— Вы знакомы с гражданкой Жаботинской? — задал совершенно неожиданный вопрос чекист, разложивший бумаги на столе землянки.

Разумеется, в «земляной норе», перекрытой тремя накатами брёвен, никаких окон не было, а весь свет с улицы проникал только в виде светлых пятен на куске брезента, приколоченного к неплотно сбитой из жердей двери. Источником же освещения служила «катюша», заполненная соляркой 37-мм гильза с зажатым в сплющенном дульце фитилём, и тревожно мечущиеся тени от неровно горящего огонька придавали обстановке дополнительные зловещие нотки.

— Жаботинской? Никогда не слышал такой фамилии.

— Может быть, вы вспомните получше? — исподлобья уставился на Виктора энкавэдэшник. — Магдалена Александровна Жаботинская, тысяча девятьсот шестнадцатого года рождения. Утверждает, что в июне этого года укрывала от немцев красного командира по имени Виктор Юдин. Другого Виктора Юдина в списках 49-й стрелковой дивизии, отступавшей через хутор, где она жила, не значилось.

— Магда? — чуть не подскочил от радости ротный. — Что с ней? Она жива?

— Так знакомы вы с ней или нет?

— Простите, товарищ лейтенант НКВД, я действительно никогда не слышал фамилии Жаботинская. А меня действительно на несколько часов укрыла от немцев и прогермански настроенный поляков женщина по имени Магда. Мой взвод тогда отходил с позиции, на которой нас оставили в качестве заслона, и мы нарвались на немецких мотоциклистов. Я тогда расстрелял экипаж одного мотоцикла, а второй пустился нас преследовать. Случайно столкнулся с Магдой, и она укрыла меня в бывшем крольчатнике от немцев и своего отчима, который, по её словам мог бы выдать меня гитлеровцам. Фамилия отчима… м-м-м… кажется, Заремба. Извините, но фамилией Магды я тогда даже не поинтересовался.

— Плохо, что не поинтересовались, — оторвался от писанины чекист. — То есть, её фамилия может быть не Жаботинская, а Заремба?

— Это вряд ли, товарищ лейтенант, — покачал головой Юдин. — Во-первых, он ей отчим, а не отец. Её мать была вдовой офицера царской армии. А Магда успела мне рассказать, что вышла замуж во время учёбы в Варшаве. На хутор приехала только после нападения немцев на Польшу.

— Что вам известно про мужа этой женщины? И почему она уехала из Варшавы?

Виктор пожал плечами.

— Магда говорила, что её муж был умным евреем, и сразу понял, что немцы разобьют Польшу. Поэтому, когда его призвали в армию, посоветовал ей уехать на хутор к отчиму. Как же его звали? Кажется… Соломон. Нет. Самуил? Пожалуй, Самуил. Магда говорила, что он то ли пропал, то ли погиб. «Сгинул на войне». Она вообще говорила на польско-белорусско-русской смеси слов, так что точно понять, что случилось с её мужем, было сложно.

— «Предположительно погиб», — заканчивая писать, произнёс вслух следователь. — Эта самая Магда не предлагала вам предать Родину и остаться на оккупированной территории?

Юдин хорошо помнил слова своей первой женщины, сказанные ему при прощании: «А может, останешься? Я совру пану Зарембе, что ты не русский, а татарин. Нет, не можешь ты не уйти, ты же красный командир… Возвращайся, когда немцев прогоните. Я тебя ждать буду! Всю войну ждать буду!» Но его больно царапнули слова «предать Родину». Если рассказать об этом чекисту, то он непременно уцепится за то, что женщина, возможно спасшая ему жизнь, пыталась сделать из него предателя. Да, в последние недели он стал намного реже вспоминать о Магде, о той сладкой и тревожной ночи в хлеву, куда выселил падчерицу хозяин хутора, но это совсем не значило, что он забыл о ней, забыл о том, как она плакала у него на груди при прощании.

— Нет, товарищ лейтенант, — твёрдо заявил Виктор. — Она указала мне путь, которым отступала наша дивизия, и дала немного еды в дорогу. Благодаря её подсказке я и вышел к нашим.

— Что вы можете рассказать о её родственниках?

— Да откуда я о них могу что-то знать? Я же на том хуторе пробыл всего несколько часов. Из которых часть времени спал: у нас же последние дни обороны какие были? Днём от немцев отбиваемся, а ночью отходим на новый рубеж.

