— Не пойдешь? — мое лицо перекосило.

— Нет, — ответила она, уселась поудобнее и откинулась спиной на подушку. — Мне кажется, нам нужно поговорить, ты так не думаешь?

Чтоб меня.

Я отвел взгляд в сторону и потер глаза рукой. Это не имело ничего общего с моей головной болью, но я уповал на то, что это будет смотреться достаточно жалко, чтобы вызвать в ней немного сочувствия.

— Я не уверен, что способен на это.

— А я не оставляю тебе выбора, — парировала Рейн.

Да чтоб меня дважды.

— Бл*дь, мать твою, Рейн, — простонал я.

Ну вот, из моего рта вырвалось пару нецензурных ругательств. Конечно, это обязательно должно помочь. Так держать, Бастиан.

Она продолжила сверлить меня злым взглядом, который был не очень похож на сочувствие.

— Послушай, я просто не могу сделать это. — Я убрал руку от головы и присел на противоположную сторону дивана. — Дерьмово себя чувствую, а все, что говорю, выходит не так, как я хотел бы сказать.

— Ты заслужил чувствовать себя дерьмово, — произнесла она. — Я буду думать об этом, когда ты будешь объяснять мне, что произошло.

Я подался вперед, расположив локти на коленях и спрятав в ладонях лицо. Оставался в таком положении, пока она не начала кашлять, чтобы прочистить горло, и не закинула свои босые ноги на кофейный столик.

Я определенно не смог бы избежать предстоящего разговора, поэтому решил сменить тактику.

— Могу я сначала сходить на пробежку? — спросил я тихо, посмотрев на нее. — Немного проветрить мысли?

Она бросила на меня сердитый взгляд. Мне даже показалось, что я услышал недовольное рычание.

— Это, на самом деле, поможет мне, — продолжил умолять я. Попытался вызвать в ней чувство между жалостью и безысходностью, пока она смотрела на меня. Но, по большому счету, мне просто было нужно немного больше времени, чтобы поразмыслить над тем, что сказать.

— Ладно, — сказала она, скрипя зубами. — Но будь тут через час.

Я поспешно кивнул, наспех оделся и направился на пляж.

Это было поздней пробежкой, и на пляже несколько человек уже прогуливались по песку. Облака были серыми, поэтому у меня была отличная возможность не выделяться; по крайней мере, солнце не усугубляло мою головную боль. Я впечатывал свои кроссовки в песок, это ощущалось как нельзя лучше, но в то же время я с трудом передвигался.

Когда тучи стали сгущаться, небо приобрело более темный оттенок серого. Каждый шаг, который я совершал вдоль пляжа, отдавался в моих ногах и в моем теле, плечах, сохранив стойкую пульсацию в моих висках. Эта пробежка подразумевалась, как очистительная и расслабляющая, но она не была такой. Я хотел, чтобы каждый шаг, который совершал, уносил меня дальше от решения, которое мне следовало принять, но я прекрасно осознавал, что это неотвратимо приближало меня ко всему предстоявшему. Даже несмотря на то, что большой жилой комплекс Майами Бич остался далеко позади меня, я знал, что мне не убежать от того, что предстояло сделать.

Что я собирался сказать Рейн?

Кулики указывали клювами в мою сторону, когда пытались как можно быстрее убраться с моего пути. Я давил подошвой кроссовок ракушки и пытался уворачиваться от медуз, которых выбросило на берег, пока продолжал бежать. Кубинец прогуливался вдоль пляжа с металлоискателем в руках, чуть выше линии прилива, одетый в голубой пиджак, который трепал ветер. Он улыбнулся и пожелал мне доброго утра, но я не обратил на него никакого внимания.

Затем пошел дождь.

За считанные минуты я полностью промок.

Но мне было абсолютно наплевать. Я продолжать бежать, несмотря ни на что, с силой впечатывая ноги в песок, и продолжал избегать весь мусор на своем пути, который вынесли на песок волны. Если бы я продолжил бежать и смотреть в песок, избегая смотреть на здания, которые тянулись неизменной грядой с одной стороны или людей, сновавших вокруг, я мог бы даже почти поверить, что вновь был на острове, невзирая на то, что на моих ногах была надета пара дорогих кроссовок.

