— Ты ведь говорил, что чистка сознания — это почти как убийство… Нельзя так делать…

— Нельзя. Потому что никто точно не знает, к каким последствиям это приведёт. Она может оправиться и начать с начала, может спрыгнуть с ближайшей скалы, может озлобиться... Чистку сознания раньше применяли к некоторым политическим преступникам, когда не могли избавиться от человека из-за его статуса, а избавиться было нужно. Прекрасный результат в итоге — вроде и человек есть, но о своих интригах он не помнит ничего. Эдакий пустой сосуд… И что в конце концов в него нальётся, никто не знает наперёд.

Форс вновь нервно затянулся.

— Значит, это единственный выход — чистка?

— Ты меня плохо слушал? — рявкнул маг, отбрасывая наконец в сторону вонючую самокрутку. — Я сказал, что не знаю, как быть! Чистку делать нельзя, да я бы и не рискнул — одно дело, здоровый человек, а совсем другое — сумасшедший. Но и оставлять Фрэн вот так…

Стояла уже глубокая ночь, и Дэйн даже не заметил, как она наступила, так был сосредоточен на мыслях о девушке.

Он в отчаянии запустил руку в волосы и подёргал их, словно надеялся, что резкая боль поможет что-то понять…

— Это я виноват, — прошептал юноша, опуская голову на колени.

— Почему? — удивился Форс.

И оборотень начал рассказывать. Про стычку с Гольцем, про грубость, про собственную самоуверенность… Как он мог не подумать о том, что опасность может грозить Фрэн?! Как?..

Дэйн закончил рассказ на том, как воздействовал на насильников магией Разума. И замолк, ожидая, что наставник сейчас скажет — ты и вправду дурак, мальчик мой, именно из-за тебя всё и случилось…

Но Форс сказал иное.

— Как думаешь, почему ты родился горбуном, Дэйн?

От неожиданности юноша поднял голову с колен и недоуменно покосился на наставника.

Но тем не менее, ответил:

— Из-за своей магии. Способность оборотней к перекидыванию вступает в конфликт с «другой» магией, поэтому все подобные волчата рождаются не такими, как остальные.

— И их поэтому не любят и пытаются всячески уничтожить, — кивнул Форс.

— Ну да, — Дэйн нахмурился, не понимая, к чему клонит учитель.

— А теперь подумай хорошенько, мальчик мой… Столетиями оборотни уничтожали рождённых в стае магов, причём зачастую маги эти были довольно-таки сильными. В том числе там и маги Разума были… И как ты считаешь, что может получиться, если постоянно обижать магов? Ну так, чисто теоретически.

В каком смысле — что может получиться? Ничего хорошего, это очевидно…

И тут Дэйнара осенило.

— Проклятье!

Форс усмехнулся.

— Именно. Молодец. Иначе и не могло быть. Конечно, молодые оборотни-маги были необученными, но тем не менее — многие из них, умирая, так страдали, что образовывался сгусток негативной энергии.

— Но для проклятия этого мало! — возразил Дэйнар, на минуту даже отвлекшись от Фрэн. — Необходимо словесное подтверждение — кого именно проклинают, в чём состоит проклятье, и обязательно — как его снять.

— Верно. Это если проклинает человек. Или не человек, но маг. А если проклинает… лес?

Наверное, даже ударившая рядом с ухом Дэйна молния не смогла бы поразить его больше, чем слова Форса.

— Как это — лес?! Разве такое возможно?

— А почему нет? — наставник криво улыбнулся. — Лес-то волшебный. Он копил-копил эту энергию, которую выпускали умирающие юные маги-оборотни, а потом взял — и проклял.

— Кого?!

— Оборотней. И себя заодно. Понимаешь, Дэйнар… То, что в стае начали рождаться волчата-маги — это была, если так можно выразиться, заслуга Арронтара. Волшебный лес любил ваш народ и решил поделиться частичкой собственной магии… и начал наделять ею рождённых детей. Возможно, если бы таких волчат было много, оборотни бы смирились, но… не мог Арронтар сразу выплёскивать столько магии. Раз в десять-двадцать лет только. А оборотни превратили благословенных лесом детей в проклятых. Забивали их камнями, травили аксалами…

— Аксалами?

