Груздев послушно устроился в кресле, всё равно стараясь держать спину прямо.

— О чем вы хотите поговорить со мной, ваше величество?

— Вот об этом, — я снова взял в руки петлю и дотронулся заостренным концом до бумажки. — Это был очень мудрый ход, очень. И я приказал явиться, когда о нём узнал. Мне и нашей многострадальной империи очень нужен человек, который будет всякий срам против меня, моей семьи и всего, чем богата Россия, пресекать, и не давать распространяться в империи. Также этот человек должен всячески обливать самыми отборными помоями остальных европейский и не только европейских правителей, как у нас, так и у них. Работы много предстоит. Жалованьем не обижу. Да и в Тайной канцелярии целый отдел под это дело нелегкое создадим, с личной типографией. А ты начальником пойдешь, на должность полковничью. Разумеется, в звании полковника.

— Что? — Повторил Груздев. Я же только рукой махнул.

— Вот что, пока ещё майор, с тобой сейчас точно каши не сваришь. Иди-ка ты отсыпайся. Да подумай, пока отмываться будешь да ко сну готовиться. Может что и путное в голову придёт. Завтра в это же время жду тебя здесь, с ясной головой, которая будет именно той самой головой, которая эту схему придумала. — Я схватил колокольчик и позвонил. В кабинет тут же зашел Бехтеев. — А вот Фёдор Дмитриевич проследит, чтобы ты ничего не забыл и не перепутал.

И я вкратце рассказал секретарю, про завтрашнюю встречу с Груздевым. Он кивнул и указал майору, который до сих пор в каком-то ступоре сидел, на дверь. Груздев встал, и они уже пошли прочь из кабинета, когда за дверь раздался громкий вопль.

— Мы дома, господи, радость-то какая. Гюнтер! Мы дома! — дверь распахнулась и в кабинет ворвался Петька Румянцев, а за ним зашёл Криббе. Как же давно я их не видел.

Резко встал из-за стола, краем глаза заметил любопытный взгляд, который бросил на меня мой будущий министр пропаганды, как бы гнусно это не звучало, но подобные методы работают во все времена, и почему я должен от них отказываться, мне не очень понятно.

Петька не добежал да стола каких-то пару шагов и нерешительно замер. Он заметно похудел, стал гораздо стройнее, но и одновременно крепче физически. А лицо приобрело строгость и чуть заострилось, утратив все следы разгульной жизни. Только глаза блестели так знакомо. А Криббе — это был Криббе, который нисколько не изменился, но тоже, словно заробев, остановился неподалеку.

— Петька, суки ты сын, — я выскочил из-за стола и крепко обнял его. Румянцев отмер и так крепко сжал меня, что я почувствовал, как ребра затрещали. — Пусти, боров такой, раздавишь.

А потом так же крепко обнял Криббе. В это время Бехтеев пытался утащить из кабинета Груздева, который, похоже, как истинный художник что-то разглядел в моей встрече со старыми друзьями. Наконец, Бехтееву удалось выпихнуть Груздева за дверь, но он тут же вернулся. Закрыв её за собой, секретарь негромко произнёс.

— Герцог Кент изволил явиться.

— Гони его в шею. — я махнул рукой.

— Да, но…

— Эта сволочь в следующий раз бегом прибежит. А сейчас нечего было клювом щелкать. Так и скажи, Криббе из Голландии вернулся, и теперь вовсю императора обрабатывает. Вместе со злокозненным Румянцевым. Ему было назначено время, он решил показать собственную… в общем, собственную. — Я не стал озвучивать матерное слово. — И кто ему виноват? У императора каждая минута на счету. Не будет же он время разбазаривать, какого-то там английского герцога ожидаючи? Так что пущай ступает пока с Богом. А то, Румянцев тут охоту на медведя предложить хочет. Соскучился говорит шибко на чужбине по забаве русской. Большой выезд, говорит, хочу устроить, да послов всех пригласить, включая герцога Кента.

Бехтеев хмыкнул, кивнул и направился исполнять указание, я же махнул на кресла рукой.

— Садитесь и рассказывайте. Мне тоже есть чем вас порадовать, — добавил я мрачно, да так, что даже Петька стал предельно серьезным, садясь на своё место. А обсудить нам предстояло действительно много. Надо наверное, приказать, чтобы ужин прямо сюда подали, подумал я, и стал внимательно слушать Криббе, который первым взял слово.

