Мыслители токугавского времени твердили о происходящих благоприятных переменах. Причем эти изменения напрямую связывались с благодетельностью и мудростью власти. Благодаря этим свойствам власть в состоянии даже изменить (окультурить) тот тип человека, который образуется ввиду дурного влияния на него «дикой» природы. В 1701 г. мыслитель Сэки Соко опубликовал сочинение под названием «Син дзинкокуки» («Новые записи о людях и провинциях»), представляющее собой несколько пересмотренный и осовремененный вариант «Дзинкокуки». В частности, в книге появились предисловие и послесловие, в которых автор изложил свое видение отношений между человеком и природой. И если «Дзинкокуки» обходит молчанием роль власти в этих отношениях, то Сэки Соко превозносит нынешнюю власть, т. е. сёгунат Токугава, за то, что тот проявляет свою цивилизующую функцию и превращает «человека природного» в «человека культурного». В предисловии к «Син дзинкокуки» утверждается: «Людские свойства имеют основой свойства земли. Поэтому название этой книги следует понимать как "Свойства людей и земля". Если не знать свойств земли, то не поймешь и того, что она порождает». Однако эта первичная связь между качествами земли и проживающим на ней населением не является единственным фактором, который определяет свойства людей. Огромное значение имеет и качество управления, а оно в настоящее время превосходно, и потому, в отличие от прошлого, нынешние люди поголовно обратились к доброму, они полны радости и наслаждаются жизнью[349].
Таким образом, признавая первостепенное значение природного фактора, автор утверждает, что он подлежит корректировке со стороны власти. Собственно говоря, в этом и состоит задача мудрого правителя: используя и учитывая природные свойства людей, обратить их на решительное улучшение этой природности. Эта же мысль высказывается и в послесловии. «Порядок и беспорядок в государстве зависят от того, хороши или плохи обычаи; качества обычаев зависят от правдивости или лживости людских сердец; качества людских сердец зависят от мудрости или глупости того, кто управляет». Далее автор сравнивает людей с растениями: каков климат, в котором произрастает растение, и каково питание, доставляемое ему почвой, таким это растение и будет. При этом вполне понятно, что климат и почва – это не только исконные природные условия, но и власть, которая способна «окультурить» растение и население[350]. В этом дискурсе место прежней связки человек-Будда занимают отношения между человеком и властью, которая выступает в качестве цивилизующей силы. Эти отношения уподобляются естественным природным процессам.
Замиренному социуму эпохи Токугава соответствовало ощущение того, что и природа Японии тоже пребывает в замиренном состоянии. В это оптимистическое время конфуцианское Небо было «довольно» порядками, царящими на японской земле, продолжительность девизов правления становится существенно больше, чем в предыдущий период. В сознании современников (власти) аномальных природных явлений становится намного меньше, чем раньше. И это несмотря на то, что данные климатологии указывают на существенное временное похолодание в XVII–XVIII вв. Эдо располагался в более сейсмоопасной зоне, чем Киото. Тайфуны в прибрежном Эдо также случались чаще и имели значительно более разрушительный характер. Так что землетрясения, цунами и тайфуны регистрировались в Эдо намного чаще. Огромные размеры города, узость его улиц, деревянные строения, скученность населения провоцировали регулярные опустошительные пожары. Однако все эти напасти, включая сильнейшее извержение вулканов Фудзи (1707 г.) и Асама (1783), не могли поколебать уверенность в благодатности нынешнего правления. Показательно, что ни извержение Фудзи, ни извержение Асама, вызвавшие временное похолодание, неурожай и голод, не привели к изменениям девиза правления. После извержения Асама ответственность была возложена на главу сёгунской администрации Танума Окицугу, проводившего политику меркантилизма, которая была «не угодна Небу». Танума покинул свой пост, но тем не менее извержение не привело к более радикальным переоценкам в картине мира[351].
С 1611 г. (воцарение Гомидзуноо – первого императора, взошедшего на трон при Токугава) до интронизации Мэйдзи (1867 г.) всего пять девизов правлений были изменены под прямым впечатлением от ниспосланных Небом бедствий: Хоэй (1704 г. – землетрясение в районе Канто), Хорэки (1751 г. – «небесные изменения, земные аномалии»; что конкретно имеется в виду под этой формулировкой, остается непонятным), Анъэй (наводнение в районах Токай и Канто), Тэмпо (1830 г. – землетрясение в районе Киото), Ансэй (1854 г. – пожар в императорском дворце, землетрясение, заход в японские порты иностранных кораблей). Обращает на себя внимание, что в этот период в качестве общенационального бедствия стали пониматься не только события в Киото (как это было раньше), но и природные аномалии в районе Эдо. Однако таких аномалий все равно насчитывали мало, что отражает не только стабильность общего строя жизни и спокойную политическую ситуацию в стране, но и сопутствующее им оптимистическое сознание.
Государственно-общественная стабильность подпитывалась не только практическими, но и ритуальными мероприятиями, которые должны были обеспечить престиж военной элиты в глазах как населения, так и в своих собственных. Сёгуны перенимают у императорского двора часть тамошних представлений, обыкновений и ритуальных норм. Так, например, сёгуны, как и императоры, начинают избегать выходить из помещения во время солнечных затмений, поскольку такой свет считался для императора «нечистым» и опасным. В то же самое время сёгуны, подобно императорам, пытаются позиционировать себя как носителей света. Так произошло с основателем сёгунской династии Токугава Иэясу (1542–1616, на должности сёгуна 1603–1605), которому государевым указом было присвоено посмертное имя «великого божества, светящего с Востока» (Тосё дайгонгэн). Для его мавзолея Тосёгу (Святилище восточного света) выбрали место под названием «Никко» – «солнечный свет». Поэт Басё (1644–1694), посетивший эти места (и, естественно, не допущенный в закрытое для посетителей святилище), характеризовал гору Никко самым светоносным образом: «…ныне свет, от этой горы исходящий, озаряет просторы небес, благодать достигает самых отдаленных уголков земли, и все четыре сословия [воины, крестьяне, ремесленники и торговцы] пребывают в покое»[352]. Вслед за Тосёгу в Никко по всей территории страны было у чреждено около 500 святилищ с таким светоносным названием.
Начиная с правления Токугава Цунаёси (1646–1709, в должности 1680–1709), сёгуны, подражая императорскому двору, ведут наблюдения за небесной сферой и в случае аномалий (скажем, при появлении кометы) их астрологи (ученики астрологического клана Цутимикадо из Киото) дают толкование знамению, подают сёгуну доклад, после чего в храме Годзиин в Эдо возносятся моления ради избавления от грозящих несчастий. Временами сёгун даже может именовать себя «сыном Неба», но теоретические представления о верховной власти были укоренены настолько прочно, что это не давало возможности для создания в Эдо полноценного клона киотоского двора. Поэтому администрация сёгуната, как правило, не проводила молений о «спокойствии» всей страны, ибо это было прерогативой императора. Первый такой случай фиксируется лишь в 1703 г. в связи с землетрясением, но и он не послужил прецедентом для введения такой практики на постоянных основаниях. Недостаточная ритуальная компетентность (легитимность) сёгунского двора послужила важной предпосылкой того, что с конца XVIII в. сёгунские астрологи, толкующие знамения, превращаются по сути в астрономов, регистраторов небесных явлений, которые уже не воспринимаются как реакция всемогущего Неба на дела, творящиеся на земле[353].
