Когда тела извлекли из-под обломков, Мария посмотрела в мёртвые глаза Ушакова, которые уже подернулись смертельной дымкой, и рухнула в спасительный обморок. Стоящий рядом с ней в этот момент Румянцев успел подхватить государыню и унести в её покои, чтобы поручить заботам лекаря.

Вернувшись бегом к месту трагедии, он посмотрел на Криббе, в этот момент переводящего дыхание, но тот лишь отрицательно покачал головой.

Они всё ещё продолжали растаскивать тяжелые камни, но надежда гасла в их сердцах с каждой минутой, пока её и вовсе не осталось. Но работающие люди продолжали, стиснув зубы трудиться, а Румянцев старался не думать о том, что он сделает с окончательно потерявшим разум Фредериком, когда они всё-таки найдут тела.

Темно. Темно и невыносимо страшно. Так страшно, как не было ещё никогда в жизни. И этот страх перекрывает даже резкую боль в ноге, которую, похоже сломал упавший на неё фрагмент потолка.

Кислорода не хватает, приходится с усилием проталкивать спертый воздух в горящие огнем легкие. Невозможно пошевелиться, чтобы принять более удобное положение, из-за завала, а также из-за боли в ноге. А от того, что уже не слышно прерывистого дыхания, находящегося рядом самого дорогого на свете человечка, страх только усиливается, практически сводя с ума, и невозможно уже остановить катившуюся по щеке слезинку, а от перехватившего горло кома дышать становится практически невозможно.

— Прости меня, мальчик мой, — не знаю как, но мне удалось перевернуться, и я прижал к себе обмякшее тело потерявшего сознание сына.

Никогда в самых страшных кошмарах мне не привиделось бы, что жизнь может закончиться вот так — на полу одной из комнат Зимнего дворца, где мы очутились по воле случая от действий безумца, которого, похоже, нашим общим друзьям с островов удалось обработать так, что он решил за них выполнить грязную работу по моему устранению. Никогда я не мог представить себе, что закончу вот так, задыхаясь от недостатка кислорода и невозможности хоть что-то сделать, чтобы хотя бы спасти своего ребенка.

Когда потолок начал рушиться, я успел схватить Пашку, упасть вместе с ним на пол и откатиться под защиту массивного стола, который выдержал основной удар, но в конце концов ножки которого подломились, и он рухнул, оставив тем не менее небольшую нишу, в которой мы с Павлом и сумели схорониться.

А потом я услышал, даже сквозь грохот, который казался бесконечным, свист, и мне по голове прилетел камень, ненадолго выключив из жуткой действительности. Когда же я очнулся, то услышал тихие всхлипывания и бормотания моего ребёнка.

— Папа, папа, проснись, ну проснись же, — в ответ я тихонько простонал.

— Тише, маленький, я не сплю, — мне удалось высвободить руку, и Пашка привалился к моему боку, свернувшись, как котёнок, вздрагивая всем своим маленьким тельцем.

— Папа, мы умрем? — как ни странно, но в его шепоте не было слышно паники или обреченности. Он просто спрашивал меня, и от этого хотелось забиться в истерике, потому что на меня после этих слов сына накатила безнадежность.

— Я не знаю, сынок, — я не мог его обманывать, почему-то сейчас мне показалось это неуместным, слишком жестоким. — Но ты лучше не говори, так больше воздуха останется.

Почувствовав, как мой мальчик кивнул, я снова закрыл глаза. Я редко молился, попав сюда, но сейчас слова сами собой всплывали в голове, и впервые я начал взывать к богу, чтобы он не оставил нас.

Распахнув глаза, я приказывал себе не закрывать их, приказывал себе не спать, параллельно тормоша Пашку, чтобы не дать ему заснуть. А ещё на меня напала зевота. Паникующий мозг пытался таким образом компенсировать недостаток живительного компонента.

В конце концов Пашка перестал реагировать на мои действия и попытки его разбудить. Его хриплое дыхание становилось все тише, а грудь поднималась все реже. Уже находясь в полузабытьи, мне удалось перевернуться и прижать к себе сына, укачивая его. Он почувствовал и на несколько секунд пришел в себя, пробормотав, что ему не страшно, ведь папочка рядом, он обязательно что-нибудь придумает, чтобы спасти его.