— Как Жаботинская относится к Советской Власти?

— Не знаю. Не было про это разговора. Да разве ж одного того, что она меня укрыла от немцев и отчима, который советскую власть не любит, мало?

Виктор хорошо помнил слова Магды: «Пан Заремба не любит советских, а я немецких». Кажется, из-за того, что Советская Власть у него лавку после революции отобрала.

— Вот видите, а говорите, что ничего о родственниках Жаботинской не знаете…

— Так я, товарищ лейтенант, до сих пор не знаю, об одной и той же женщине мы с вами разговариваем, или о разных. Я — о Магде, которая меня спрятала, когда мы отступали с последнего рубежа обороны нашей дивизии. А она ли это или какая-то другая женщина с таким же именем?

Энкавэдэшник вынул из планшетки конверт, из которого вытряхнул фотографию, размером 3 на 4.

Да, это была она! Только одетая в какой-то ватник, голова повязана платком, в уголках рта обозначились жёсткие складки, глаза предельно уставшего человека.

— Вижу, что узнали…

— Где она сейчас? — дрогнул голос Юдин.

— В партизанском отряде, действующем в Гродненской области. Но я не зря спрашивал вас об её отношении к Советской Власти. И того, что она вас укрыла, действительно мало для того, чтобы снять все имеющиеся к ней вопросы. Поэтому мы и приехали к вам выяснить некоторые подробности.

— Какие к ней могут быть вопросы? — удивился старший лейтенант.

— Серьёзные. Почему, например, сестра одного из самых жестоких местных полицаев и приёмная дочь командира взвода полиции, пришла к партизанам? Не послали ли её эти родственнички, чтобы она шпионила за партизанами?

— Родственники, говорите?

И Юдин рассказал, как, из-за чего Магда оказалась в хлеву, а не в доме отчима. Про запах кроличьего помёта в её закутке, про то, что жила она на хуторе на правах даже не батрачки, а чуть ли не рабыни, вкалывающей за еду и ночлег рядом со скотом. Он рассказывал, а чекист строчил карандашом на листочке, записывая рассказ Виктора.

Выложил всё, а когда вся эта бумажная возня закончилась, и незваные гости уехали в сторону Семлёво, вышел в траншею и радостно засмеялся. Не над ними. Рассмеялся от счастья: Магда жива, и хоть такую весточку о ней, но он получил!

28

Бригаду, полностью выполнившую свою задачу, вывели на отдых и пополнение в те же самые Сольцы, столь памятные Кудину по его первому, столь неудачно закончившемуся для его расчёта бою. Она не только обеспечила прорыв вглубь вражеской обороны и соединилась с движущимися навстречу ей частями Красной Армии, но и помогла разгромить эсэсовскую дивизию «Мёртвая голова». А когда немцы, удостоверившиеся в том, что внутренний контур «колечка» красноармейцы держат крепко, что сейчас не лето, когда по здешним лесам можно уйти тропками, и иначе, чем по имеющимся дорогам, не выбраться, сделали Гитлеру «новогодний подарок», объявив о капитуляции. Все, кроме эсэсовцев, оборонявшихся до последнего патрона. Да только патронов им хватило только на два дня, после чего в плен попали лишь тяжелораненные, найденные уже после боя.

После двух подряд контузий чувствовал себя Славка не очень, поэтому сутки проспал, поднимаясь лишь на приём пищи, да… гм… на «обратный процесс». Да и потом их, немощных, не особо тревожили, отдав «на растерзание» докторам, развернувшим тут же, в Сольцах, медсанбат. Так что предаться любимому занятию, чтению, время было. Вот и нашёл он в неновой центральной газете новогоднее обращение товарища Калинина. Тем более, «всесоюзный староста» упоминал и о заслугах их бригады.

'Дорогие товарищи!

Граждане Советского Союза! Рабочие и работницы! Колхозники и колхозницы! Советская интеллигенция! Бойцы, командиры и политработники Красной Армии и Военно-Морского Флота! Партизаны и партизанки! Жители Советских районов, временно захваченных немецко-фашистскими оккупантами! Разрешите поздравить вас с наступающим Новым годом! А по случаю наступления Нового года разрешите представить вам краткий итог войны.