— А какой вопрос-то? Я ж теперь спать не буду от любопытства.

— Вопрос… — он ухмыльнулся. — Про Вима, моего хати. Я хотел узнать, почему его собирались утопить. Что в нём не так. Почему он считается бракованным.

— Что ж не спросил-то, Дэйн?

Форсу пришлось изрядно напрячь уши, чтобы услышать ответ.

— Представил, как она скажет что-то вроде: «У Вима слишком пушистая шерсть». Или: «Глаза чересчур большие». Или: «Хвост коротковат». Представил и… не смог. И это просто ужасно.

— Я запутался, мальчик мой… Ужасно-то почему?

— Потому что Фрэн оказалась права. А я всегда думал, что она ошибается.

— В чём права?..

Но он не стал больше отвечать — растворился в мутном воздухе сна, и Форс только тяжко вздохнул.

Старый наставник всё прекрасно понимал и задавал вопросы только для того, чтобы узнать, понимает ли это сам Дэйн. Впрочем, понимать и принимать — разные вещи.

— Да, путь нам ещё предстоит долгий, — пробормотал Форс перед тем, как закрыть глаза и унестись в заманчивый мир сна без сновидений.

Отправляясь в сон Аравейна, меньше всего на свете новый дартхари оборотней ожидал, что попадёт к Морю Скорби.

Солёные брызги полетели в лицо, ветер ударил в грудь большим кулаком, чуть не снеся его со скалы. Только ночное небо и звёзды были красивыми — остальное ему не понравилось.

— Вейн! Какого… О Дарида, мы не можем поговорить в каком-нибудь другом месте?!

— Чем тебе не нравится это место? — ровным голосом поинтересовался сидящий на краю отвесной скалы маг. — По-моему, очень даже хорошее.

— Хорошее? Ну да, разумеется. Ветер свистит в ушах так, что я ничего не слышу, и он холодный. А вода вообще ледяная, летит прямиком в лицо. Идеальное место! Знаешь, я тут жить буду. Уйду из Арронтара и буду тут жить. Вот на этой скале. Всегда мечтал!

Аравейн засмеялся.

— Дэйн, ты иногда ужасно напоминаешь мне Форса. Даже хочется вновь съездить к нему.

— Ну и поезжай. Кто тебе мешает?

Маг вздохнул.

— Ладно. Сейчас немного подправим декорации, раз тебе тут не нравится… Так лучше?

Теперь ветер больше не свистел и вода не брызгалась. Аравейн будто установил перед скалой невидимую стену, отражающую всё, даже ветер.

— Лучше, — проворчал оборотень, усаживаясь рядом с наставником. — Я тебя спросить хотел кое о чём. Вот только теперь не уверен, что ты сейчас в состоянии отвечать на вопросы.

— Ну я же до сих пор тебя не выгнал из своего сна. Так что, как говорит Форс, валяй.

Несколько минут он всё-таки молчал — то ли подбирал слова, то ли просто любовался на звёзды. У Моря Скорби они всегда были удивительно красивыми.

— Я вернулся в Арронтар. Ты ведь знаешь?

— Да, Форс сказал.

— Так вот… — он вздохнул. — Я думал, что проклятье будет снято, как только я вернусь. Я на самом деле так думал и… я даже хотел, чтобы так оно и было. Но этого не случилось.

— Ну разумеется.

— А почему?

Аравейн хмыкнул.

— Условие снятия проклятья — не возвращение, а прощение. Ты можешь обмануть самого себя, Дэйн, считая, что простил, но ты никогда не сможешь обмануть Арронтар. Он знает, что это не так.

— Прекрасно… Я практически себя изнасиловал на обратном пути, я не хотел возвращаться, а теперь оказывается, что этого ещё и недостаточно.

— Недостаточно. Когда полностью избавишься от ненависти, пустившей корни глубоко в твою душу, когда сможешь простить по-настоящему, от чистого сердца — тогда проклятье будет снято. Только так, и никак иначе.

— Я не ненавижу их. Я их презираю. И не хочу… О Дарида, если бы ты знал, Вейн, как я хочу уехать оттуда! И никогда не возвращаться. Не видеть, не слышать и не вспоминать.

Оборотень ждал, что Аравейн на это что-нибудь ответит — но наставник молчал. Молчал несколько минут, вглядываясь в тёмное ночное небо и мерцающие звёзды. Но потом всё-таки сказал… но совсем не то, что ожидал от него собеседник.

