М.И. Пикуль, рассматривая небольшой материал своих раскопок в Зандаке (Дагбаше), куда более справедливо рассматривала его как отражающий переходный момент от бронзы к железу, «когда еще сохраняются многие черты, присущие эпохе поздней бронзы», имея в виду каякентско-харачоевскую культуру (Пикуль М.И., 1967, с. 19–22).

Развернувшиеся археологические работы в Дагестане и Чечне увеличили количество новых памятников каякентско-харачоевской культуры. Это обстоятельство позволило В.Г. Котовичу поставить вопрос о «необходимости пересмотра сложившихся представлений» об их историческом месте в хронологии. Своеобразная схема такого пересмотра была представлена им в тезисах доклада, прозвучавшего в Тбилиси в 1971 г. на Всесоюзной археологической конференции (Котович В.Г., 1971, с. 19–21). В.Г. Котович, прежде всего, выступал против «омолаживания» культуры, ибо в 70-е годы появилось стремление не ограничивать поздний этап бытования каякентско-харачоевских памятников пред скифским временем. Так, В.Б. Виноградов писал: «По-моему убеждению, каякентско-харачоевская культура не исчезла повсеместно одновременно с бронзовым веком», а «продолжала свою эволюцию». Это дало повод датировать поздний этап культуры VII–IV вв. до н. э. (Виноградов В.Б., 1972, с. 265, 312). Мнение В.Г. Котовича, изложенное в упоминавшихся тезисах, он отказался принять (Виноградов В.Б., 1974, с. 5).

В 1978 г. вышла большая статья В.Г. Котовича, в которой автор довольно весомо обосновал свое мнение по хронологическим вопросам. Сравнивая инвентарь памятников типа Каякента-Харачоя с предметами «северокавказской культуры» III этапа и Переднего Востока, он датировал его «третьей четвертью II тысячелетия до н. э.». Далее, В.Г. Котович рассматривает эти памятники не как объекты особой культуры, а как материал, отражающий определенный этап в историческом развитии древнего населения Северо-Восточного Кавказа, который, в свою очередь, сменяется «талгинским этапом», а затем «зандакско-мугерганским» (Котович В.Г., 1978б, с. 74–76). Не касаясь здесь всех сторон этой работы, следует заметить, что выделенный В.Г. Котовичем «этап» хронологически мало отличается от времени, отведенного В.И. Марковиным для существования всей культуры (с комплексами талгинского типа). Что же касается аналогий, приводимых им для «этапных памятников», то они кажутся беглыми и не очень прочными (с одной стороны, Северный Кавказ, с другой — Передний Восток). В целом работа, проделанная В.Г. Котовичем, оказалась очень полезной. Она показала всю сложность работы над таким, казалось бы, однородным материалом, каким представляются памятники каякентско-харачоевского типа. Уже само применение к ним таких терминов, как «культура» и «этап», отражающих совершенно разные понятия, свидетельствует о различном методическом подходе разных ученых к этим памятникам. Одни (если говорить о «культуре») видят в них законченное эпохальное явление, отражающее за единообразным археологическим материалом некое этническое единство, которое можно распространить на территорию, занятую данной культурой, другие (когда речь идет об «этапе») — определенный, хронологически очерченный и закономерный период в историческом развитии общества (вне связи с этносом), нашедший отражение в археологическом материале. Однако к этому вопросу мы еще вернемся в конце главы.

В 1939–1940 гг., когда А.П. Круглов работал над своей монографией, были известны единичные памятники культуры (Круглов А.П., 1958, с. 51, 52). К 1950 г. в Чечне и Дагестане было обнаружено 18 могильников (Смирнов К.Ф., 1951, с. 254–257). Сейчас их известно уже около 100 (карта 7). В основном это погребальные памятники — преимущественно грунтовые могильники и изредка отдельные впускные захоронения в курганных насыпях (Манас, Чирюрт, Миатлы). Среди погребальных сооружений преобладают каменные ящики. Материалом для них служили мергель, известняк, песчаник, сланец. Для устройства могилы рыли, как правило, небольшую яму и в ней устанавливали каменные плиты, образующие стены ящика (табл. 106, 1, 4). Большей частью каменные ящики сделаны наспех, плиты между собой не скреплены, иногда одна, а то и две стенки сооружения собраны из двух-трех обломков камня (могильники в сел. Ишхой-Юрт, Харачой, Белгатой). Для перекрытия чаще всего употреблялись тонкие пласты горных пород. Однако изредка встречаются сооружения, плиты которых старательно обтесаны. Таков, например, ящик 46 в Харачое (Круглов А.П., 1958, с. 136).

Дно каменных ящиков часто представляет собой выровненный грунт, только в ящике 2 у сел. Гагатль в Дагестане оно было выложено мелкими камнями (Круглов А.П., 1958, с. 52, 139). По форме камеры известны сооружения вытянуто-прямоугольной конфигурации, затем квадратные и близкие квадрату.

Ящики удлиненной формы большей частью содержат захоронения взрослых людей. Сооружения, приближающиеся по форме к квадрату, особенно характерны для Каякентского (ящики 24, 25, 29, 33) и Талгинского (ящики 1, 2,4, 8, 9, 12) могильников. В них обнаружены погребения взрослых людей и детей (ОАК за 1893 г., с. 153 и след.; Исаков М.И., 1957, с. 126 и след.).

Ящики квадратной формы встречаются редко и содержат останки детей. Размеры ящиков невелики. Вытянуто-прямоугольные имеют в длину от 1,60 до 0,90 м, ширину около 0,70-0,50 м, глубина их достигает от 0,50 до 0,30 м. Самой мелкой удлиненной гробницей надо считать погребение 11 в Харачое: 0,70×0,55 м (Круглов А.П., 1958, с. 108). Камеры, близкие квадрату, варьируют от 0,90×0,80 и до 0,55×0,45 м (высота неизвестна). Чисто квадратные ящики мелки: 0,60×0,60 м (Талги, погребение 3), 0,50×0,50 м (Харачой, погребение 38) (Исаков М.И., 1957, с. 128; Круглов А.П., 1958, с. 132) и других близких им размеров.