Торопливо набираю Эдика. Он тоже отвечает не сразу. Голос слабый взволнованный. Эдик кашляет.

— Эдик, ты жив? Ты не пострадал?

— Нет, Танечка, все в порядке. Нас вывели.

— Я сейчас приеду!

— Не надо! — вдруг вопит Эдик как резаный. — Не приезжай! Все, пока! Потом позвоню!

Бросает трубку.

И я понимаю — нет, не все в порядке! Эдик жив — но с ним беда, я чувствую!

От тревоги мутится в голове.

Вскакиваю, быстро одеваюсь, несусь вниз. Даже такси вызвать не сообразила — но у подъезда как раз машина с шашечками высаживает клиента. Я запрыгиваю в салон и ору:

— К офисному центру «Галактика»! Где пожар!

— Девушка, меня другой клиент ждет! — возмущается таксист, но смотрит в зеркальце на мое перекошенное лицо, затыкается и быстро выезжает со двора.

Пока ехали до офисного центра, я вся испереживалась. Звонила Эдику еще несколько раз, но выслушала лишь «Абонент недоступен». Может, абонента уже увезли в больницу? Если ему нужно переливание крови, я сдам — у нас Эдиком одна группа!

Даже не вспоминаю свое утреннее решение. Случившееся несчастье ясно показало, что на Эдика мне далеко не наплевать.

Наконец, подъезжаем к бизнес-центру «Галактика». Я уже все губы искусала в кровь. Пулей вылетаю из салона, забыв рассчитаться, но вслед мне не несутся проклятия. Таксист попался понимающий.

Озираюсь безумными глазами. Не вижу ни машин «Скорой помощи», ни толпы паникующих людей.

У входа стоит одна пожарная машина, пожарные неторопливо убирают оборудование, сматывают шланги. Переговариваются и… хохочут как ненормальные. Шуточками перекидываются. Надо же какие весельчаки!

Вижу кучку охранников возле полицейской машины, несколько офисных сотрудников. Они бурно обсуждают происшествие. Тоже почему-то с веселыми рожами. Как будто им тут не не пожар, а цирк с клоунами.

Народу в целом немного.

Ну да, уже почти ночь, здание пустое. Там были только те, кого шефы-идиоты оставили писать отчет! И подвергли опасности.

Дымом все-таки пахнет. Поднимаю глаза и вижу, что пара окон на третьем этаже открыты, стены здания потемнели от копоти. Но ничего не выгорело, рамы целы.

Фуух. Выдыхаю с облегчением. Репортер преувеличил масштаб бедствия.

Ищу глазами Эдика, но не нахожу.

Зато нахожу Ремезова. Он стоит рядом с полицейским и что-то ему объясняет. Полицейский слушает заинтересованно, его губы подозрительно подрагивают, как будто он пытается сдержать смех.

А у Родиона лицо зверское. Одет он кое-как — без пиджака, рубашка наполовину вылезла из брюк, на ногах… тапочки?! Он, походу, из дома примчался, догадываюсь я. Его вызвали, и он летел так, что даже не переоделся.

Но где Эдик?!

Неподалеку курит крепенький дядечка. Вид у него начальственный, бывалый, как у отставных военных. К нему подходит охранник, что-то спрашивает, дядечка отдает указания.

Видимо, он за что-то главный и в курсе ситуации. Решаю расспросить его.

— Здравствуйте, — обращаюсь к нему. — Скажите, что произошло? Все в порядке? У меня тут жених работает. Он в офисе был!

— Все живы, девушка, не беспокойтесь, — отвечает дядечка добродушно. — Жених ваш дома поди уже, валерьянку пьет. У нас пара помещений задымилась да стены обгорели немножко. Все из-за одного идиота. Шефу теперь хлопот… да и меня взгреют, — добавляет он досадливо.

— Вы здесь работаете?

— Да, я безопасник.

А, тот самый Шерлок Холмс, который йогуртного вора вычислил!

— Да что произошло-то?!

— Один дебил решил свидание устроить. Заперлись с сотрудницей в подсобке, шампанское открыли, свечи зажгли, романтики хреновы. Презерватив на пожарный датчик натянули, чтобы не сработал на дым. Это ж надо додуматься! Ну, и опрокинули свечу во время утех. Бумаги загорелись, стены затлели. В соседних офисах спринклеры включились, все к чертям водой залило. Вот ведь…

Дяденька называет дебила-поджигателя очень крепким словом и прибавляет:

— Он и раньше постоянно в офисе задерживался с бабой своей. Я их гонял, а они мне — не мешай, работа срочная! Теперь-то ясно, чего им приспичивало допоздна работать. Устроили, понимаешь, дом свиданий! На гостиницу денег жалко, а у каждого, видать, семья своя.

