Конкретное Реальное (о котором мы говорим) — это одновременно Реальное-раскрываемое-речью и Речь-рас- крывающая-реальное. Гегелевский опыт не относится ни к Реальному, ни к Речи, взятым отдельно, но к их неразрывному единству. И будучи раскрывающей Речью, он остается одной из сторон описываемого им конкретного Реального. Он ничего не привносит извне, и порождаемое им мышление, или речь, уже не являются размышлением /reflexion/ по поводу Реального, это само Реальное, которое мыслит себя /qui se reflechit/ или отражается /se reflete/ в речи, или Реальное в качестве мышления. В частности, если мысль и речь гегелевского Ученого, или Мудреца, диалектичны, так это исключительно потому, что они верно отражают «диалектическое движение» Реального, частью которого являются и адекватный опыт которого составляют, отдаваясь ему без какого бы то ни было предопределенного метода.
Метод Гегеля, стало быть, никоим образом не диалектический, и Диалектика у него — это что-то совсем иное, чем метод мышления или изложения. В некотором смысле даже можно сказать, что Гегель был первым, кто отказался от Диалектики как философского метода. Во всяком случае, он первым пошел на это осознанно и с полным знанием дела.
Систематически и сознательно диалектический метод впервые был применен Сократом — Платоном. Но фактически он так же стар, как сама философия. Ибо диалектический метод есть не что иное, как способ ведения диалога, т. е. обсуждения.
Кажется, все указывает на то, что Наука зародилась в форме Мифа. Миф — это теория, т. е. раскрытие реального в речи. Конечно, считается, что он соответствует наличной реальности. Но на самом деле он всегда выходит за рамки налично данного, и там, за этими рамками, чтобы сойти за истину, ему достаточно просто быть связным, лишенным внутренних противоречий. Стадия Мифа — это стадия монолога, на этом этапе ничего не доказывается, потому что ничего не «обсуждается», так как еще нет противоположных или просто различных мнений. И как раз поэтому есть «миф», или «мнение» (докса), истинное или ошибочное, но нет «науки», или «истины», в собственном смысле слова.
Затем человек, имеющий какое-то мнение, или верящий в какой-то миф, случайно сталкивается с другим мифом, или иным мнением. Поначалу он попытается как-то от них отделаться, то ли постарается с помощью внутреннего или внешнего «цензора», так сказать, «заткнуть себе уши», то ли упразднит /supprimer/ (вовсе не диалектически) чужой миф, или мнение, либо, к примеру, убьет или изгонит тех, кто их распространяет, либо силой заставит других говорить то же, что и он, даже если они думают иначе.
Но может случиться и так — и мы знаем, что однажды в одном месте такое произошло, — что человек начнет спорить с супостатом. Он может решить, что надо «убедить» его, «опровергнуть» его доводы и «доказать» свою правоту. Для этого он заговорит с противником, вступит в диалог: он воспользуется диалектическим методом. Но становясь диалектиком, человек мифа, или мнения, становится ученым, или философом.
У Платона (а может быть, уже у Сократа) все это уже осознано. Если Платон говорит устами Сократа, что не деревья в лесу, а только люди в городе могут его чему-то научить, то это значит, что он понял, что от мифа, или мнения (истинного или ошибочного), к науке, или истине, путь один: через обсуждение, т. е. через диалог, или диалектику. Короче говоря, согласно Сократу и Платону, лишь в столкновении разных и противоположных мнений в конце концов рождается единая и единственная истина. «Тезис» противостоит «антитезису», как правило, им же и спровоцированному. Они сталкиваются, «поправляют», т. е. отчасти подрывают друг друга, но при этом сообразуются и в конце концов порождают истину «синтеза». Но до поры до времени и она — всего лишь мнение, одно из многих. Она есть новый тезис, который встретит или притянет к себе новый антитезис с тем, чтобы, отрицая его, т. е. изменяя, совпасть с ним в новом синтезе, в котором он уже будет совсем не таким, как вначале. И так далее, покамест дело не дойдет до такого «синтеза», который уже больше не будет тезисом в споре, или спорным «тезисом»; но бесспорной «истиной», не просто «мнением», или одним из возможных мнений; пока, говоря объективно, мы не придем к единственному Единому, которому не противостоит никакое Иное, потому что это Единое есть Все — Идея идей, или Благо.
В философии или в науке, рождающихся в дискуссии, или в лоне диалектической истины (истины синтеза), которая воплощает в человеке Благо, поскольку побуждает его раскрыть в слове Все-Единое /1е Un-Tout/, все промежуточные тезисы, антитезисы и синтезы в конце концов оказываются, как скажет позже Гегель, aufgehoben /снятыми/. Они «снимаются» во всех трех смыслах немецкого слова «Aufheben», т. е. снимаются «диалектически». С одной стороны, они сняты, или упразднены, в том, что в них есть отдельного, относительного, частичного или предвзятого, т. е. в том, что их делает ошибочными, когда какой-то из них берется не как одно из возможных мнений, но как истина в последней инстанции. С другой стороны, они сохранены, или удержаны, в том, что в них есть существенного или всеобщего, т. е. в том, что раскрывается в каждом из них как один из многих аспектов единой и целокупной реальности. И наконец, они преодолены, т. е. подняты на более высокий уровень познания и реальности, а значит и истины, ибо, дополняя друг друга, тезис и антитезис избавляются от свойственной им ограниченности и односторонности, то бишь «субъективности», и в качестве синтеза полнее, а значит и внятнее, раскрывают «объективно» реальное.
Но хотя диалектика и приходит в итоге к соответствию /Padequation/ дискурсивной мысли Реальности и Бытию, это никак на них не сказывается. Диалектическое движение — это движение человеческих мысли и речи, но в самой реальности, о которой думают и говорят, нет ничего диалектического. Диалектика — это всего лишь метод философского поиска и изложения. И ясно, заметим это между прочим, что и сам метод диалектичен лишь постольку, поскольку он подразумевает отрицательный момент, или момент отрицания, а именно антитезис, противопоставляемый тезису в словесной схватке, он требует усилий для своего доказательства, более похожего, впрочем, на опровержение. Истина в собственном смысле, т. е. истина научная, или философская, читай истина диалектики, или синтеза, есть лишь там, где есть обсуждение, или диалог, т. е. тезис, отрицаемый антитезисом.
У Платона диалектический метод еще близок к своим историческим истокам (софистические споры). У него мы имеем дело с настоящими диалогами, в которых тезис и антитезис представлены разными персонажами (Сократ, как правило, воплощает в себе антитезис всех тезисов, утверждаемых его собеседниками или последовательно выдвигаемых одним из них). Что же до синтеза, то обычно это дело слушателя, слушателя, который и есть, собственно, философ: сам Платон, а также его ученик — из тех, кто способны его понять. Этот слушатель в конце концов приходит к абсолютной истине, подводящей черту под целым диалектики, или скоординированного движения всех диалогов, к истине, раскрывающей «целокупное», или «синтетическое», Благо и способной полностью и окончательно удовлетворить того, кто ее познает, и, следовательно, того, кто оказывается по ту сторону обсуждения, или диалектики[269].
У Аристотеля диалектический метод не так заметен, как у Платона. Однако он по-прежнему применяется, становясь апоретическим методом: к решению проблемы приходят путем обсуждения (иногда просто соположения) всех возможных, т. е. внутренне сообразных, или непротиворечивых в себе самих, мнений. И в этой «школьной» форме диалектический метод сохранился до наших дней как в науках, так и в философии.
