Проблемы генезиса и хронологии КБК поднимались в литературе неоднократно (Куфтин Б.А., 1941, с. 6; Пиотровский Б.Б., 1949, с. 43; Кушнарева К.Х., 1960; Мартиросян А.А., 1964, с. 42; Ханзадян Э.В., 1969, с. 117; Хачатрян Т.С., 1975, с. 107), но для их решения не хватает еще многих звеньев. Если ранний этап ТК прослеживается по курганам, восходящим к III тысячелетию до н. э., то в границах КБК такие памятники известны еще очень слабо. Однако на то, что они существовали, указывают некоторые материалы и косвенные свидетельства. Среди последних следует отметить одно обстоятельство: в комплексах КБК, считающихся сегодня наиболее ранними среди памятников средней бронзы Армении, встречены уже достаточно совершенные формы керамической (особенно расписной) продукции, говорящие о существовании нового (но вместе с тем уже сформировавшегося) художественного стиля. Именно этот момент и создает впечатление внезапности появления культуры в целом.
Особого внимания заслуживает вопрос о причинах появления самой росписи на сосудах. Сам принцип красочного украшения сосудов известен на Кавказе по крайней мере с V–IV тысячелетий до н. э. (Кюльтепе, Аликемектепеси, Техут, Гинчи), когда местные гончары пытались подражать халфским и обеидским образцам (Мунчаев Р.М., 1975, рис. 11–13). В конце IV — начале III тысячелетия до н. э. на смену светлоглиняной посуде приходит чернолощеная, которая украшается росписью лишь в редчайших случаях (Озни, Квацхела, Шенгавит; Джапаридзе О.М., 1961). Логично думать, что едва теплившаяся в Закавказье традиция расписывать сосуды красками, носившая застойный характер в течение трех тысячелетий, не могла стимулировать столь внезапный и бурный расцвет подобного художественного производства. Расписные сосуды здесь появились, бесспорно, в результате усилившихся контактов с переднеазиатским миром, где роспись различных стилей и направлений господствовала не одно тысячелетие. Б.А. Куфтин вообще считал, что посуда кармирбердского типа представляет «совершенно своеобразную фацию расписной керамики Передней Азии, развившуюся в области контакта южномесопотамских и западных течений» (Куфтин Б.А., 1940, с. 7). Действительно, ряд орнаментальных мотивов на закавказских образцах перекликается с росписью сосудов Элама, Ирана и Месопотамии (Сузы, Тепе-Гавра и др.). Еще более близкие параллели дают сосуды Малой Азии (Алишар, Кюльтепе, Кесария), на которых постоянно встречаются волюты, сетки, прямоугольники, ромбы и др. Центром распространения расписной посуды в Малой Азии Ч. Барней считает область Малатьи, происхождение же ее объясняет проникновением в Восточную Анатолию западноанатолийского влияния (Burney С., 1958, p. 169). Носители КБК обитавшие в южной зоне Закавказья, находились в постоянных контактах с соседними странами. Высказано предположение и о вероятной инфильтрации сюда этнических групп из Малой Азии (Симонян А.Е., 1984б). Во всяком случае, картина передвижений в Передней и Малой Азии в конце III — первой половине II тысячелетия до н. э. допускает такую ситуацию (Дьяконов И.М., 1968, с. 7–45; История Древнего Востока, 1979, гл. X–XI, XV, XIX).
Вместе с тем имеются все основания полагать, что в становлении КБК бесспорную роль сыграли и местные куро-аракские традиции. В этом плане заслуживает особого внимания керамический комплекс переходного от ранней к средней бронзе характера, найденный в погребении у с. Арагац и датирующийся последней третью III тысячелетия до н. э.[24] Здесь, в «каменном ящике» находились четыре скелета и 12 сосудов: миниатюрные биконические горшочки, горшочки с тонким черепком и ангобированной поверхностью, одноручные кувшины с биконическим туловом и высокой шейкой, чаши и кружечка с маленькой полушарной ручкой (Мартиросян А.А., 1964, с. 42). Расписной посуды в могиле не было. Необычность сосудов сводится к сохранившимся от куро-аракской культуры традиционным элементом моделировки и орнаментации, которые позднее получили развитие в расписной керамике КБК. Их сочетание характеризует определенный тип местного гончарного производства, когда при сохранении признаков куро-аракской посуды (чернолощеная поверхность на розовой «подкладке», высокие шейки одноручных кувшинов, строение бортиков и узких донцев мелких сосудов, наличие ложных ручек) возникает ряд новых особенностей (почти полное исчезновение полушарных ручек и замена их дугообразными, изменение контура корпуса, упрощение резной орнаментации). Чернолощеную посуду КБК роднит с куро-аракской также принцип задымления поверхности с последующим ее лощением. Прием украшения куро-аракских сосудов лентой, состоящей из геометрических элементов, позднее мы находим на посуде КБК, хотя здесь он трансформируется в широкие фризы, охватывающие целиком весь корпус. Повторяются и другие мотивы — косые сетки, вписанные друг в друга углы, ряды треугольников. Таким образом, при детальном сопоставлении гончарной продукции последовательных культур впечатление о внезапности появления КБК несколько рассеивается.
