— Да, но, по дороге я должен ещё кое-что сделать. Я правильно понял, эта гнида Фредирик жив?

— Жив и даже, по-моему, не совсем понял, что натворил, — ответил Криббе.

— Ну и хорошо, ну и отлично. Пошли. Я скоро отключусь, чувствую это, поэтому надо поспешить, чтобы на глаза этим тварям показаться да пару ласковых сказать.

Румянцев поспешил меня подхватить с другой стороны. И мы двинулись в сторону выделенных датчанам апартаментов. Несколько раз Румянцев с Криббе по очереди пытались настаивать на носилках, но я упорно отмахивался от их совета. Если сейчас лягу, то уже не смогу подняться. А мне во что бы то ни стало нужно закончить то дело, которое я запланировал.

Комнаты датского короля и прибывшей с ним свиты, в которой оказалось слишком много на мой взгляд англичан, охранялись так, что нам пришлось буквально проталкиваться через ряды гвардейцев, охраняющих каждую комнату и снаружи, и изнутри.

Нашу небольшую делегацию провожали взглядами, наполненными неприязнью и страхом. Что, суки, уже и похоронить меня успели?

Фредерик в своей спальне оказался не один. Он сидел, забившись в кресло, в то время, как маркиз Дернский мерил шагами совсем немаленькое пространство комнаты. Обернувшись на звук открывающейся двери, он с трудом подавил разочарование, увидев меня живым и почти невредимым. Но, вместо того, чтобы отступить, маркиз наоборот сделал шаг в мою сторону.

— Ваше величество, долго меня будут здесь держать, как какого-то преступника? — раздраженно спросил он, совершенно не отдавая себе отчёт в том, что говорит, вообще-то с императором.

— Ровно столько, сколько потребуется новому начальнику Тайной канцелярии, — сухо обронил я.

— Это произвол, я так этого не остав…

— Сядьте, — спокойно произнёс я, и, двое гвардейцев сделали шаг вперёд и насильно усадили Дерна в кресло, рядом с Фредериком. — Вот, другое дело. Я теперь, послушайте меня. только очень внимательно. У меня есть одно любимое выражение: «Акелла промахнулся». Надо сказать, его произнёс однажды ваш соотечественник, и оно очень хорошо объясняет суть многих вещей. Вы промахнулись, маркиз. Говоря понятным вам языком — поставили не на ту лошадь. Вы не выйдете из этой комнаты, пока вам не позволят этого сделать. очень может так случится, что вы не выйдете из неё никогда.

— Я буду…

— Ничего вы не будете. Разве вы не слышали, король Дании сошёл с ума и взорвал зал переговоров. Там погиб начальник Тайной канцелярии, Андрей Иванович Ушаков, и распорядитель вечера Борис Григорьевич Юсупов. Там чуть не погиб я и мой сын. А ещё, там мог погибнуть маркиз Дернский… Такое горе. Я пошлю вашей супруге бриллиантовое ожерелье в знак великой скорби. — Наши взгляды встретились и скрестились. Внезапно в его серых каких-то водянистых глазах мелькнуло понимание, и тогда я улыбнулся. До одного из англичан внезапно дошло, что мною никто не управляет, что я вполне самодостаточен, и всё, что делается в Российской империи, делается под моим присмотром.

— Да как ты выжил⁈ — я медленно повернулся к очнувшемуся Фредерику, на моем лице блуждала улыбка, которая, как я подозревал, больше напоминала оскал.

— С Божьей помощью. А вот тебе, гнида, придётся хорошо помолиться, чтобы случайно в той зале не составить компанию человеку, которого я очень любил и уважал. Но, кроме того, что ты убил Ушакова, ты чуть не убил меня, и я бы тебя простил, мало ли в жизни происходит неприятностей, вот только, ты едва не убил моего сына. Так что забудь обо всех наших первоначальных договоренностях. Тем более, что они сгинули под завалом. Ты должен осознать, сука, что теперь ты отдашь мне всё до последнего клочка земли, которая когда-то принадлежала такому мифическому королевству, как Дания.

И я вышел из комнаты, оставив их переваривать такую внезапно свалившуюся на них радость.

— Я не хочу уезжать, слышишь, не хочу, — горячо шептала Мария, вцепившись в мою шубу.

