Вера Вацудзи в первозначимость природного фактора была беспредельна. В конце своей книги он, бросая камень в огород японских социалистов (он называет их «обрусевшими японцами»), утверждает: свергнуть природу еще труднее, чем свергнуть буржуазию[529].
В осмыслении японского и западного искусства Вацудзи Тэцуро являлся продолжателем дела, начатого еще публицистами журнала «Нихондзин», которые подчеркивали уникальность японского взгляда. Еще в 1895 г. там была помещена статья «Создадим новую восточную эстетику», где были сформулированы те черты, которые отличают искусство западное от искусства восточного (в данном случае «восточное» и «японское» являются синонимами). Западная цивилизация, ее культура и искусство характеризуются как механические, материалистические, эмпирические, индуктивные, аналитические, математические, видимые, прозаические, светские, прогрессивные. По этим позициям параметры восточной культуры диаметрально противоположны. Цивилизация, культура и искусство Востока описываются как символические, нематериалистические, естественные, дедуктивные, холистические, чувственно воспринимаемые, сокрытые, поэтические, духовные, застывшие[530].
Хотя в момент выхода номера журнала он считался оппозиционным, ибо резко критиковал правительство за его «оголтелое» западничество, в более позднее время именно в соответствии с предложенными им параметрами стала выстраиваться получившая широчайшее распространение концепция японского искусства вообще. И Вацудзи Тэцуро был одним из ее адептов и созидателей.
Вацудзи настаивал на самобытности японской природы и искусства, но теоретической основой для его выкладок послужили работы европейских философов и ученых (Геродот, Фукидид, Гиппократ, Аристотель, Страбон, Жан Боден, Монтескье, Шлёцер (Schlozer), Аделунг (Adelung), Гердер, Гегель, Кант, Фихте, Карл Маркс, Карл Риттер, Хаусхофер, Люсьен Февр и др.). В то же время у него полностью отсутствуют ссылки на труды конфуцианских мыслителей – как китайских, так и японских. Вацудзи Тэцуро осмысляет Японию, ее географию и культуру «с чистого листа»: Японии в трудах указанных мыслителей не уделяется почти никакого места (а многие вообще не знали о ее существовании), а собственно японская традиция Вацудзи Тэцуро неизвестна. И потому книга «Природные условия» выглядит как развитие европейских философских, географических и исторических идей, касающихся отношений между человеком и средой обитания, применительно к Японии. При этом наиболее любезны оказываются автору приверженцы европейского географического детерминизма. Однако, как было показано ранее, именно конфуцианство изначально являлось для Японии источником крайнего географического детерминизма. Вероятно, это послужило важнейшей причиной, почему японцы с такой готовностью и легкостью усвоили идеи европейского географического детерминизма – даже если они и не знали (не помнили) своих конфуцианских предшественников. Видимо, разлитая в культуре общая мыслительная атмосфера детерминировала строй их мыслей. Думается, что главным в этой атмосфере было отсутствие свободы воли у человека. Человек с такой свободой всегда признавался существом асоциальным, идеальный типаж – это человек, исполняющий свой долг, который не оставляет ему выбора. Так и географический детерминизм не оставлял японцу выбора, его судьба была решена задолго до его появления на свет. Поэтому не стоило мучиться с выбором, гораздо проще и уютнее выглядела операция по вписыванию себя и своего тела во вмещающий ландшафт и рельеф.
Вацудзи Тэцуро усвоил идеи детерминизма в крайне жесткой и безоговорочной форме, распространив влияние географического фактора не только на экономику, историю и общество, но и на культуру, национальный характер, искусство и эстетику. И не только в прошлом, но и в настоящем. При этом связь между природой и человеком имеет односторонний характер, и потому бытие человека, в понимании Вацудзи, весьма похоже на жизнь растения – недаром столь часто он описывает характер японца с помощью растительного кода. Объявляя среду обитания японца наилучшей, он не мог не удержаться от вывода, что она порождает наилучших людей и наилучшую культуру. «Жесткость» природных построений Вацудзи Тэцуро, однако, выглядит таковой только в рамках европейской традиции. Для японца же его идеи идеально вписывались в традиционный контекст.
Свидетельством этому могут послужить взгляды на природу Тэрада Торахико (1878–1935), который прямо признавал, что идеи Вацудзи Тэцуро значительно повлияли на него. Тэрада Торахико был физиком, он работал в различных областях, особенно известны его работы по рентгеновскому излучению, физике Земли, сейсмологии. Как и многие другие интеллигенты, родившиеся в период Мэйдзи, не был он чужд и литературных интересов, тем более что в колледже он учился, в частности, у известнейшего писателя Нацумэ Сосэки, для которого Тэрада послужил прототипом физиков Мидзусима Кангэцу («Ваш покорный слуга кот») и Нономия Сохати («Сансиро»). Перу Тэрада принадлежит множество стихотворений (хайку), эссе и научно-популярных статей, которые с завидной регулярностью переиздаются вплоть до сегодняшнего дня. Одно из таких эссе, опубликованное в журнале «Тоё ситё» («Мысль Востока». 1935. № 10), непосредственно посвящено осмыслению японской природы. Оно так и называется: «Взгляд японцев на природу» («Нихондзин-но сидзэнкан»)[531].
Дискурс Тэрада лишен поэтической экзальтации, его взгляд – это взгляд ученого-естественника, который требует объективных доказательств выдвигаемых им постулатов. Как и Сига Сигэтака и Вацудзи Тэцуро, Тэрада стоит на позициях географического детерминизма. Как и оба они, Тэрада признает многообразие природных условий Японии, но из этого он не может не сделать вывод, что Японию населяют люди с достаточно разным менталитетом. К тому же изолирующие ландшафты страны способствуют оседлости и препятствуют выработке единых культурных стандартов и поэтому трудно вести речь о природе Японии «вообще» или же о «среднем японце». Тем не менее автор пытается найти то общее, что позволяет говорить о природе всей Японии и о душевном строе всех японцев.
Тэрада констатирует, что на протяжении писаной истории географические, геологические и климатические параметры Японии, «к счастью», не претерпели существенных изменений, а потому нынешние японцы проживают в таких же природных условиях, что и их предки. Хотя в последнее время часть Японии в связи с ее территориальными приобретениями (южный Сахалин и Тайвань) очутилась в зоне холодного и тропического климата, культура Японии исторически выработалась в условиях «умеренного пояса» (по-японски этот термин звучит как «онтай» – «теплый пояс»). Однако это слишком общее определение, на самом деле климатические характеристики существенно меняются от места к месту, обеспечивая на «маленькой» территории Японии огромное разнообразие. Такого разнообразия нельзя обнаружить даже на таком огромном материке, как Африка (с. 225–226).
Помимо разнообразия микроклиматов существенной чертой Японии является выраженность времен года, которая отсутствует как в тропическом климате (там одно сплошное лето), так и в холодном климате (там есть «день и ночь», а времен года нет). Такая изменчивость «воспитывает в человеке мудрость» (с. 226), что находит, в частности, лингвистическое подтверждение: японский язык знает уникальное множество обозначений для разных видов дождя, и эти термины невозможно перевести на иностранные языки (с. 227–228).
Как мы видим, четкая выраженность сезонов остается важнейшей характеристикой японского климата и в интерпретации Тэрада. Ничто не свидетельствует о том, что он знал про древние истоки этого убеждения (только в «срединной стране» времена года сменяют друг друга «правильным» образом), но искренняя уверенность в благодатности японской земли и климата переполняла и этого ученого-естественника.