Я остановился, стянул кроссовки с носками и бросил их на песок. Возможно, кто-то стащит их, но это не будет больше играть для меня никакой роли. Я продолжал бежать босиком, вниз по линии прилива, прежде чем выбился из сил. Поэтому замедлился, затем перешел на шаг и следом рухнул на задницу, беспомощно уставившись на водную гладь.

Мой ребенок был где-то там, далеко.

Мой сын.

Мой, мать вашу, сын.

Первоначальный шок, который настиг меня, когда я услышал о смерти Джиллиан, наконец, поутих, и все, о чем я мог думать, был он — Алекс. Мой сын. Мой гребаный, мать вашу, шестилетний сын. У Лэндона не было его фотографии, он смог сказать мне только его имя. Я не мог представить, на кого он был похож. Был ли у него мой цвет волос? Ее глаза? Было ли ему известно о моем существовании? Скорее всего, он тосковал по матери и мужчине, который, по меньшей мере, исполнял в его жизни роль отца на протяжении долгого времени, и велика вероятность, что он мог ненавидеть меня за произошедшее. Если он не знал обо мне, ну… Я даже не представлял, как вообще собирался объяснить ему все.

Я также не мог представить, как объяснить Рейн то, как собирался вернуть его.

Она будет вне себя от страха.

При всем при том, что я рассказывал о своем прошлом и о людях в нем, она не смогла бы понять, что у меня не было ни единого гребаного варианта избежать боя. Она бы, вероятнее всего, захотела, чтобы мы пустились в бега, но мне предстояло убедить ее, что нет такого места, где мы могли бы спрятаться от них. И если я убегу, то никогда не смогу найти своего сына.

Вся эта ситуация была настолько бредовой и помогла осознать, что все дерьмо, которое преследовало меня до этого, было лишь гребаным кремовым тортом ко дню рождения по сравнению с нынешним гребаным хаосом. И чертовой кондитерской посыпкой поверх торта был надоедливый голос Лэндона, который продолжал греметь в моей голове:

«Когда все складывается против тебя, и на горизонте нет никакого чертового выхода, ты просто не можешь потерять ориентир. Настанет время, когда тебе придется найти эту опору внутри себя — ту, которая не знает такого понятия, как «сдаться» — и, бл*дь, намертво приковать себя к ней, ты понимаешь меня? Если ты не сделаешь этого, то проиграешь, мой мальчик».

Удивительно, но эти слова, в свое время сказанные Лэндоном, успокоили меня. Я глубоко вдохнул и опустил руки на колени.

Мне необходимо было оценить происходящее. Найти опору внутри себя и уцепиться за нее. Когда я найду ее, то буду в состоянии выполнить необходимые задачи, которые помогли бы вытащить нас из этого дерьма.

Необходимо все разложить по полочкам. Первое: я надрался.

Рейн была зла, и мне предстояло объяснить, как это все произошло. У меня был вариант сослаться, что это ужасное дерьмо произошло вследствие той ночи, того, мать его, катастрофического ужина, когда я слетел с катушек и послал всех на х*й, возможно, про который она уже и забыла, но что-то говорило мне, что ее кратковременная память была намного лучше моих хреновых отмазок. Другой вариант был просто пообещать ей, что такого больше не произойдет и многократно извиниться за содеянное.

По крайней мере, я мог отлично справиться с этим. Отчасти я даже гордился разработанным планом, поэтому поднялся на ноги и стряхнул с задницы песчинки, прежде чем направился медленным бегом в обратном направлении.

Предположение, что Рейн не соберет вещи и не укажет мне на дверь на этом этапе, привело меня к следующему пункту — моему сыну. Она знала о нем еще с тех пор, как мы дрейфовали на спасательном плоту. Когда ты находишься в ситуации, из которой, думаешь, нет спасения, нет причины что-то утаивать друг от друга. Я рассказал ей каждую омерзительную деталь моей прошлой жизни, в том числе и про беременность бывшей подружки. Но также быстро забыл об этом, потому что воспоминания причиняли мне нестерпимую боль.

Теперь это все было реально, и отмахнуться от проблемы в данный момент не представлялось возможным. Мне придется разбираться с этим. Был только один единственный способ, который помог бы мне столкнуться с этим всем лицом к лицу, только если Рейн будет рядом. Если она не останется со мной, то нет смысла решать проблему. Если она будет рядом со мной, то и с моим сыном тоже.