Если я сотворяю некий мир, он фактически уже мой; однако ему еще предстоит сделаться моим осознанно — Миром Человека, который «у себя дома хозяин». Рождение Христианства это рождение Революции 1889 года.
3-е и 4-е предложения:[74] Гегель высказывается со знанием дела, но Христианин, которого он собирается описывать в этом параграфе, еще ничего такого не знает. Отсюда следствие: несовпадение исходного пункта этой христианской диалектики с конечным пунктом диалектики языческой (из главы VI, А): римского Мира, ставшего христианским, и языческого римского Мира (глава VI, А, с).
Христианин признается христианином не иначе, как по совершении усилия становления христианином; Язычник же — просто есть язычник, таковым он родился, он представляет собой простое Sein. Но для Христианина на первом месте — Деяние (Тип), делающее его христианином, сознательное усилие, а не Sein, простое и чистое (животное) бытие. Но пока что усилие это, это Тип, направлено лишь на то, чтобы бежать реального мира, устремляясь в мир потусторонний. Христианину претит борьба за завоевание Мира. Но фактически он его преобразовывает, потому что он в нем трудится (а это тоже Tun).
Необходимые для становления христианского Мира моменты: обособленность римского Буржуа-пацифиста, частного собственника, благополучие которого обеспечено (борьба не нужна); Раб, который трудится (в страхе) и приходит таким образом к Verstand /разуму/, способному создавать идеалы, выходящие за рамки наличной действительности (Буржуа, бывший Господин, примет их и сделает своими).
Как в свое время (в бытность Господином) Буржуа создал языческий Мир, обезопасив себя и свою собственность, так и теперь (в качестве Буржуа) он создаст христианский Мир, в котором будет удостоверено его спасение: он создаст Церковь, представляющую собой общественную реальность. Христианство перестает, таким образом, быть чистым «идеалом»: Церковь и Государство, где она существует, претворяют в действительность Идеал живущего в страхе трудящегося. Господа и Рабы становятся Буржуа — христианскими Буржуа. (Христианин — это устрашенный собственник).
Р. 351, абзац /с. 263/: Здесь начинается анализ Bildung.
В первый раз слово Bildung появляется в главе IV, где Работа, которую выполняет Раб, под страхом смерти служащий другому (Господину), «образует» (bildet) сознание Раба, «формирует» его.
Мир христианский — это мир, в котором труд стал ценностью. Победила, стало быть, идеология трудящегося Раба. Но чтобы труд стал ценностью, нужно, чтобы имело место служение (Dienst): работа и вообще действование на службе Сеньору, Королю, наконец Богу; мало того, трудиться (как в случае с Рабом) дблжно под страхом смерти. Отсюда Bildung: христианский труд во имя спасения души. Труд преобразует Природу и внутренний мир трудящегося: Христианин становится «образованным» («gebildet») человеком. С этим связано преобладание отвлеченной мысли и рационализма. Здесь же появляется Sprache, Язык /Discours/. В христианском Мире находятся люди, которым нравится жить исключительно в этом универсуме слов, — это Интеллектуалы (о них — в главе V).
Итак, чтобы быть христианином, мало родиться и просто быть, требуется усилие: нужны — Труд (Arbeit), Служение (Dienst) и Страх (Furcht). Тройное «Bildung». Но усилие может утратить силу и рассеяться в болтовне — Интеллектуалы. Bildung — это лишь одна из сторон Entfremdung (отчуждения /d^paysement/) или Entausserung (отрешения /alienation/).
Р. 351, 10-я строка снизу /с. 263/. Что значимо, так это энергия воли, которая снимает (aufhebt) «природное» Я (Selbst /самость/). Неважно, насколько сильно усилие, важно, что оно приложено. Язычниками рождаются, но христианами становятся — благодаря волевому усилию («обращение»). Со с. 351 /с. 264/, «Zweck und Inhalt…» /«Цель же и содержание…»/, на с. 352 /с. 264/: «…Bleiben hat» /«…есть лишь всеобщее». В христианском Мире Индивидуальность не имеет «Bleiben» /«постоянства»/, она не может пребывать в реальном мире, где нет места настоящей Индивидуальности (такой, например, как индивидуальность пост-революционного Гражданина). Это всего лишь «das gemeinte
Dasein», мнимое наличное бытие, «индивидуальность» интеллектуала.