Я почувствовал, как тело Пашки обмякло. Он потеряла сознание, и теперь каждый редкий вздох мог стать для моего мальчика последним.

— Нет! — внезапно в груди вспыхнула ярость. Я ведь мужчина, мать вашу! Я взрослый, сильный и тренированный мужик! А значит, у меня хватит сил, чтобы хотя бы пробить небольшую дырку в завале, убрать хотя бы немного завалившего нас строительного мусора, чтобы можно было дышать.

И, собрав последние силы, я схватил ближайший камень, который нависал над практически придавившим меня столом и рванул его в сторону. Прикрыв глаза, я переждал, когда перестанут сыпаться более мелкие камни и разный мусор, и повторил свой манёвр, а потом ещё раз и ещё, захлёбываясь в бессильном отчаянье, продолжая прижимать к себе тело сына. В какой-то момент мои руки, а от сыпавшейся практически непрерывно трухи я почти ничего не видел, наткнулись на обломок какого-то бревна. Рванув его в сторону, почувствовал, как ладони и запястья стал мокрыми, по рукам уже не останавливаясь текла кровь. Но мне удалось сдвинуть это бревно, я так и не понял что это, колонна или потолочное перекрытие. Приоткрыв один глаз, мне показалось, что блеснул свет, и тогда я заорал, тратя на это усилие последние крохи кислорода.

Они почти добрались до того места, где стоял стол. Криббе устало сел прямо на пол и вытянул вперед руку. Кисть ходила ходуном, но, нужно было потратить ещё немного усилий, чтобы уже точно убедиться, что всё кончено, что их больше нет.

— Не время раскисать, — пробормотал он, и сильно ударил сам себя по щеке. — Как бы то ни было, но нельзя оставлять Марию и маленькую Елизавету на растерзание стервятникам, которые слетятся, как только мы извлечем тела. — И он поднялся, сразу же навалившись на развалившуюся колонну.

Практически сразу к нему присоединился Румянцев, который бросался на самую тяжелую работу, лишь бы скрыть охватившее его отчаянье.

— Смотри, тут прямо труха, там где должно быть добротное дерево, — он отряхнул руки, содранные в кровь с набитыми занозами от деревянной трухи. — Неужто короед какой завелся?

— Это, собственно и объясняет, почему такой малый заряд сумел столько бед натворить, — Криббе выпрямился, отшвыривая кусок дерева в сторону. — Я только не пойму, зачем Фредерик вообще это сделал? Ведь то, что потом произошло, это чудовищное стечение обстоятельств.

— Поди спроси у сумасшедшего, — зло сплюнул Петька. — Науськал его — это точно, просто, не здесь это должно было случиться. Похоже, англичане не успели ещё толком подготовиться. А с Фредериком — это они хорошо придумали. Кто будет обыскивать величество? Да никто не посмеет прикоснуться к нему, он же, вроде, не враг. И не надо никого подкупать, и соблазнять, этот юродивый сам всё сделает. Вот только сделал не ко времени.

— Вот только цели они своей добились, — мрачно добавил Криббе в ярости отшвыривая очередной камень.

— Я в это не поверю, пока не увижу их тела, — процедил Петька сквозь зубы оттаскивая очередной камень. — Не поверю, кто бы что не говорил, слышишь?

— Я хочу в это верить! — внезапно заорал, сорвавшись, обычно спокойный и сдержанный Криббе. — Я очень хочу в это верить, может быть, ты поделишься своей верой со мной? — и он, напрягая мышцы так, что вздулись жилы на шее, отшвыривая обломок колонны. — Я…

— Тише, — внезапно Румянцев замер, прислушиваясь до звона в ушах. — Ты слышишь?

Криббе наклонился к тому месту, которое он только что освободил, и увидел, что там образовалась пустота, в которую понемногу начал сыпаться мелкий мусор. А потом услышал хриплый голос, откуда-то из этой пустоты.

Он выпрямился и посмотрел на Петьку, а потом почувствовал, будто открылось второе дыхание. Когда он начал всё быстрее и быстрее освобождать пространство в том месте, где ему послышался голос.