– Переправу через реку бы доделать, – осторожно предложили из толпы, а остальные тут же подхватили:

– Дорога на мельницу раскисла!

– А ежели неурожай?..

– Вот! – довольно заключил Долгомышкин, потирая руки. Ефим! – он оглянулся в поисках своего помощника. – Где Ефим? Паразит... Опять гуляет... Так, кто из вас обучен грамоте? Писать кто-то умеет?

– Я умею! – неожиданно для всех, а в первую очередь, для себя самой заявила Снеженика. Сама напугалась, чего сказала, но увидев в наступившей тишине удивленные глаза Федоськи, приободрилась и виляющей походкой направилась к столу.

Народ, завидев у нее на руках знаменитого Клёкота Петровича, робел и расступался, и путь этот она проделала как королева по красной дорожке под восторженные взгляды мужиков и завистливые – баб.

Усадила на край стола петуха и взялась за перо. Блин! Перо – не ручка, вот где можно опозориться! Макнув его в чернильницу, коряво вывела: Указ.

Князь сунул нос в листок и остался доволен.

– Значит, пиши... По его губернаторскому повелению...

– ...по царскому хотению, вези меня, печь, домой! – автоматически продолжила Снеженика и, поймав удивленный взгляд князя, кокетливо улыбнулась, похлопав ресницами: – Да, да? Немного отвлеклась, простите...

Нос князя покраснел и пошел пятнами, он глупо улыбнулся и прокашлялся:

– Так... О чем это я?

– Вы хотели сказать, что губернатор по указу императора повелевает организовать в деревне сельский сход и выбрать старосту для решения местных административных и организационных проблем, который будет подотчетен лично вам, как лицу государственному и властью наделенному, – снова очаровательно улыбнулась Снеженика.

В зале повисла гробовая тишина. Под балками крыши чирикнул воробей и тут же стыдливо заткнулся.

– Гляди-ка, чья такая будешь? – удивился князь, наблюдая, как она невозмутимо и ловко выводит пером слова.

– Местная, – уклончиво ответила она, подув на лист. Посмотрела со стороны – просто ужас, все вкривь и вкось и куча клякс, но князю вроде нравится. Подумав, она щедро добавила твердых знаков – причем где попало и побольше – стало еще красивее, и князь, довольный, подмахнул ее писанину.

– А теперь пиши...

– Я вам не писарь! – ловко прервала она его, поднимаясь. – Полно, князь, праздник же! Отдохните!

Она закинула за спину косу и, подобрав петуха, удалилась: грациозно и женственно. Князь так и замер с открытым ртом, а в толпе восхищенно присвистнули вслед.

***

Снеженика вышла на улицу. Солнечный свет слепил глаза. Орали дети, воробьи, заливались лаем собаки. Атмосферно. Празднично. Вокруг все пело, ликовало, а душа взывала к действию. Следом, хохоча, выскочили девчата.

– А князь-то, князь! Глазищи – во! – хохотала Ульянка, изображая Долгомышкина.

– А Димитрий? Ты видела, как он смотрел? – заливисто поддержала Дуняшка.

Да неужто? Снеженика замерла, почуяв, как екнуло сердечко. Она ослабила платок – стало жарко, потом и вовсе стянула его, спустив на плечи.

– Димитрий был там?

– А то! – хохотала Ульянка. – И глазья похлеще князя на тебя таращил! Ты, может, не заметила, – понизила голос она, – он весь день за нами ходит! И сейчас идет, вон там... – она повернулась, чтобы показать, но Снеженика ловко перехватила ее за рукав.

– Тише! Не смотри в его сторону! Делай вид, что не замечаем! – тут же отвернулась она, едва скрывая торжество.

Ну что, похоже, бастион пал? Эх, Вадька, не догадался в свое время сделать так же! Это же такой экстрим! Охота, эйфория, страсть! И эти чувства ее просто окрыляли.

Весело болтая, они пробирались через разноцветную толпу к палатке скоморохов.

– Ах ты, стерва беспутная! – Федоська разъяренной кошкой вцепилась в ее рукав. – Разрядилась как матрешка и женихов чужих сманиваешь?

Кто тут матрешка – еще поспорить можно. Федоська, кажется, нацепила на себя весь гардероб сразу. Тут и яркая, вышитая душегрея на заячьем меху, и выглядывающая из-под неё пышная пестрая юбка, и цветное покрывало из кисеи и шелка, три нитки бус на шее и ленты на косе. По сравнению с ней Снеженика выглядела серой мышью, хотя нарядилась в праздничный платок и даже сменила валенки на поношенные, но яркие сапожки.

