Бейли ловила каждое слово. Вот оно. Вот о чем никогда не говорили жители Данхэвена, по крайней мере на публике, хотя каждый октябрь это можно было увидеть в их глазах. Увидеть тревогу, увидеть опасения. Увидеть взгляд человека, который не отказывается от задуманного, хотя уже начал в нем сомневаться. Во всем этом они никогда не признавались. По очевидным причинам: кому захочется стать первым, кто признает себя неблагодарным уродом?

— Чего ты боялся? — спросила она.

— Я наконец сумел принять то, что Анджелы больше нет, — сказал Трой. — Что она не вернется. Я сумел принять то, что мы можем никогда не узнать, что с ней случилось. И понял, что больше не хочу знать. Не хочу знать, как она страдала. Но…

Ему трудно давались слова, но Бейли подумала, что может продолжить и сама:

— Но все остальные ожидали, что ты на одну ночь об этом забудешь, а это проще сказать, чем сделать?

Трой кивнул.

— Именно. Кому, как не тебе, меня понимать?

— А после этой ночи они снова уходят — и как нам справляться с болью от того, что мы снова их потеряли?

Он засмеялся — очень быстро, очень тихо.

— Ты явно над этим долго раздумывала. Как будто это касается тебя напрямую.

— Но я хочу, чтобы это случилось, — ради Коди, — решительно сказала она. — Вот и все. Это единственное, что имеет значение.

— Тогда я надеюсь, что так и выйдет. Надеюсь, что это будет он. — Трой всегда говорил «он». И никогда не называл Дрю по имени. — Ты знаешь, кто у вас в соперниках?

Точно Бейли не знала. Она могла только вспомнить тех, кто умер за минувший год, и попытаться сопоставить этих людей с анонимными дарами, лежавшими пока что у креста с пугалом. Перчатка и ноты, медаль и торт.

— «Пурпурное сердце»… Готов поспорить, что это медаль Ларри Хьюи. Он, должно быть, привез ее из Кореи. Не помню, чтобы в этом году умирали другие ветераны.

— О боже, — сказала Бейли и представила себе, как несчастная вдова Ларри оставляет медаль на траве. — Кэндес Хьюи, наверное, уже за восемьдесят. Ей должно бы повезти уже по праву старшинства.

— Вот уж нет, — отрезал Трой. — Если ты чувствуешь себя из-за этого виноватой, немедленно перестань. Каждый год, в который везет кому-то из стариков, потрачен зря. Это как когда пенсионеры выигрывают в лотерею — понимаешь, о чем я? Еще года три — и они все равно умрут, так какой в этом смысл?

Ей не хотелось над этим смеяться, но сдержаться она не смогла.

— Боюсь, за эту шутку ты отправишься в ад.

— А если тебе повезет, я вернусь и расскажу тебе, каково там.

Бейли больше не смеялась и не могла понять, почему вообще развеселилась. Это ведь были не пустые слова — только не в Данхэвене. Здесь такие разговоры вполне могли обернуться правдой.

— Ад — это другие люди, — проговорила она без всякой на то причины, просто потому, что эти слова пришли ей на ум. Впрочем, в большинстве случаев у таких вещей причина все-таки была. — Знаешь такой афоризм? Не помню, кто это сказал.