— И что же делать? — Румянцев сжал кулаки. — Мы можем сидеть здесь до бесконечности, потому что не можем пойти подавлять бунт без всех обговоренных условий. Пётр Фёдорович нас просто не поймёт, если мы так поступим.
— Вот так и получается, что мы его выкурить отсюда не можем, и одновременно, он сам ничего не предпринимает, малодушная сволочь, — ругнулся Криббе.
— Да ещё и коронацию пропустили. — Мрачно вторил ему Румянцев. — О, Александр Гаврилович, а мы только с Гюнтером о тебе говорили. Всё нам было интересно, как это ты умудрился штатгальтера сюда приволочь, а беседу о том, что такие славные воины, как мы, вполне можем избавить все четыре провинции от этой напасти, но не бесплатно, нет, не бесплатно, — Румянцев сделал шаг навстречу зашедшему в комнату Головкину.
— А я, собственно, по этому поводу сюда и пришёл, — Головкин коротко поклонился, приветствуя двух самых доверенных помощников, и даже друзей императора. — Анна Ганноверская сделала всю работу за нас. Ей так сильно надоело здесь сидеть, не имея возможности выехать, да просто выйти, чтобы прогуляться, что она надавила на мужа. В общем, Вильгельм просит графа Румянцева о помощи в подавлении бунта и хочет обсудить условия.
— Ну, наконец-то, — Румянцев закатил глаза и истово перекрестился. — И где он?
— Подойдёт с минуты на минуту, — Головкин немного замялся, а потом добавил. — Вы же не будете возражать, если я составлю вам компанию? Может быть, мой обширный опыт поможет получить больше, чем штатгальтер хочет отдать сейчас.
— Ну, конечно же, Александр Гаврилович, я и сам хотел попросить тебя присутствовать, чтобы мы с Гюнтером по неопытности в подобных делах такого не наделали, что сами в итоге должны не остались. — Радушно закивал Румянцев.
Головкин прошёл по штабу и сел за стол, задумчиво глядя на Румянцева. Как же быстро молодежь переняла привычку Петра Фёдоровича так коротко волосы стричь. Даже уши с шеей не прикрывает причёска. Сам-то он до сих пор оставался верен пышным парикам. Ладно ещё Криббе, который свои длинные темные волосы лентой перевязывал, а тут… И Головкин неодобрительно покачал головой. Никогда он не поймёт этого аскетизма, который проповедовал Пётр Фёдорович, и который с такой охотой подхватывали его молодые подданные.
Но рассуждать про нравы молодежи ему не дал штатгальтер, который вошёл, в сопровождении своего советника и секретаря, и сразу же прошёл к столу, расположившись напротив Головкина. Александр Гаврилович поджал губы. Сколько нужно было ещё раз сказать этому болвану, чтобы тот понял — переговоры он будет вести с графом Румянцевым. Именно Пётр Александрович будет определять, какая плата будет достойна за спасения республики. Переубеждать он никого не стал, просто поднялся со своего места и пересел на соседний стул, предоставляя возможность Румянцеву расположиться напротив Вильгельма и начать переговоры.
— Что вы хотите, граф, за помощь в усмирении толпы? — устало проговорил Вильгельм. Он впервые оказался наедине с подобными трудностями и совершенно не знал, что нужно предпринять. Надежды на милицию, которая должна была охранять прежде всего его самого и олигархов разбились вдребезги, когда прямо на его глазах стражи порядка перешли на сторону бунтующих.
— Вы слишком откровенны, вам не кажется, ваше высочество? — Румянцев слишком много времени провёл с Петром, чтобы не перенять манеру императора разговаривать с собеседником.
— Я не вижу смысла тянуть ещё дальше. И так понятно, что наши союзники не придут, и не помогут нам. А если мы ничего не предпримем еще пару недель, то в итоге получим только пепелище на месте некогда богатой и процветающей сраны. Олигархи взывают меня о помощи. Власти провинций каждый день шлют гонцов, из которых до меня добирается едва ли каждый шестой. По всей стране рыщут озверевшие банды. А тех же олигархов и провинциальных властей с каждым днем становится всё меньше. практически никто сразу не сбежал, просто не верили, что эти выступления могут вылиться вот в такое. А теперь уже поздно. — И он закрыл лицо руками.