— Я давно хотел тебе рассказать… Этого ты нигде не найдёшь, Дэйн, нигде. Ни в одной из книг. Даже Форс не знает. И я сам не сразу понял, что это важно, — он вздохнул. — Ты помнишь, как на древнем наречии оборотней будет «небо»?

— Конечно. «Ри».

— Верно. А «земля»? Не «почва», а именно «земля», Дэйн. Это очень старое слово…

— Не «почва», а «земля»? — Он нахмурился. — Не вижу особой разницы.

— Разница есть. «Земля» в том смысле, что включает в себя это слово, значит и почву, и воду, и даже деревья. «Земля» — это поверхность, на которой есть жизнь.

И тогда он вспомнил…

— «Дэр».

— Верно. А теперь сложи эти два понятия. «Земля-небо». Ну же…

— Дэрри.

Аравейн улыбнулся.

— О да. Вот оно — то самое непереводимое с вашего древнего наречия слово. «Земля-небо». То понятие, о котором вас заставил забыть сам Арронтар.

— Я не очень понимаю, Вейн. Форс говорил, это слово значит что-то вроде «единые» и обозначает пару оборотней, которые…

— А ты посмотри вперёд, — кивнул наставник то ли на море, то ли на небо. — Видишь? Земля-небо. Такие разные… но всегда — единые. И это слово — дэрри — означало единство двоих твоих сородичей. На земле — то есть, в жизни — и на небе — то есть, в посмертии. Ты никогда не видел, как пишется это замечательное слово? Это круг, пересечённый чертой, и внутри самого большого круга — бесконечное число мелких кругов, которые рисуются до тех пор, пока не кончится место на листке бумаги. Эти круги — как символ той самой бесконечности, повторяющихся жизней, где вы — дэрри — всё равно не сможете быть друг без друга.

— Я не понимаю. При чём здесь проклятье?

— При том. Дэйн… прощение — это не единственное условие. И оно должно быть… не только твоим.

Аравейн будто ударил его.

— Ты шутишь? Скажи мне, что ты шутишь.

— Увы.

Он на миг прикрыл глаза и рассмеялся.

— Где я возьму дэрри? Они же больше не рождаются!

— Она родится. Теперь, когда ты вернулся в Арронтар, лес позволит ей родиться. Он ведь сам хочет избавиться от проклятья. Дэйн, будь начеку. Смотри в оба… Потому что она, скорее всего, будет такой же, как ты.

— Я не понимаю… А как же Фрэн? Я ведь слышал музыку, когда был с ней. Форс говорил, что дэрри слышат музыку, когда встречают друг друга. Как же он это назвал…

— Зов. Песнь Арронтара. Дэйн, послушай меня… ты ведь теперь не Дэйн, верно?

— Верно.

— И какое имя ты взял?

— Нарро.

— Нарро. Мне нравится. Так вот, Нарро. Раз ты — не Дэйн, то и Фрэн — не Фрэн. Понимаешь?

Он сжал зубы и резко выдохнул.

— Неужели…

— Есть ещё кое-что, — Аравейн наконец отвернулся от созерцания океана и неба и посмотрел на собеседника. — Несмотря на то, что дэрри связаны друг с другом как при жизни, так и после смерти, при жизни они могут и не быть вместе. Выбор, мальчик мой. Ты оборотень, вы связаны с Арронтаром, но ты уехал, потому что сделал свой выбор. Так же и с дэрри. Это просто слово. Это почти такая же связь, как между родителями и детьми, братьями и сёстрами… Но выбор всегда важнее.

— Ты думаешь, она может…

Аравейн улыбнулся.

— Если она будет такой же, как ты, Дэйн, то она сможет всё.

Через пять дней желание сбежать из Арронтара начало сжигать Нарро изнутри.

Почтительное благоговение сородичей раздражало, особенно бесили волчицы — если мужчины только уважали силу нового Вожака, то женщины просто «слюнями исходили», как сказал во сне Форс. Ни одну из них Нарро не хотел. Ни в каком смысле — ни физически, ни духовно, никак.

Ещё и Лирин добавляла. Нет, она не была поклонницей тела Вожака, но легче от этого Нарро не становилось, ведь она повсюду ходила за ним. Хвостиком, почти как Фрэн. Только присутствие Фрэн никогда не раздражало, а Лирин… Хотя Нарро предпочитал не думать о том, что к ней чувствует.

Радовал только Вим. Щенок отъедался и с каждым днём становился всё пушистее. Нарро он слушался беспрекословно, но остальных не любил. Некоторой долей снисхождения пользовалась Лирин, а к другим оборотням Вим относился настороженно.