Ласси вышел из кареты, и с трудом подавил желание потянуться, чтобы размять затекшие мышцы.

— Ты не знаешь, к чему такая спешка? — спросил он у сопровождавшего его Михаила Волконского.

— Нет, — князь покачал головой. — Знаю только, что многие назначения сняты и некоторые прожекты заморожены, но не все, нет, не все. В Петербург отозвано много народу, но поручения Пётр Фёдорович даёт каждому отдельно, и беседует с каждым почти наедине. Я знаю лишь, что к Азову выдвинулись дополнительные войска. Туда же казаков стягивают и калмыков. Калмыкам послабления дали, как и башкирам. Примерно те же условия, что и казачеству. Но, Пётр Фёдорович говорит, что указы наспех готовились, и будут потом, когда всё закончится, пересматриваться и уже в полном соответствие составляться.

— Да что закончится-то? Война в Европе уже называется странной, но Пруссию, Силезию и Саксонию мы полностью захватили, и сейчас там временное военное присутствие формируется. А Салтыков генерал-губернатором назначен. Правда, пришлось ему любимый Дрезден на Берлин променять. Зато его бабы любят, даже мать Фридриха притихла и не бузит сверх меры. — Ласси все-таки расправил плечи. В последнее время он всё острее ощущал возраст, а с ним и досаду, что это именно сейчас произошло, когда мир на гране перемен стоит, и столь много нужно успеть сделать.

— Если кто и знает, то только государь. Ну, еще, скорее всего, Криббе, Румянцев и Ушаков. — С легкой досадой в голосе произнёс Волконский.

— Ну куда уж без старого лиса, — Ласси усмехнулся. — Ещё бы Ушаков чего-то не знал. Да только давно я в Петербурге не был, не знаю, что творится.

— Про клуб сынов Отечества слыхал? — задумчиво спросил Волконский Ласси.

— Слышать-то слышал, но вот не вникал. Не молод я уже, по тайным встречам с магистрами бегать. — Он покачал головой. — Слухи ходят, что сам государь в этом клубе состоит.

— Состоит, — кивнул Волконский. — Мы друг друга по кольцам узнаем, — и он указал на перстень, красовавшийся на безымянном пальце левой руке. — Только по условиям клуба, не должны даже вида подавать, что узнали. У Петра Фёдоровича тоже такое колечко имеется. Но это я так к слову. А вот что важно, от магистра поступило задание вычислять представителей массонов и, если они иноземцы, рапорт Ушакову подавать, ну, а ежели свои олухи, то пытаться вразумлять до посинения.

— А ежели не поймут добрых слов? — Ласси прищурился.

— Тогда так же Андрею Ивановичу особо непонятливых сдавать. Он поди быстро ключик к каждому подберет. А нет, так государь часто говорит, что земель у Российской империи много, а людишек маловато, так что самым несговорчивым быстро место в Сибири найдется. Дорогу строить будут, али ещё что. Там сейчас развитие прёт понемногу, Шумахеру, говорят, удалось университет в Томске заложить. Уже и профессуру начали подбирать. Так что и всем семейством особливо упорствующих будут отправлять.

— Сдается мне, что, раз так круто взялись, то предательство какое-то большое обнаружили, — Ласси покачал головой. — Не к добру всё это, ой не к добру.

— Да ещё и визит высочайший королевы шведской и короля датского никто не отменял. — Хмуро добавил Волконский. — Вся Тайная канцелярия как на иголках сидит.

— Ну, у этих служба такая, подвох постоянно ждать, да врага в собственной тени видеть. — Ласси тяжело опёрся на трость. — Пошли уже, Миша, время назначенное подходит, негоже заставлять ждать государя.

В приемной, специальной комнате перед кабинетом, в котором проходили аудиенции расположился Бехтеев — секретарь Петра Фёдоровича, а у дверей стояли два гвардейца. Сама комната появилась недавно: по приказу государя попросту взяли и отгородили часть коридора перед кабинетом. Поставили двери и натаскали мебель. А сделали это из-за того, что императору до смерти надоело, что посетители «болтаются» по коридорам в ожидании назначенного времени, да и сам Бехтеев, как бедный родственник у дверей ютится.