— Ого, как вас проняло! — удивляется он, его руки ложатся на мою спину.

Его щетина покалывает мой висок, я глубоко дышу, пытаясь унять страх и волнение.

— Да все уже, все, — успокаивает Ремезов, но отпускать меня не спешит.

Я поднимаю к нему лицо и возмущаюсь:

— Ты говорил, что крови не будет!

— Тут ее немного, — отвечает он хриплым шепотом.

— А бывают фильмы ужасов без крови?

— Да, есть. Но они на самом деле еще страшнее. Включить?

— Нет… Я хочу досмотреть этот.

— Уверена?

Киваю.

Но мы не обращаем внимания на телевизор и не отпускаем друг друга. Лицо Ремезова совсем близко, я вижу каждую его морщинку, каждый волосок на щеке, каждую ресницу. Глаза у него, оказывается, не совсем черные — у зрачка едва заметные коричневые крапинки, в радужке отражается огонь светильников.

Мы замерли, время зависло.

Он опускает ладонь на мое бедро.

Я поднимаю руку и провожу по его щеке.

Не знаю, кто первым потянулся к другому, но через миг губы Родиона накрывают мои и мы начинаем страстно целоваться.

Он действительно очень напористый, как и во всем, что он делает. Перехватывает инициативу, теснит меня, вжимает в спинку дивана.

Но скоро напор сменяется тягучей медлительностью.

А я просто с ума схожу. Никогда не думала, что такое бывает! Эти поцелуи как откровение. Мне всегда казалось, что мужчины считают поцелуи необходимой обязанностью перед самым главным и спешат скорее пройти этот этап предварительных ласк.

А Родион никуда не спешит, он смакует, он тянет время. Его губы двигаются в неторопливом многообещающем ритме. Но понятно, что он сдерживает свой пыл изо всех сил — его мышцы напряжены, плечи тверды как камень, под моей ладонью на его шее бьется жилка.

Я вздрагиваю, когда его борода покалывает мои щеки и подбородок — какой контраст с мягкостью его губ!

Не помню себя, не понимаю, где нахожусь и что делаю. Мое тело — словно натянутая тетива, и каждый поцелуй натягивает струну все сильнее. Запускаю пальцы в гладкие волосы на его затылке, лихорадочно глажу плечи, перехожу к груди, забираюсь под рубашку.

Родион опрокидывает меня на спину. Теперь он целует меня сильно и глубоко. Он прижимает мои руки к дивану выше головы, ладонь в ладонь, наши пальцы сплетаются — все под его контролем, как всегда.

Я чувствую его тяжесть и забываю, как дышать. Упоенно отвечаю на поцелуи, тянусь к нему изо всех сил, извиваюсь, чтобы лучше почувствовать рельеф его тела.

Где-то фоном тарахтит телевизор, и когда в фильме кто-то особенно громко орет от ужаса, я осознаю реальность.

Что я делаю? Что я натворила?! Зачем?!

Родион почувствовал, как я замерла. Отпустил меня, приподнялся на руках, внимательно посмотрел мне в лицо.

Отталкиваю его и сажусь. Приглаживаю волосы, одергиваю юбку. Глубоко дышу, отворачиваюсь. Родион молча сидит рядом. Берет пульт, нажимает кнопку, гаснет экран. В комнате становится тихо.

— Таня, посмотри на меня.

Я поднимаю ладонь в защитном жесте.

— Молчи. Ничего не говори. Не надо. Это было ошибкой.

— Таня…

— Молчи! Прости. Я потеряла голову от страха.

— Ты целовалась со мной от испуга?

— Это… все инстинкты. А у тебя эмоции. Ты только что с невестой расстался, хочешь как-то компенсировать с первой попавшейся девушкой.

— Таня, ты не первая попавшаяся девушка и я не хочу ничего компенсировать, — сердится Родион. — Я тебя хочу. С нашей первой встречи. С того момента, как я лежал в луже коктейля, а ты стояла передо мной, как королева в красном платье.

Упрямо мотаю головой, но по телу пробежала жаркая волна.

— Ты просто расстроен разрывом с Валерией. Вот и ищешь утешения и замену…

— К черту Валерию, — говорит он грубовато. — И Эдика твоего к черту. Я только из-за тебя все это затеял. Весь наш договор.

Ну да, я догадывалась. Подтверждение догадки не приносит облегчения. Выходит, Ремезов давно решил закрутить со мной, при этом имея невесту? А сейчас, когда она его бросила, его мотивы вообще под большим вопросом.