— Бывают же такие, — поддакиваю сочувственно.

— Вон он, герой-любовник и зазноба его, — безопасник тычет сигаретой в сторону клумбы. — Под суд пойдет, козлина.

С негодованием смотрю, куда показывает безопасник. Вижу спины полицейских и охранников — они допрашивают козлину.

Расступаются, я чуть не подпрыгиваю от облегчения — на скамейке, закутанный ниже пояса в одеяло, несчастный и мокрый, сидит Эдик. Рядом с ним какая-то девица.

Почему-то она держит Эдика под руку — по-хозяйски.

И мне уже нет дела до козлины, который устроил пожар. Его накажут, плевать на него. Главное — Эдик в порядке.

Поворачиваюсь, чтобы мчаться к нему и утешать.

А безопасник с отвращением говорит мне в спину:

— Ну устроил нам Эдуард этот! Выпороть бы его солдатским ремнем, чтоб неповадно было!

И тут до меня доходит. На меня словно ведро ледяной воды вылили. Все звуки глохнут.

Безопасник продолжает негодовать — его голос доносится как будто издалека.

— Эдик, Казанова наш местный. Что, спрашивается, в нем бабы находят? Мозгов-то у него с горошину!

Медленно, очень медленно иду к Эдику. Я еще не осознала правду до конца. Грудь сжимает невыносимой болью.

Эдик поднимает голову и видит меня. Дергается, как змеей укушенный. Его глаза увеличиваются до размера блюдец. Раньше я такое только в мультиках видела.

Молча стою перед ним и смотрю на него сверху вниз.

Эдик растягивает губы в улыбке — такой знакомый и родной. Но теперь улыбка вымученная, у него под глазом дергается жилка.

Он торопливо отодвигается от девицы, которая сидит рядом с ним, вырывает из ее лапок руку и говорит:

— Танечка! Все же приехала! Ну зачем?! У нас тут видишь… что творится…

Его голос дает петуха. Эдик жалким жестом показывает на задымленное здание.

— И кто же это все устроил? — спрашиваю неестественно спокойным голосом. Но внутри я кричу, я ору от боли.

— Эдик, кто это? — нервно интересуется девица.

Перевожу на нее взгляд. Она хорошенькая. Грудастая, ногастая блондинка. У нее блузка застегнута криво, через пуговицу, как будто она одевалась впопыхах. На безымянном пальце правой руки кольцо.

— Я Таня, невеста Эдуарда. Бывшая.

Девица меряет меня презрительным взглядом и фыркает.

— Я вас иначе представляла. А у вас, оказывается, кроме квартиры и бабушки со связями, ничего особенного и нет! — заявляет она с вызовом.

— Это тебе так Эдик объяснил, зачем он на мне жениться хотел? — догадываюсь я.

— Таня, ты все не так поняла! — паникует Эдик и вскакивает.

Одеяло падает. И выясняется, что Эдик без брюк. Голые, мускулистые Эдиковы ноги посинели от холода. На нем трусы с якорями, которые я ему дарила на Новый год. Надетые задом наперед.

— У тебя штаны в подсобке сгорели? — спрашиваю я.

И, неожиданно для себя, залепляю Эдику такую пощечину, что у меня чуть не взорвалась ладонь.

Мне жутко от моего поступка. Я никогда раньше не била людей (школьная драка с соседкой по парте не в счет). А сейчас мне хочется измолотить Эдика, как грушу.

Голова Эдика сворачивается на сторону. Он смотрит на меня ошалевшими глазами, его щека наливается красным.

— Сдурела? — орет он. Но тут же спохватывается и лепечет:

— Танечка, что на тебя нашло? Это все недоразумение! Выслушай меня…

Заношу руку для второй пощечины. Я не помню себя от унижения и горя.

Но мое запястье перехватывают. Ремезов твердо говорит:

— Таня, хватит. Он того не стоит.

Глотаю слезы. Пытаюсь вырваться, но Ремезов держит мою руку крепко.

— Таня, тихо… — уговаривает он. В его глазах сострадание. Но оно не успокаивает — оно меня злит.