Остается третий аспект Aufklarung: «Утилитаризм» /«полезность» (с. 311)/. Здесь-то и надо искать, собственно говоря, Истину Aufklarung. Мысль только тогда что-то значит, когда она направляет действие, — вот чему учит
Nutzlichkeit /полезность/, столь любезная «просвещенному» Разуму (который воюет с тремя противниками, объявляющими ее «пошлой и жалкой»: с Верой; с «эстетизмом» (= Empfindsamkeit /чувствительность/); и с «die sich Spekulation nennende Abstraktion» /«абстракцией, которая называет себя спекуляцией» (с. 312), т. е. с буржуазной псевдо-философией). Но Истина эта еще не абсолютна, ведь Человек полагает, что нужно приносить пользу чему-то уже существующему, Отрицательность /N6gativit6/ еще не стала действенной /active/. Мысль о самодеятельности еще не посягнула на общественную реальность, эта реальность еще существует в виде Gegenstand /предметной реальности/. Человек по-прежнему живет в Мире, который не может назвать своим (пред-революционный Мир). Он также хочет пользоваться тем, что есть, а не созидать (в Борьбе и Труде) то, что ему полезно.
Этим займется Революция. «Просвещенный» Человек, начинающий действовать, это Революционер 1789 года.
III. Die absolute Freiheit und der Schrecken /Абсолютная ceo- бода и ужас/ (p. 413–422 /с. 314–321/).
Попытка воплощения здесь, на земле, христианского идеала — это Французская революция.
Р. 413 /с. 314/. — Введение: в Nutzlichkeit /полезности/ Сознание (= Человек) нашло свое Begriff (Понятие). Но это все еще некий Gegenstand /предмет/ и Zweck (цель), еще не достигнутая.* И потому нет Befriedigung (удовлетворения) и нет объективного (= социального) воплощения субъекта (= Единичного). (Напоминание: Ansichsein /в-себе-бытие/ — это природное бытие человека); Fursichsein /для-себя- бытие/ — представление, которое человек составляет о себе самом; Sein fur Anderes /бытие для другого/ — общественное бытие). Революционное преобразование Общества: посредством не Труда, но Борьбы (за признание). Человек больше не обязан приспосабливаться к объекту (в чем, собственно, и состоял Утилитаризм), он должен его разрушать и преобразовывать. Раньше это преобразование совершалось «ап sich» /в себе/, иными словами, помимо сознания, незаметно для него. Теперь, в абсолютной Свободе, оно совершается умышленно, по своей воле.
Гегель ничего не говорит о крушении королевского строя. Этот строй уже умер. И убила его Пропаганда Aufklarung. Осталось только похоронить покойника. Великая Революция всегда не кровава в своем начале, даже Борьбы она не требует. Прежний строй гибнет от заразы, от Ansteckung (р. 387, 10—14-я строки /с. 292/),[96] а не от руки убийцы. Пропаганда Aufklarung и была этой заразой. Теперь, когда труп погребен, мир стал Миром абсолютной Свободы. Что же мы имеем? Больше приспособленчества, потому что не к чему теперь приспосабливаться. Ничто реальное больше не отделяет человека от Befriedigung /удовлетворения/, но он все еще достаточно далек от него. Пришло освобождение от всего налично-дтното, каковое кануло в небытие, но еще не состоялось реальное сотворение нового Мира. Человек оказался в пустоте: это и есть «абсолютная Свобода».