Вопрос датировки КБК связан с большой и сложной проблемой хронологии кавказских культур периода бронзы в целом, все еще находящейся в стадии дискуссии. Радиоуглеродные даты комплексов средней бронзы Южного Закавказья пока отсутствуют. Учитывая приведенные некоторые точки сближения керамики двух последовательных культур, а также перекрывание на ряде поселений Араратской долины слоев с куро-аракской посудой слоями с расписной керамикой КБК, можно утверждать, что эти два керамических комплекса хронологически смыкаются. Как было сказано, на поселениях Айгеван и Джраовит зафиксировано их совмещение на одних и тех же уровнях (Ханзадян Э.В., 1975, с. 478; Есаян С.А., 1981). Представляется бесспорным, что куро-аракская культура явилась основой для блока родственных культур Закавказья среднебронзового периода, в том числе ТК и КБК. Однако сложность датировки их нижних границ упирается в отсутствие у исследователей единой точки зрения по поводу верхней границы куро-аракской культуры.
Для хронологии памятников КБК большое значение будет иметь открытие в южной зоне переходных комплексов типа Арагац. Так называемые ранние курганы на территории Грузии, датирующиеся тем же временем, документируют самый ранний этап ТК. Имеются сведения, что подобные погребения известны и на территории Армении (Ноемберян). На их существование вне территории Грузии указывает необычный сосуд и ювелирные изделия из курганных погребений на р. Хаченагет в Карабахе (Кушнарева К.Х., 1954, рис. 1), проявляющие удивительное сходство с инвентарем из богатых курганов Цнори. Еще недавно нижняя граница КБК большинством исследователей определялась XX–XIX вв. до н. э. Однако в последнее время на основании стратиграфического совмещения в одном слое в Айгеване и Джраовите расписной кармирбердской и чернолощеной куро-аракской посуды нижнюю границу КБК следует опустить до XXIII–XXI вв. до н. э. (Есаян С.А., 1981; Симонян А.Е., 1984б). Во всяком случае комплексы типа Арагац и Хаченагет, синхронизирующиеся с памятниками бедено-алазанской культуры, должны датироваться именно этим периодом.
Верхний же хронологический рубеж КБК определяется следующими наблюдениями. Среди множества «чистых» погребений КБК встречено несколько комплексов, где кармирбердские сосуды найдены вместе с более поздней посудой севано-узерликской группы памятников, отличающейся стилем росписи. Это курган I Кармир Берда, курганы 9, 12, 22, 23 Верин Навера и горизонты некоторых поселений (Айгеван, Мецамор, Гарни). По-видимому, это был короткий период, когда на фоне массового производства кармирбердской посуды начала выпускаться и севано-узерликская керамика. Таким образом, скорее всего это наиболее поздние кармирбердские погребения, фиксирующие верхний хронологический рубеж КБК. В погребении 23 Верин Навера обнаружен чернолощеный сосуд, совершенно идентичный сосуду из поселения Узерликтепе, являющегося эталонным памятником севано-узерликского круга. Здесь также находилось ожерелье из фаянсовых, стеклянных, агатовых бус и морских моллюсков. Аналогичные бусы обнаружены в кургане 27 Кармир Берда и в шести типично кармирбердских захоронениях Верин Навера. При сопоставлении состава ожерелья с продукцией одной из ювелирных мастерских Южной Месопотамии, работавшей в Парсе (Arnaud D., Gavlet J., Huot J., 1979, fig. 14–44), была установлена их полная идентичность и высказано предположение, что эти ювелирные изделия были импортированы оттуда в Закавказье (Симонян А.Е., 1984а). Наиболее благоприятным отрезком времени для этого следует считать период расцвета старовавилонского царства и ассирийского государства (XIX–XVIII вв. до н. э.), когда торговля стала предметом особой заботы государства и ею занимались специальные торговые агенты — тамкары (История Древнего Востока, 1979, с. 123–129, 131–134, 141–143). Позднее, в период упадка старовавилонского царства вероятность интенсивных торговых связей менее реальна. Исходя из этого, можно предположить, что вторая половина XVIII в. до н. э. — последний рубеж для возможного проникновения южномесопотамского импорта в Закавказье. Таким образом, время поздних «пограничных» погребений КБК, в которых уже встречаются сосуды севано-узерликского облика, вероятно, падает на XIX–XVIII вв. до н. э.[25]
