Принятие буддийской картины мира, признание Японии прежде всего буддийской страной вело к решительному переосмыслению истории. Теперь она делится на два главных этапа: до принятия буддизма и после него. При этом добуддийские времена предстают как нецивилизованные и дикие. В «Сясэкисю» безжалостно утверждается: «… будды и бодхисаттвы в западной стороне, в Индии, являли свои образы соразмерно склонностям тогдашнего, лучшего века, переправляли тамошних жителей на берег спасения. Наша страна – окраинная земля, подобная рассыпанным зернышкам [проса]. Грубые и дикие ее жители не знали связи причин и последствий…»[247] Поэтому историческая роль Японии представляется как пассивная – быть объектом прозелитской деятельности. Согласно «Хэйкэ моногатари», дух знаменитого проповедника Кукая сообщает, что он, Кукай, воспринял святое учение от самого бодхисаттвы Фугэна и принес беспримерный обет – отправиться «сюда, на край света, в эту страну, подобную рассыпанным зернам проса. День и ночь пекусь я о всех смертных, выполняя заветы бодхисаттвы Фугэна»[248]. Тот же мотив повторяется и в «Кондзяку моногатари» (первая половина XII в., история XI-1). В уста принцу Сётоку-тайси (574–622), считавшемуся родоначальником буддизма в Японии, влагаются такие слова: я родился принцем в маленькой стране, и мое предназначение состоит в том, чтобы проповедовать Закон Будды там, где его нет.
В связи с таким пониманием хода истории государственные деятели начинают оцениваться преимущественно по тому вкладу, который они внесли в распространение буддизма. Знаменитый проповедник амидаизма Синран (1173–1262) в своей напыщенной похвале принцу Сётоку-тайси говорит о нем в первую очередь как о человеке, передавшем светильник веры на Восток, и уже во вторую очередь как о государственном деятеле[249].
Средневековые тексты очень часто определяют территорию Японии, как зернышки проса, разбросанные в море, на окраине мира (дзокусан коку; варианты: хэнти дзокусан, дзокусан хэндо). В предыдущий период Япония описывалась как «большая страна восьми островов» и ее острова не трактовались как уничижительная характеристика, теперь же японские острова воспринимаются совсем иным образом.
Удаленная и крошечная Япония противопоставляется «большим странам» – Индии и Китаю, которые расположены ближе к Сумеру, а потому обладают и более благодатным климатом, и лучшими условиями для проживания. Что до проживания в далекой Японии, то оно связано с особыми сложностями. Таким образом, судьба Японии представляется в силу ее географического положения незавидной. Так было как до принятия буддизма, так и после него.
Одно из первых упоминаний Японии в качестве крошечной страны с сугубо отрицательными характеристиками встречается в сочинении монаха Дзёкэй «Гумэй хоссин сю» (рубеж XII-XIII вв.), где тот говорит о том, что родился в неудачное время («до Будды, после Будды») и в неудачном месте – «в маленькой стране с просяное зернышко, в стране Фусо, без кармы, позволяющей освободиться от привязанностей, без деяний, что позволяют достичь просветления и спасать живые существа»[250]. В этом пассаже «страна Фусо» (т. е. страна на крайнем Востоке) коррелирует с отрицательными характеристиками японской земли, что соответствует психологическим реалиям времени.
Жизнь Дзёкэй (1155–1213)[251] пришлась на то время, когда в Японии напряженно переживали наступление «конца буддийского закона» (маппо). Считалось, что эта эпоха наступила в 1052 г. Концепцию маппо можно определить как «хронологический детерминизм»: после того как Будда достиг нирваны, все реалии этого мира с неизбежностью ухудшаются[252]. Это касается упадка набожности, невозможности достичь просветления, общего упадка и огрубления нравов, потери почтительности и церемониальности, сокращения продолжительности жизни, участившихся природных бедствий и мятежей и т. д. И герои «Хэйкэ моногатари», проводящие свою жизнь в бесконечных битвах, сожалеют о том, что их жизнь пришлась именно на это время: «О, как несчастна моя судьба, видно, за грехи мои в прошлой жизни суждено мне было родиться в сей горестный век упадка!» «Страна наша – убогий край, подобный рассыпанным зернам проса, юдоль печали, плохое, скверное место!»[253] Считалось, что это убогое место с неизбежностью будет разрушено огнем, водой и ветрами. Поэтому со второй половины периода Хэйан распространяется практика захоронения в горах сутр в металлических футлярах – считалось, что горы каким-то образом избегут разрушения, а металлический футляр поможет сохранить сутру.
Об упадке Закона Будды было известно и раньше. Еще в 743 г. император Сёму, известный своей приверженностью буддизму, предупреждал о нем («Мы находимся в самой середине века ложного Закона. Да пусть знающий помнит о том»). Прося о введении особых рангов для буддийского духовенства, монахи VIII в. констатируют, что сейчас время ложного Закона, но это утверждение не имеет трагического оттенка: монахи уверены, что с введением рангов «добро расцветет еще пышнее»[254]. Несмотря на знание прямой связи между движением времени и упадком, ни в VIII в., ни несколько позже эта идея не укоренялась в общественном сознании сколько-то глубоко и широко. Наоборот, господствовало оптимистическое убеждение, что соблюдение заповедей и буддийские ритуалы способны предотвратить любые несчастья – как личные, так и общественно-государственные. В указе государыни Сётоку, правление которой отмечено многочисленными мерами по поощрению буддизма, предписывалось провести моления во всех провинциальных храмах, и в таком случае «Поднебесная будет умиротворена, ветер и дождь обретут должный порядок, пять злаков уродятся, народ будет радоваться, живые существа всех десяти направлений будут купаться в счастье»[255].
В VIII в., когда господствовали эти оптимистические убеждения, Япония считалась большой страной, которой правят «сто поколений государей». При этом под числом «сто» понималось правление вечное. Однако теперь это число стало пониматься буквально. В дневнике правого министра Фудзивара-но Санэсукэ («Сёюки», Тёнэн, 1-8-4, 1028 г.) сообщается о прорицании, доставленном из святилища Исэ. В этом прорицании ухудшившаяся ситуация в святилище (плохое соблюдение ритуалов, сокращение подношений, случаи убийства среди крестьян, проживавших на территории, подведомственной святилищу, и т. д.) интерпретируется в том смысле, что уже «более половины» правлений остались в прошлом. Одним из наиболее ярких произведений, в котором «нынешним временам» даны поистине «убийственные» характеристики, является «Гукансё» Дзиэна (1155–1225). В этом произведении Дзиэн констатирует и упадок нравов, и близящийся конец правления императоров. Он считал, что на государственном уровне конец Закона Будды проявит себя в исчезновении императорской династии с вступлением на престол сотого императора (исходной точкой считалось правление Дзимму)[256].
Аристократы страшились потери власти, буддийские теоретики мыслили шире и делали более широкие обобщения. Практически все они разделяли убеждение в том, что Япония является страной крошечной. Нитирэн (1222–1282) уподоблял «просяные страны» листочкам на поверхности пруда и говорил о том, что Япония – крошечный островок в море, который не сразу и разглядишь – прилив скрывает его, и только на время отлива он показывается над поверхностью моря[257]. Во многих своих трудах Нитирэн сравнивал Японию с ногтем. Уничижительно отзываясь о своем происхождении, он говорит о том, что родился не в Китае, что он не сын сёгуна в окраинной стране, он сын рыбака в маленькой и далекой стране.