Р. 413, последняя строка, и р. 414 /с. 314–315/. — «Наличной» реальности Мира (пред-революционного) больше нет. Осталась лишь Schein, видимость Мира и Государства. Христианско-буржуазный реальный Мир, а равно христи- анско-буржуазная идеология также нигде больше не существуют, кроме как в сознании тех, кто оправдывает (и оплакивает) или осуждает эти исчезнувшие Мир и Идеологию. Общности более нет, есть лишь отдельные люди, Единичности. И Государство существует лишь в их мыслях, в их Конституционных прожектах. Единичности эти редуцированы к их «внутренней», лишенной объективности реальности, к их «революционному сознанию». Они суть «reine Metaphysik» /«чистая метафизика»/, они могут думать (и говорить) все что угодно. И нет больше Мира, есть только неструктурированный Gegenstand, место (пустое) для Мира.[97] Sein-fur- Anderes нашло убежище в Fur-sich-Sein, в Selbst / самости/, но в такой Selbst, которая неотличима от Ich и которая, следовательно, не соответствует никакой объективной (= социальной, политической) человеческой реальности. Каждый волен желать превращения своих личных идей в политическую реальность, не опасаясь, что его сочтут умалишенным или преступником, каждый волен сказать: «Государство — это я», предлагая «собственную» Конституцию. Das Wissen des Selbstbewuptseins /«знание сознания о себе» (с. 315)/ может превратиться в «Bewegung» /движение/ (диалектическое), т. е. в социальный, политический, исторический процесс; die Gewipheit (субъективная достоверность) каждого может стать Wahrheit, Истиной для всех, — и все это без Борьбы, без усилия, без разрушения налично-данного. Такова абсолютная свобода.
Р. 414, 4-я строка снизу, на р. 417 /с. 315–317/. — Описание диалектики анархистского периода в начале Революции, идеологии, которая есть не что иное, как иллюзия: абсолютная Свобода — это чистое ничто (= смерть).
Во всем этом есть один существенный недостаток: отсутствие Борьбы, Риска для жизни. (Das Тип /действование/ оказывается unmittelbar /непосредственным/, оно не опосредовано смертью, ее ничто.) Раз прежний строй умер без Борьбы, то Человек абсолютной Свободы полагает, что «действование всех и каждого» (созидающее пост-револю- ционное Государство) равным образом не требует кровопролитной Борьбы, т. е. может быть «непосредственным».
(Ср. р. 415, 12-я строка снизу/с. 315/: Все классы (Stande /сословия/) уничтожены, Человек сделался Единичным буквально, и он полагает, что именно как таковой может представлять человечество в целом; серьезное заблуждение).
Итак, эта идеология абсолютной Свободы и есть то самое «пересаженное на Землю Небо», о котором мечтал «просвещенный» Разум. (Ср. р. 413, 19-я строка).[98] На самом деле это пустота, сама себя опустошающая. Воплощением и проявлением этого самоуничтожения абсолютной Свободы является Ужас (Schrecken = опосредование смертью).[99]
Р. 416 /с. 316/: «Est ist nach…» и т. д. /«…после снятия различенных…»/: Речь здесь идет о революционном Правлении периода абсолютной Свободы, которое кажется диктатурой (носит видимость диктатуры), потому что каждому Единичному сознанию вольнб говорить: «Государство — это я». Никто не сопротивляется этому Правлению. Оно устанавливается без борьбы; все, что оно ни скажет, — Закон (Gesetz), все, что оно ни сделает, — государственный акт (Staatsaktion).[100] Но это не диктатура, именно по той причине, что никто ему не сопротивляется:; оно устанавливается в пустоте. Оно не сцепляется с действительностью, и в действительности никому до него нет дела. Оно не может создать ничего положительного. Ни одно его предприятие не увенчивается успехом, и стало быть, никакой реальной, подлинной свободы нет.
Р. 416, 11-я строка снизу — р. 417 /с. 316–317, последний абзац/: То, что нужно было бы сделать тогда и что сделает позже Наполеон, — отменить наследственную сословную принадлежность и создать пост-революционное корпоративное Государство.
Р. 417, 10-я строка /с. 317/: «Kein positives…» /«Никакого положительного…»/.[101]
Революционное Правление (какое угодно) стремится осуществить абсолютную Свободу; тогда оно действительно становится диктаторским, и тогда это — «Die Furie des Verschwindens» (p. 417, 7-я строка снизу /с. 317, 20-я строка снизу/), фурия исчезновения, Ужас (Schrecken).