Мельком смотрю на него. Он вошел в режим завоевателя. Глаза сверкают, губы сжаты, даже бородка встопорщилась.

Ух какой!

Но меня сейчас не напугаешь страстными взглядами. Я тоже бываю упрямой.

— Не хочу быть твоей причудой. И мне пора домой. Вызови такси, пожалуйста, — говорю твердо.

— Никакого такси. Я тебя отвезу.

Мне не хочется ехать с ним в одной машине. Я растеряна и мне стыдно. Но я пожимаю плечами и иду в прихожую.

По дороге домой мы молчим. Я кусаю губу. Мое возбуждение еще не улеглось, время от времени меня потряхивает.

У моего дома Родион останавливает машину; я дергаю дверь, но она не поддается.

— Таня, погоди, — Родион опускает руку на мое плечо и придавливает — показывает, что он тут хозяин положения. — Нам хорошо вместе. Пожалуйста, давай попробуем…

— Что попробуем?

— Быть вместе и дальше.

— Нет. Мне не это не нужно.

— Тебе Эдик твой нужен? — он говорит резко. Он обижен. Ну да, мои слова подразумевают, что он сам, Родион Романович Ремезов, такой прекрасный и красивый, мне не нужен.

…Но так оно и есть. Да, он мне нравится. Мне с ним хорошо. Быть может, я даже влюблена.

Но это глупость. Это неправильно. Он — эксцентричный эгоист. Властный, капризный. У нас ничего не получится.

Я романтичная, но не полная дурочка. Мне хочется провести жизнь с человеком, который будет ценить меня и не будет пытаться меня переделать. Не будет указывать мне, как жить.

И я нашла этого человека. Это не Родион.

— Я скоро выйду замуж за Эдика.

— Когда он приедет, объясни ему все. Скажи, что передумала.

— Нечего объяснять и я не передумала. Родион, опомнись! Мы всего лишь поцеловались.

— Всего лишь?!

— Это ничего не значит. Я совершила ошибку, но я не предательница и не изменница. Найди себе другую причуду. А наш договор расторгнут. Я не буду затевать интрижку с шефом моего жениха.

— Если тебя смущает этот момент, я могу уволить Эдика, — зловеще сообщает Ремезов. — И больше не буду его шефом.

— Ты так не поступишь. Ты же джентльмен! — ахаю я.

— Я ревнивый джентльмен и большой собственник.

Всплескиваю руками и убеждаюсь, что приняла правильное решение. Ну как с таким упертым разговаривать!

— Открой дверь, я выйду!

Замок щелкает, я вылетаю из машины, но Родион идет меня проводить.

У самой двери останавливается, берет меня за руку и говорит с глубокой нежностью:

— Таня, я от тебя не отстану. Я искал такую, как ты, всю жизнь.

— Ты все-таки маньяк, — я вырываю руку, а он берет меня за плечи и целует. Быстро, ласково, страстно.

У меня подкашиваются ноги.

Отталкиваю Родиона, залетаю домой и захлопываю дверь.

Прижимаюсь к ней спиной и сползаю на корточки. Сердце колотится, как ненормальное.

Я ведь знала, что этим все кончится. Я догадывалась, что все неспроста. Хуже всего то, что я и правда влюбилась. И это безумие. Но я намерена излечиться от него.

Медленно встаю, переодеваюсь в домашнее и потерянно брожу по квартире. Сердце колотится, меня знобит, будто после солнечного ожога.

Готовлю себе чай, но в процессе рассыпаю заварку, проливаю кипяток на пол и добавляю в чашку соль вместо сахара.

Ну точно, влюбилась, заключила я, отплевываясь. Вот ведь напасть!

Чтобы выбросить из головы Ремезова, хватаю телефон и лихорадочно пишу сообщение Эдику:

«Эдик, ужасно по тебе соскучилась! Считаю дни до твоего приезда!»

Приходит ответ:

«Уже скоро! Смотри, какие подарки я тебе купил! Все, что ты любишь».

На первом фото ужасная желтая сумка, увешанная висюльками. На втором — шоколадный «Медный Всадник» в прозрачном пакетике — даже сквозь целлофан видно, что шоколад покрыт белым налетом, наверное, гостинец годами пылился на витрине, прежде чем продавщица всучила его наивному Эдику.