Сёгунат и его элита всегда испытывали, как уже было сказано, определенные трудности с легитимацией, они пытались преодолеть их за счет установления связей с императорским домом и киотоской аристократией. Одним из средств было установление брачных отношений. Но ими дело не ограничивалось. Моделирование в садах Эдо природной среды района Киото не только свидетельствовало об отсутствии самодостаточности сёгунского режима, оно переносило токугавский истеблишмент в более благоприятную и почетную среду обитания, которая сообщала князьям часть культурной, властной и природной ауры, окружавшей Киото. Идея о том, что качество места обитания определяет качество проживающих там людей, явлена в этой назывательной магии в полной мере. Эти люди черпали свои географические знания в значительной мере из поэтических книг, стихи японские и стихи китайские стояли на книжной полке рядом. Возможно, и по этой причине тоже князьям было столь легко переносить географически удаленные ландшафты в свой сад и помещать их в шаговой доступности друг от друга.
Кайбара Экикэн, говоривший о «радостях жизни», был большим путешественником, написал множество путевых дневников, где, естественно, немало места уделялось и природе. Однако у князей такой возможности путешествовать практически не было, статус налагал серьезные ограничения на весь стиль поведения, лишал свободы передвижения. Если они и путешествовали по служебным делам (например, в Эдо и обратно в свое княжество), то в тряском и зашторенном паланкине, окруженном охранниками. Однако идеалы эпохи были близки и им. Они тоже хотели вкусить «радость» – наслаждаться природой и описывать ее. И они делали это, но только это была природа не «дикая», а окультуренная и смоделированная человеком. В данном случае в качестве такого человека выступал сам князь. Примером может послужить жизнь и деятельность Мацудайра Саданобу (1758–1828)[408].
Мацудайра Саданобу известен ныне главным образом как государственный деятель. Но на самом деле его государственная деятельность была весьма непродолжительной. В 1787 г. он стал главой совета старейшин (правительства сёгуната), его «мозговым центром». Происхождение Саданобу оставляло ему шансы даже на то, чтобы претендовать на должность сёгуна (он был внуком сёгуна), но обстоятельства сложились так, что им стал пятнадцатилетний Иэнари, а Саданобу назначили его советником. Это означало, что он стал лицом с самыми большими распорядительными полномочиями в Японии того времени. В противовес своему предшественнику Танума Окицугу (1719–1788) Саданобу проводил «консервативную» политику, направленную на еще большую изоляцию Японии, прекращение начавшегося было робкого освоения Хоккайдо, ограничение товарно-денежных отношений, поощрение строгих моральных норм, экономию, отказ от роскоши. Именно при нем неоконфуцианство по-настоящему сделалось официальной идеологией страны. В 1793 г. Саданобу по не совсем понятным причинам пришлось уйти из правительства, однако разработанная им и его сторонниками «консервативная» политика не претерпела существенных изменений. Сам же Саданобу после отставки стал заниматься исключительно делами своего княжества Сиракава, где он всячески поощрял промыслы, запретил широко распространенный тогда инфантицид и продажу девушек в публичные дома. Считая себя последователем Чжу Си и «благородным мужем», он более всего ценил «мораль» и «учение». Уподобляя «народ» младенцам, а власть – «родителям», он настаивал на необходимости обучения «народа», внедрения конфуцианских норм общежития. В его княжестве все самурайские дети, достигшие одиннадцатилетнего возраста, были обязаны посещать княжескую школу. Перед наиболее способными учениками он сам читал лекции. В результате принятых мер его княжество находилось в хорошем состоянии.
В 1812 г. Саданобу полностью удалился от дел (ушел в отставку с княжеской должности) и посвятил себя частной и скромной жизни в своей усадьбе, в своем саду. Как и его деятельность на государственном посту, частная жизнь Саданобу также является проекцией тех ценностных установок, которые ко времени его жизни уже стали «традиционными».
