Ему стало всё понятно в тот миг, когда она поднялась с земли. Невысокая, пухленькая, но очень крепкая, особенно бедра — явно не прошли даром забеги с молодыми оборотнями. Что-то невыносимо трогательное было в её плечах, в светлой косичке, в падающих на лоб кудряшках…

И глаза — пронзительно-голубые, и будто светящиеся. Совершенно удивительные.

Она была не такой, как те дети.

И Родэну в те минуты, когда он вёл маленькую Рональду к своему дому, казалось, что рядом с ним не она, а Дэйнар.

В первую секунду, увидев девочку, Мара опешила. Но почти сразу всё поняла и засуетилась.

Они молчали — все трое.

Родэн тяжело опустился на стул, глядя, как жена промывает раны и смазывает их целебными настоями. Малышка покорно стояла посреди комнаты, уставившись в пол, и не видела, как беззвучно плачет женщина, вытирая слёзы рукавом, не видела, как дрожат её губы. Поглощенная собственным горем, она ничего не замечала.

Мара положила её в комнате, которую они с Родэном на всякий случай держали для Лирин. Правда, дочь ночевала там всего лишь пару раз. Но Мара всегда убиралась в этой комнате и надеялась, что однажды… Да, однажды Лирин улыбнётся им и останется ночевать не из жалости, а потому что ей так захочется. С тех пор, как ушёл Дэйнар, дочь не подарила им ни одной улыбки.

— Она похожа на него, — прошептала Мара, садясь рядом с Родэном.

Он кивнул.

— Особенно глаза. Ты видел её глаза?

— Видел. Как не увидеть.

Мара всхлипнула.

— Не знаешь, кто она? И как её зовут?

— Нет. — Родэн покачал головой. — Спросим завтра, как очнётся.

Но наутро, когда старики проснулись, они обнаружили, что девочка уже ушла. Постель была заправлена, никакие вещи не тронуты.

Она просто ушла, не оставив о себе ничего, даже имени.

И Родэн не знал, как утешить Мару, которая всё утро проплакала, сидя на крыльце в старом кресле, тихо всхлипывая и вытирая слёзы уголком цветастой шали.

Оборотни сильно благоговели перед Нарро, но время шло, и у сородичей дартхари появлялись разные недостойные мысли.

У Нарро был существенный недостаток, о котором прекрасно знала Лирин — он не обращал внимания на слухи, сплетни и пересуды, да и властью своей не очень-то дорожил. Для него это была простая формальность, которую он принимал, как должное, но некоторых вещей, свойственных обличённым властью, стремился избегать. И Лирин очень боялась, что с братом может что-то случиться. Она слышала отголоски разговоров, невнятный шепот, который пока ещё не успел превратиться во что-то более серьёзное, и понимала, откуда растут ноги.

Оборотни привыкли к быстро меняющимся дартхари. Это была игра, эстафета, которую они передавали друг другу через каждые несколько лет. И получалось так, что всем ара доставалось по чуть-чуть власти. А теперь…

Арронтар словно обзавёлся собственным императором. Можно было даже не помышлять о том, чтобы победить Нарро — его сила в несколько раз превосходила силу даже трёх калихари, вместе взятых, но некоторые молодые оборотни всё равно бросали Вожаку вызов. Хотя это было скорее исключение, нежели правило.

Никто не спрашивал, откуда он взялся, такой сильный, и где пропадал столько десятков лет. Никто не сомневался в его праве на власть, и не удивлялся, отчего дартхари не стареет. Лирин понимала, почему так, ведь её брат всё-таки был магом Разума. Но он не мог — а может быть, и не хотел — запретить оборотням шептаться. Шептаться о том, не вредно ли столько лет находиться под властью одного и того же дартхари? Обсуждать, не было бы полезнее для Арронтара, если бы Вожаки менялись почаще, как раньше?

И она боялась. Боялась, что однажды разговоры превратятся в заговоры, и сородичи начнут искать способ убить её брата.

И больше всего на свете Лирин боялась, что они этот способ найдут.

В тот день с самого утра Нарро чувствовал неспокойное дыхание леса, его волнение, напоминавшее волнение моря перед бурей. На небе то собирались тучи, то светило яркое солнце, по-осеннему тёплое, но не жаркое. И вроде бы ничего особенного — обычный осенний день, похожий на тысячи предыдущих, но… что-то было не так, как всегда.