— Ваше высочество, а почему вы вообще столько терпели, прежде, чем насмелиться и подойти ко мне со своей небольшой просьбой? Чего вы ждали? — Румянцев прямо смотрел на него. — Я вам сам отвечу. Вы думали, что мы поможем вам просто так. От всей широты русской души. И даже не попросим сказать «спасибо» за помощь. — По тому, как потупился Вильгельм, Румянцев понял, что не ошибся. Он только головой покачал. — Пётр Фёдорович предупреждал, что так и будет. Поэтому я тоже не буду ходить вокруг да около. Нам нужен протекторат над всеми четырьмя провинциями.
— Вы хотите, чтобы республика вошла в состав Российской империи? — Вильгельм уставился на Румянцева, но тот отрицательно покачал головой.
— Нет, разумеется. Я же сказал, протекторат. Вы не будете принимать ни одного решения без согласования с Петербургом и любое предложение Петербурга будете рассматривать в приоритете над всеми остальными. Не так уж и много за возможность вообще сохранить страну, не так ли? — Головкин посмотрел на молодого графа с удивлением, а Криббе отвернулся, чтобы спрятать ухмылку. Сейчас Румянцев как никогда напоминал Петра Фёдоровича. Головкин же с Петром общался мало, и просто поражался наглости Румянцева. Граф практически припирал штатгальтера к стенке, не давая возможности для того, чтобы защититься.
— Это совершенно невозможно, — Вильгельм вытер пот со лба. — Олигархи никогда не пойдут на подобный шаг.
— Хорошо, — Румянцев откинулся на спинку стула. — Если всё дело в олигархах, то давайте просто подождём, когда их количество сократится до договороспособного минимума.
— Что вы такое говорите? — Вильгельм смотрел на графа и быстро моргал. — Как вообще можно о таком говорить?
— Достаточно непринужденно. Я никуда не тороплюсь. Припасов нам хватит, чтобы ещё год как минимум здесь осаду держать. Вас я ни в коем случае не удерживаю, можете прямо сейчас уезжать вместе с семьей. Я всё равно возьму Голландию и установлю здесь протекторат Российской империи, даже, если вообще ни одного олигарха или представителя власти не останется в живых, — Румянцев слегка наклонился, став к штатгальтеру гораздо ближе. — Вам-то какая разница, кому подчиняться? Или вашему тестю его величеству Георгу, или же его величеству Петру Фёдоровичу. Но сейчас я предлагаю вам сохранить ту власть, которая у вас имеется. Пока предлагаю. Следующее моё предложение будет куда болезненнее.
— Мне нужно всё хорошо обдумать и написать заинтересованным лицам, — немного помолчав, ответил Вильгельм.
— Прекрасно, — Румянцев улыбнулся. — Тогда встретимся ровно через неделю. Полагаю, вы уже сможете получить ответы. Предупреждаю сразу, та встреча будет последней. Я понимаю, вам предстоит принять тяжелое решение, но в этих обстоятельствах хорошего решения просто нет.
Штатгальтер вышел, за ним выскочили помощники, которые ни слова не сумели добавить в этих переговорах, которые звучали скорее, как ультиматум.
— Хм, — Головкин задумчиво смотрел на Румянцева. — Это было очень странно, Пётр Александрович. Получается, что мы не вели переговоры, мы угрожали, пользуясь безвыходным положением властей Северных провинций. Как-то это, не слишком благородно, не находишь?
— Нет, не нахожу, — Румянцев встал и снова подошёл к окну. Мимо штаб-квартиры куда-то шла толпа, выкрикивая требования. Правда, похоже, они уже и сами не понимали, чего хотят, насколько их выкрики были бессвязными. — И я в точности выполняю указания его величества. Я только не пойму, как он вообще мог сюда прийти с уверенностью, что мы согласимся на меньшее? И это после того, что Пётр Фёдорович сделал с Ост-Индийской компанией. Наверное, я никогда их не пойму. — И Румянцев вышел из комнаты, оставив Криббе наедине с Головкиным.
— Криббе, а ты почему молчишь. Этот мальчишка сейчас переступает через все каноны дипломатии, а мы молчим, — Головкин повернулся к Гюнтеру.
— Всё правильно он сказал. Пусть олигархи потом разнесут благую весть о том, что Российская империя больше даже не почешется за просто так. — И Криббе вышел вслед за Румянцевым. Остановившись возле закрывшейся у него за спиной двери, он прошептал. — А ещё я всё больше и больше уверен в том, что Пётр каким-то образом причастен к этим беспорядкам. Но как он это сумел провернуть? — И он направился к Хельге, чтобы уточнить несколько вопросов, связанных с экономической обстановкой Голландской республики. Ему важно было понять, что же произошло на самом деле, и тогда он сумеет разобраться в мотивах, которые двигали Петром.