Саданобу успел написать около двух сотен произведений (трактаты по морали, воспитанию, эссе на самые разные темы, воспоминания, стихи). Не чурался он и живописи. Отказываясь от публичного статуса главы княжества, дома, профессиональной корпорации, человек эпохи Токугава получал статус инкё («сокрытая, уединенная жизнь» или «сокрытое, уединенное жилище») и возможность насладиться покоем. Добровольный уход от дел и передача их наследнику были широко распространенной практикой того времени. Образованные люди часто использовали появившееся время для творческой деятельности. Забота о саде была одним из видов такой активности. Все князья обладали садами, но ни один из них не был настолько поглощен ими, как Саданобу. За свою жизнь он устроил их пять (в качестве подстраховки от частых и разрушительных пожаров князьям и непосредственным вассалам дома Токугава предоставляли несколько усадеб в разных местах Эдо). В литературных произведениях Саданобу саду также уделяется выдающееся место.
Главная усадьба Саданобу в Эдо площадью 17 тыс. цубо (1 цубо = 3,3 кв. м) называлась Ёкуонъэн («Сад, купающийся в милости»). Под «милостью» имелась в виду милость Хитоцубаси Харусада (1751–1827), главы дома Хитоцубаси, благодаря помощи которого Саданобу смог получить земельный участок. С самого начала обустройства сада (1793 г.) Саданобу высказывал желание, чтобы это было место, подходящее для уединения. В это время ему было всего 35 лет. Люди того времени часто мечтали об уходе от дел, в их сознании спокойная старость была временем желанным. Причем «пенсионный возраст» имел тенденцию к уменьшению. Переход в статус инкё требовал разрешения сёгуната. Если в начале XVIII в. возраст ухода на покой составлял для высших самураев от 61 до 64 лет, то столетием позже он уменьшился до 52–55 лет. Для князей же время ухода на покой снизилось еще больше (с 60–69 до 45–48 лет)[409].
Огата Гэкко. Счастливая и покойная старость
Мацудайра Саданобу. Цветы и птицы
В сочинениях Саданобу не встречается сетований по поводу того, что он потерял прежнюю власть. Власть воспринималась скорее как бремя, чем как возможность насладиться ею. Во всяком случае так предписывал поведенческий канон того времени. О желанности покоя и радости, которую этот покой доставляет, свидетельствуют и литературные псевдонимы Саданобу. Его ранние псевдонимы были связаны с природной эстетикой («Утренний пик», «Ветреная луна», «Цветочная луна»), теперь же, обретя желанный покой, он подписывается как «Радостный старец» (Ракуо).
Мацудайра Саданобу гордился своим садом, приглашал туда «на экскурсии» родственников, друзей, литераторов и художников. Сам Саданобу писал: «Я все время думаю о той великой милости, которая позволяет мне ныне пребывать в горном жилище, наслаждаться цветами, радоваться осенним кленам, прикладываться к чарке, напитывать душу и прогуливаться. Раньше я был озабочен большими делами, теперь же в соответствии с моими чаяниями я могу предаться радости на природе – не опишешь ни кистью, ни словом. Не только я один купаюсь в блаженстве, но и мужи и дамы из нашего княжества являются сюда по определенным дням – развлекаться и радоваться, и то, что это позволено даже особам низким, наполняет их сердца тайной благодарностью»[410].
Среди посетителей сада Саданобу были и профессиональные художники. В частности, он заказал изображение сада художнику Хосино Бунрё (1781–1829), ученику знаменитого Тани Бунтё (1763–1840). Оба они находились на службе у Саданобу. Это произведение в двух свитках (19 изображений) под названием «Точное изображение сада, купающегося в милости» хранится ныне в библиотеке Университета Тэнри. Заказ Саданобу свидетельствует, что он желал превратить свой сад в «знаменитое место» – ведь главным признаком мэйсё была та культурная аура, которую придавали этому месту творения воспевших его художников и литераторов. Помимо этих двух свитков описания сада сохранили и другие источники – живописные (в том числе самого Бунтё), поэтические, прозаические[411].