Р. 352, 21-я строка /с. 264/[75]: усилие Индивида (= Единичности), осуществляющего свое Bildung, есть Bildung самой Субстанции (Всеобщего). Иначе говоря, сам Мир (природный и общественный, Государство) «образован» действительными индивидуальными усилиями христиан. Христианин хочет осуществиться сам, и помимо своей воли он воплощает в действительность некий Мир, вот почему он чувствует себя чужым в этом мире. Мир этот принадлежит не ему: он принадлежит Богу, Императору, Королям, Сеньорам (в конечном счете — капиталу).
Р. 353 /с. 265/, «Das Selbst…» /«Самость…»/: «Gute und Schlechte», Хорошее и Дурное. (Эта оппозиция уже рассматривалась в главе IV: «Раздвоенное сознание»[76]). Обособление Человека ведет к конфликту (Entgegensetzung) самости с не-самостью (Мир); конфликт, стало быть, составляет сущность христианского Мира. Это — само отчуждение (Entfremdung), — само Bildung (образование, воспитание). Три аспекта одного и того же. Сталкиваются (противопоставляются) не только посю- и потусторонний миры, но конфликт, как мы увидим дальше, имеет место также внутри каждого из этих миров. Более того, этот конфликт является осознанным: нужно выбрать одну из двух возможностей, ибо они исключают друг друга (притом что любая из них значима только благодаря другой и постольку, поскольку она ей противоположна). Имеет место абсолютное противоположение Хорошего и Дурного. И нет места какому-либо синтезу: конфликт неустраним.
Эта христианская коллизия уже не является, однако, трагической, ведь она осознана. Если Человеку хочется продлить такое положение, ситуация становится комической. Почему? Потому что на самом деле конфликт разрешим, но Человек пока что этого не знает. Сам факт осознания конфликта (свойственного язычеству, трагического, неразрешимого противостояния) делает его разрешимым (христианским), но Христианин думает, что выхода нет. Это и есть остатки язычества в христианском Мире: христианская комедия (в противовес языческой трагедии).
Хорошим и Дурным оказывается все что угодно; все и хорошо и дурно в одно и то же время. Нельзя сделать Добро, не натворив столько же Зла; нельзя исправить «христианское» зло, не задев христианского блага. (Интеллектуал — зеркало этой ситуации: не знающий границ критицизм; он всегда найдет что-то хорошее в дурном и что-то дурное в хорошем. Это и в самом деле комично).
Уточним: внутри христианского Мира коллизия на самом деле неустранима — точно так, как в языческом Мире. (Утопист из главы V — это как раз тот, кто думает, что зло можно искоренить совсем, тогда как Реформист — это тот, кто полагает возможным искоренять зло, сохраняя все хорошее). Но разрешение коллизии может быть только революционным (в борьбе не на жизнь, а на смерть): христианский Мир должен быть уничтожен. Но тогда пострадает и Благо. А это преступление. Христианин, не желающий пойти на это преступление и тем не менее признающий, что мир «плох», смешон. (Пост-революционный Гражданин не комичен и не трагичен.)
Р. 354 /с. 266/: «Diese Glieder и т. д….» /«Рассмотрим эти члены…»/. Для Христианина Благо: 1) непосредственно (это некая данность, а не его собственное произведение); 2) неизменно (оно остается равным самому себе); 3) обще для всех (Всеобщее). И так же обстоят дела с Благом (= Разумом) в Рационализме (секуляризованном Христианстве).
Зло — это что-то частичное /1е particulier/, изменчивое, новое: «суетность» для религиозного Христианства, «аффекты» для Рационализма XVII века, «предрассудки» и «суеверия» для Aufklarung /Просвещения/ XVIII века.
