[ «Подтверждают себя» — значит проявляют себя таким образом, что превращают чисто субъективную достоверность каждого, его убежденность в собственной значимости в объективную, или всеобще значимую и всеобще признанную, истину. Истина — это раскрытие какой-то реальности. Так вот, человеческая реальность создается, учреждается не иначе как в борьбе за признание и посредством связанного с этой борьбой риска жизнью. Истина человека, или раскрытие его реальности, предполагает, следовательно, борьбу не на жизнь, а на смерть. Вот почему] они должны вступить в эту борьбу, ибо достоверность самих себя, состоящую в том, чтобы быть для себя /exister pour, soi/, они должны возвысить до истины в другом и в себе самих. И только риском жизнью подтверждается свобода, подтверждается, что для самосознания не бытие /Vetre-donne/ [налично-данное, не созданное сознательным волевым действием], не то, как оно непосредственно [естественно, не опосредовано отрицающим данность действием] выступает [в мире данностей], не его погруженность в простор жизни есть сущность, а то, что в нем не имеется ничего, чтс5 не было бы для него исчезающим моментом, — то, что оно есть только чистое для-себя-бытие. Индивид, который не рисковал жизнью, может быть, конечно, признан личностью, но истины этой признанное™ как некоторого самостоятельного самосознания он не достиг. Каждое должно в такой же мере идти на смерть другого, в какой оно рискует своей жизнью, ибо другое для него не имеет большего значения, чем оно само; его сущность /r^alite-essentielle/ [т. е. его признанные человеческие реальность и достоинство] проявляется для него как нечто другое [как другой человек, который его не признает и который, следовательно, от него не зависит], оно — вовне себя [пока другой не «вернул» его себе, признав его, дав ему понять, что он признан, показав ему таким образом, что он от него зависит, что он — не вовсе другой], оно должно снять свое вовне-себя-бытие; другое [отличное от него] есть многообразно запутанное и сущее [в природном мире] сознание; оно должно созерцать свое инобытие как чистое для-себя-бытие или как абсолютную негацию. [Это означает, что человек человечен только в той мере, в какой он хочет навязать себя другому человеку, заставить его признать себя. Поначалу, пока еще признания нет, все его помыслы — о другом, ведь от того, будет ли он признан этим «другим», зависит быть или не быть ему человеком, в «другом» — весь смысл его жизни. Следовательно, он весь — «вовне себя». Но речь идет о нем самом, о его бытии и значимости, они нужны ему не вовне, а в нем. Он, стало быть, должен снять собственное «инобытие». Это значит, что он должен заставить другого признать себя и в самом себе обрести достоверность признания его другим. Но признание это принесет ему удовлетворение только тогда, когда он будет знать, что признавший его другой — тоже человек. Так вот, поначалу он видит в нем только животное. Чтобы разглядеть в другом человека, он должен убедиться, что тот также хочет заставить его признать себя, что он также готов к риску, к «отрицанию» своей животности, к борьбе за признание своего человеческого для-себя-бытия. Следовательно, он должен «подстрекать» другого к борьбе, навязывать ему смертный бой, в который вступают из чисто престижных соображений. А когда ему это удастся, то, чтобы не погибнуть самому, он обязан убить другого. При таких условиях у борьбы за признание не может быть иного исхода, кроме смерти одного из противников или обоих сразу.] Но это подтверждение смертью в такой же мере снимает истину [или раскрытую действительность], которая должна была отсюда следовать, как тем самым и достоверность себя самого вообще, ибо подобно тому как жизнь есть естественное положительное утверждение (Position) сознания, самостоятельность без абсолютной негативности, так и смерть есть естественная негация (Negation) его, негация без самостоятельности, негация, которая, следовательно, остается без требуемого значения признава- ния. [Стало быть, если оба противника гибнут в борьбе, «сознание» упраздняется полностью, так как человек после смерти — не более чем бездушное тело. И если один из противников остается в живых, убив другого, он уже не может быть им признан — мертвый не в состоянии признать победу победителя. Удостоверение победителя в собственных бытии и значимости остается, следовательно, чисто субъективным и, таким образом, лишенным «истины».] Хотя благодаря смерти достигается достоверность того, что оба рисковали своей жизнью и презирали ее и в себе и в другом, но не для тех, кто устоял в этой борьбе. Они снимают свое установленное в этой чуждой существенности