— Маш, не устраивай сцен, люди смотрят, — ответил я очень тихо ей на ушко. — Ты же прекрасно всё понимаешь: в Ораниенбауме вы с детьми будете в безопасности. Драгунский корпус, который там расположен, уже поднят в ружье и охрана усилена просто до неприличия. Я не собираюсь рисковать ни тобой, ни детьми.

— Я всё это понимаю, Петенька, — продолжала шептать жена. — Я понимаю, и сейчас сяду в эти проклятые сани. Но я не хочу этого делать, и, Петя, понимать и хотеть — это совершенно разные вещи.

— Папа, зачем мы уезжаем? — из саней выбрался Пашка, которого туда уже усадили. — Я же не испугался, правда?

— Нет, ты был очень храбрым, как медведь — хозяин тайги, — я подхватил его на руки и чуть не упал. Благо рядом стояли наготове Федотов и Румянцев, которые поддержали своего императора с двух сторон.

Проклятая нога в лубках болела, но воспаления Кондоиди не отмечал. Но передвигался я все-ещё плохо, только с помощью костылей, которые мне сделали по собственноручно начертанному чертежу. Это было первым нововведением, в создание которого я влез самостоятельно, а не мелкими подсказками. Вот только деваться особо было некуда, не оставаться же недвижимым, в конце концов. Был, конечно, ещё один вариант — использовать живые костыли, и мои приближенные отнеслись бы к подобному с пониманием. Вот только мне самому этого не хотелось. А трость пока помогала мало. Нога, чтобы срасталась хорошо, должна была оставаться неподвижной, значит, надо было прыгать на одной. Проклятый Фредерик!

— Павел, ты был очень храбр. И кто, кроме тебя защитит Елизавету? — Мария со вздохом отошла от меня, а я передал Пашку Румянцеву. Петька подхватил его и снова усадил в сани. После чего подал руку Марии, которая на этот раз заняла свое место. Их тут же почти по брови завалили мехами, а на место кучера вскочил граф Румянцев, славящийся своими умениями править лошадьми.

Сани я выбрал из-за того, что они по зимней дороге понесутся намного быстрее кареты. Вокруг саней тут же заняли свои места драгуны сопровождения. Сзади должен был растянуться приличный поезд, почти весь двор перебирался пока в Ораниенбаум, тем более, что я собирался начать большой ремонт Зимнего. Точнее, дворец будут строить заново, с нуля. И я присоединюсь к семье, как только разберусь с гостями.

— А ну, пошли, родимые, — Петька свистнул и приподнялся на козлах. Лошади двинулись и полозьями заскользили по утоптанному снегу. Я постоял ещё немного, затем подал знак, и мне принесли мои костыли, на которых я поковырял во дворец.

— Её величество, королева Луиза Ульрика хочет поговорить с вашим величеством в выделенных ей апартаментах, — ко мне подошёл Бехтеев. — Сегодня вечером. Она сказала, что хочет обсудить ввод войск на территорию Дании.

— Что, прямо так и сказала? — я остановился, глядя на Бехтеева в упор. К счастью, он был не слишком высоким, и мне удалось это сделать, не задирая голову, как с тем же Федотовым, или с Чернышевым. Сам же секретарь поддержал меня за руку, и мы медленно двинулись по коридору в сторону кабинета, негромко переговариваясь на ходу.

— Да, слово в слово. И выглядела при этом очень решительно. Я даже грешным делом хотел от вашего имени приказать не пускать её в комнаты, выделенные королю Дании. Ходят слухи, что накануне отъезда, её величество хотели отравить, и после произошедшего, она, кажется, нашла для себя виновного.

— А её величество не объяснила, почему она хочет встретиться именно в своих покоях, а не, например, в моём кабинете? — спросил я, отводя взгляд от секретаря и разглядывая стену. Мало мне сплетен про наши возможные отношения, конечно же Луиза не придумала ничего лучшего, чем подлить масла в огонь.

— Объяснила. И сделал это весьма громко и эмоционально. — Бехтеев распахнул передо мной дверь. Я проковылял в кабинете к дивану и со стоном опустился на него. Мой помощник тут же притащил мягкий табурет и помог мне водрузить на него больную ногу.

— Так что же орала Луиза Ульрика, полагаю, на весь коридор? — поинтересовался я, растирая бедро, которое затекло и начало болеть, хотя, вроде бы и не было сломано.