— Да, когда-то аксалы тоже жили в Арронтаре. И не просто жили… Эти ваши собаки, хати — просто воспоминание о том, чем когда-то были для оборотней аксалы. Они особенные животные, мало восприимчивые к магии, с иммунитетом к магии Разума. У каждого оборотня когда-то был аксал. Верный друг, помощник и компаньон.

Дэйнар непроизвольно покосился на лежащую неподалёку Чару.

Её тёмные глаза блестели пониманием, словно она прекрасно знала эту старую, как мир, историю.

— Аксалов не выводили и не дарили, как вы теперь делаете с хати. Оборотни сами находили своих друзей, примерно как ты когда-то нашёл Чару. Я знаю, о чём ты сейчас думаешь… Почему же в таком случае аксалы больше не живут в Арронтаре, а только бегают туда осенью?

— Проклятье? — предположил Дэйнар, и Форс кивнул.

— Да, но оно… принадлежит не совсем Арронтару. Однажды в Западном лесу твои сородичи затравили аксалами одну девочку. Страшная смерть, правда? И эта девочка перед смертью сформулировала конкретное условие для проклятия: «Хочу, чтобы перестали вы быть друзьями, а стали врагами. Хочу, чтобы не было у вас больше дома и слонялись вы по пустыне, неприкаянные и непрощённые. И только раз в год прибегали сюда, в этот лес, но не для мира, а для войны».

— Так и вышло.

— Верно, вот только бедняжка забыла про условие снятия проклятия. И поэтому его добавил Арронтар, когда вплетал это её проклятье в своё.

Мысли у Дэйнара разлетались, как испуганные силицы, он никак не мог понять, что спросить в первую очередь, а самое главное…

— Какое отношение к этому имеет Фрэн?

— Фрэн — никакое. А вот трое её… обидчиков — имеют. Как ты думаешь, что ты с ними сделал, Дэйн?

— Э-э… Проклял?

— Нет. Магия Разума тем и отличается, что можно заблокировать нужную область в голове, и всё прекрасно работает безо всяких условий снятия. Но… в то же время это условие можно и поставить. Подумай, Дэйн, хочешь ли ты ставить такое условие.

— А что, надо?

— Я не знаю. Тебе решать. Просто однажды, возможно, придёт день, когда ты захочешь освободить Гольца и остальных от наказания, но не сможешь этого сделать, потому что к тому времени твой блок станет не просто крепким, он врастёт в их головы навсегда. Любой преступник имеет право на искупление и прощение, Дэйн. Подумай об этом.

Форс хотел, чтобы горбун подумал о Гольце и его друзьях… Но только ли?

Вместо этого юноша вдруг вспомнил об оборотнях Арронтара. «Любой преступник имеет право на искупление и прощение»…

Разве?

— Хорошо. Тогда пусть будет так… Блок спадёт, как только Гольц, Винс и Шорн пожалеют о содеянном до глубины души, а ещё… полюбят по-настоящему.

Слова полетели ввысь, в небо — и растворились в нём, впитались в таинственную черноту, хранившую в себе память о том, что случалось во все времена.

— Форс…

— Да?

— А какое условие… ну… было у Арронтара?

Маг улыбнулся легко и грустно.

— А ты не догадываешься?

Это был не риторический вопрос — наставник действительно ждал ответа. И надеялся, что Дэйнар поймёт сам, без подсказки.

Прохладный ночной ветер пощекотал ресницы. Он дул оттуда, с востока, где остался волшебный лес, в котором вырос Дэйнар. Там остались родители, отрекшиеся от сына, там осталась Лирин, всё детство мечтавшая убить брата, там остались звери и птицы, когда-то спасшие ему жизнь.

Какое условие было у Арронтара? Волшебный лес, разозлённый, разочарованный собственными детьми… Он подарил им магию — они отвергли её, они стали убивать сыновей и дочерей, братьев и сестёр… Кому-то из оборотней везло — они убегали сюда, в Нерейск, но таких было меньшинство.

Дэйнар вздохнул. В воздухе пахло песком, распустившимися ночными цветами и немного лекарствами — наверное, от Форса. Даже запах здесь был совсем другой, но это и к лучшему.

Он не хотел вспоминать. Воспоминания о собственном детстве и юности были слишком мучительными. Горькими. Даже грудь сдавливало.

Воспоминания…