– С каких пор в женихи себе его записала? – надменно фыркнула она. – Такие, как он, на таких, как ты не женятся!

– На таких, как ты, что ли женятся? – вспыхнула Федоська. Черные глаза метнули искры – того и гляди в косы вцепится!

– Больно надо! – отступила от нее Снеженика. – Он не в моем вкусе! Мне мужики покрепче нравятся!

– Вся деревня знает, кто тебе нравится! Вот его и охмуряй, а моего не трогай! – продолжала напирать та.

Топот копыт и возмущенные вопли заставили их оглянуться, а толпу – расступиться. Федоська мило улыбнулась, подцепив Снеженику под локоток, и состряпала приветливую физиономию.

Князь, верхом на белом жеребце, красуясь, пробирался сквозь толпу. Темный коричневый сюртук с бархатным воротником подчеркивал его щеголеватость. Узорчатый шарф на шее и темный жилет, вышитый шелком, начищенные до блеска сапоги и небрежно накинутая на плечи бобровая шуба довершали светский образ. Головного убора по причине ясного дня на нем не было, ветер колыхал завитые виски.

Вот он – тот самый прынц на белом коне, которым все девчата грезят! Хоть картину пиши! Ну пусть не прынц, а князь! Зато воочию и прямо тут. Жизнь прожита не зря, будет, что внукам рассказать.

Снеженика усмехнулась, окидывая его взглядом. А вот не вштыривает что-то! Обидно даже... Зато Федоську впечатлил, уж это точно – облизывается, как лиса на колобка!

– Почем петуха продаешь, красивая? – поравнявшись с ними, затормозил князь.

– Не продается! – надменно бросила Снеженика, стараясь не смотреть на князя, и вздрогнула, выхватив краем глаза из толпы недовольный взгляд Димитрия.

– Золотом плачу! – настаивал князь.

– Смотря, сколько дашь! – неожиданно встряла Федоська, переключая внимание на себя. – Нынче петухи дорогие!

Долгомышкин захохотал и спрыгнул с лошади.

– Ладно, тогда меняю на своего! – он выудил сахарного петушка на палочке и протянул его Снеженике.

– Ой, благодарствую! – тут же выхватила петушка у него из рук Федоська. – А я как раз таких люблю! А у нее зубы болят, – покосилась она на Снеженику и мило улыбнулась.

Князь немного растерялся.

– Кстати, – спохватился он, – забыл представиться – Василий Юрьевич! А вы?

Он, рисуясь, протянул руку Снеженике.

– А я Федосья! Очень приятно! – вновь опередила ее шустрая подружка, пожимая пальчиками его руку, и вдруг резво подцепила его под локоток: – А что, князь, говорят, театру сегодня привезли, пойдемте посмотрим?

Снеженику при этом она незаметно оттеснила плечиком. Та спускать не собиралась, открыла рот, чтобы возмутиться, но тут мимо со свистом пронеслись сани, запряженные... быком! Выкрашенная в красный цвет дуга, ленты на рогах... Парни в санях смеялись и заливисто свистели, за ними вслед, захлебываясь лаем, неслись собаки.

Запас терпения Звездоцапа достиг своего предела. Не в силах больше сдерживать задор, он выдрался из рук Снеженики и спрыгнул в снег. Расправил крылья и что есть духу припустил следом, включаясь в общее веселье.

– Стой! – завопила та, кидаясь за ним, но угодила в толпу ряженых.

Парни и девки в меховых накидках, с рогами и разукрашенными масками на голове изображали нечисть и кикимор. Они мычали, рычали, пугая селян, у одного вместо шапки красовался бычий череп.

Толпа «нечисти» с визгом и гиканьем подхватила Снеженику, Федоську и князя и затянула в дикий хоровод. Откуда ни возьмись появились цыгане. Пестрые юбки замелькали в воздухе, загромыхали медяки на ожерельях. В центр круга выпихнули мужика с медвежьей шкурой на голове. Он стянул ее и расплылся в пьяной улыбке:

– Барин, а весело-то как!

– Ефим! – возмущенно взвизгнул князь. – Ты какого лешего тут делаешь? Коня поймай! В Сосновку ехать надо!