сознание, которое есть естественное наличное бытие, или: они снимают себя [ведь человек реален лишь постольку, поскольку он живет в мире природы. Конечно, этот мир ему «чужд», он должен подвергать его не- гации, преобразовывать, сражаться за то, чтобы осуществиться в нем. Но без этого мира, вне этого мира человек — ничто] и снимаются в качестве крайних терминов, желающих быть для себя [т. е. сознательно и независимо от остальной вселенной.] Но тем самым из игры смены исчезает существенный момент — момент разложения на крайние термины противоположных определенностей — и средний термин смыкается в некоторое мертвое единство, которое разлагается на мертвые, лишь сущие, не противоположенные [друг другу в действии, посредством и для действия /dans, par et pour/, в ходе которого один попытался бы «снять» другого, «утвердив» на его месте себя самого, утвердиться путем снятия другого] крайние термины; и оба не отдают себя друг другу и не получают себя обратно друг от друга через посредство сознания, а лишь равнодушно как вещи предоставляют друг другу свободу. [Ибо смерть стала теперь всего лишь чем-то неосознанным, живущий равнодушно отворачивается от нее, так как не может ждать чего-либо от нее для себя.] Их дело — абстрактная негация, — не негация [свершившаяся] сознания, которое снимает так, что сохраняет и удерживает снятое и тем самым переживает его снимаемость. [Это «снятие» является «диалектическим». «Снять диалектически» — означает снять, сохраняя снятое, которое возвышено /qui est sublime/ в этом сохраняющем снятии, или снимающем сохранении и через его посредство /dans et par/ Диалектически снятая сущность отменена в том, что в ней было случайного, лишенного смысла, «ума-лишенного», она упраздняется как «непосредственная» природная данность, но в ней сохранено все существенное, значимое и значительное, — она опосредована отрицанием, облагорожена или возвышена до некоторого более «содержательного» /comprfhensif/ и вразумительного /comprehensible/ состояния, нежели просто налично-данная позитивная и статичная непосредственная реальность, которая не была результатом творческого, т. е. отрицающего данность, действия.
Стало быть, человеку Борьбы незачем убивать своего противника. Он должен его «диалектически» снять. Это значит, что он должен сохранить ему жизнь и сознание, отобрав у него только самостоятельность. Он должен снять его только в той мере, в какой он ему противостоит и действует против него. Иными словами, он должен его поработить.]
В этом опыте [смертельной схватки] самосознание обнаруживает, что жизнь для него столь же существенна, как и чистое самосознание. В непосредственном самосознании [т. е. в сознании «первого» человека, которое еще не «опосредовано» столкновением с другим] простое «я» [отдельного человека] есть абсолютный предмет, который, однако, для нас или в себе [т. е. для автора и читателя этих строк, которые видят человека таким, каким он стал в конце истории в результате социального взаимо-действования] есть абсолютное опосредствование и имеет (своим) существенным моментом прочную самостоятельность. [Это значит, что подлинный действительный человек есть продукт взаимных действий; его «я» и сложившееся о себе представление «опосредованы» признанием, которое напрямую зависит от его действия. И его подлинная самостоятельность — та, которую он с помощью этого действия отстаивает в социальной реальности.] Разложение вышеназванного простого единства [отдельного «я»] есть результат первого опыта [обретаемого человеком в ходе его «первой» — смертельной — схватки]; благодаря ему выявлено чистое [или «абстрактное», отвлеченное, сумевшее посредством риска «отвлечься» от своей животной жизни — победитель] самосознание и сознание, которое [будучи фактически живым трупом: — побежденный, которого пощадили] есть не просто для себя, а для другого (сознания) [а именно, для сознания победителя], т. е. оно есть в качестве сущего сознания или сознания в виде вещности. Оба момента существенны; так как они на первых порах неравны и противоположены и их рефлексия в единство еще не последовала [не стала результатом их действий], то они составляют два противоположных вида сознания: сознание самостоятельное, для которого для-себя-бытие есть сущность, другое — несамостоятельное, для которого жизнь или бытие для некоторого другого есть сущность; первое — господин, второе — раб. [Раб — это побежденный противник, который не пошел до конца, рискуя жизнью, не усвоил принцип Господ: победа или смерть. Он принял жизнь, дарованную ему другим. И попал в зависимость к этому другому. Он предпочел рабство смерти и потому, сохранив жизнь, живет жизнью Раба.]