И ветер… ветер почему-то пах не осенью, а весенней зеленью. И сахарной карамелью, как тогда, в прошлой жизни, когда Фрэн была жива.

В дверь постучали.

— Пора. Все собрались. Ждут тебя. Или ты не пойдёшь? — спросила Лирин тихо, не заходя в комнату. Порой Нарро действительно оставался в усадьбе, но сегодня он чувствовал — надо идти.

Дартхари шёл к Великой Поляне медленно, словно крадучись, ведомый тем странным ароматом, который заставлял сжиматься что-то глубоко внутри него. Волк волновался и царапался, ворочался и скулил. Подобного не было уже очень давно.

Все три клана стояли на Поляне, образуя кольцо. И только пять фигур выбивались из строя, замерев на пару шагов дальше от него — юные оборотни, у которых сегодня намечалась Ночь Первого Обращения.

Она стояла слева, полубоком к Нарро, и грудь её взволнованно вздымалась. И как же она пахла… Свежей зеленью, сладкой карамелью, солнцем, небом, водой, землёй…

Его волк рванулся вперёд, и дартхари изо всех сил сжал кулаки. Нет… нельзя.

— Приготовить зелье для ритуала первого обращения, — услышал он чуть дрожащий голос Лирин позади себя. — Начинает Рональда, дочь калихари Винарда.

Рональда… «Надежда»…

Она пошла вперёд, в центр Поляны, глядя прямо перед собой широко раскрытыми от ужаса глазами. Её запах изменился, наполнившись чем-то кисло-горьким, он щекотал ноздри Нарро, заставляя его волка взволнованно порыкивать.

Девочка встала посреди Поляны и начала медленно расстегивать платье. Руки её дрожали, пальцы не слушались, словно были обморожены.

Раз, два, три, четыре… пять крошечных крючков, и она спустила платье до талии.

В сумраке, давно спустившемся на землю, Нарро различил белые плечи, покрытые мурашками, светлые волосы, мелкими кудряшками обрамляющие круглое лицо, голубые глаза, сверкающие от обиды и боли, пухлые губы — ярко-красные, как кровь. Видел тонкую косичку, полную грудь с нежно-розовыми маленькими сосками, небольшие ладошки, которыми она пыталась прикрыться…

Нарро задыхался.

Горячие волны проходили по телу, обжигая с головы до ног.

Нельзя, нельзя. Нельзя!

В чувство дартхари привёл звук, которого не должно было быть на Поляне.

Смех. Окружающие его оборотни смеялись!

— ТИХО! — он даже не понял, насколько громко прорычал этот приказ. Усилием воли погасил эмоции — все до единой, даже гнев и ненависть — и глубоко вздохнул, окончательно взяв под контроль внутреннего волка.

И тут она обернулась.

Он заметил, как широко раскрылись её глаза, как она задрожала, вероятно, почувствовав то же самое, что и Нарро несколько минут назад — горячую волну, прошедшую сквозь тело, словно молния. Её аромат наполнился сладостью, он заполнил ноздри Нарро, и впервые в жизни дартхари почувствовал себя пьяным.

Воздух вокруг звенел. Нет, это был ещё не Зов, не музыка, только лёгкий звон, но когда-нибудь… Когда-нибудь, когда эта девочка вырастет и станет волчицей…

— Продолжай. Обряд ещё не закончен.

Она сглотнула, отвела глаза и спустила платье и бельё полностью. Перешагнула через одежду и приняла бокал с зельем, вызывающим трансформацию, раскинув руки в ожидании, что сейчас начнётся обращение…

Но оно не начиналось.

Нарро сжал зубы и медленно пошёл вперёд, чувствуя, как мнётся под его ногами трава, как с каждым прошедшим мгновением кровь всё сильнее шумит в ушах, как перехватывает дыхание от близости её запаха.

Рональда плакала. И как бы он хотел встать перед ней на колени и аккуратно слизать каждую слезинку… Но нельзя. Нельзя.

Нарро осторожно положил руки на её плечи и тихо сказал:

— С этой минуты Рональда, дочь калихари белых волков, находится под моей защитой. Каждый, кто посмеет обидеть её, будет отвечать за проступок на поединке со мной.