— Спасибо, — искренне поблагодарил я. — Без тебя бы у меня была не куча денег, а куча бесполезного железа, с которым я не знал бы, что делать.

— То ли еще будет, — улыбнулась Ванесса. — Впрочем, одна кучка железа у тебя все равно осталась — мой подарок-то я продавать не стала, само собой.

— Ну тут я не сомневался. — Я улыбнулся. — Уж твой-то подарок я продавать и не стану.

— Ловлю на слове. — Ванесса шутливо ткнула меня пальцем. — Продашь — убью!

Остаток дня мы гуляли по городу, наслаждаясь первым выходным, свободным от всякой дичи вроде гонок с авариями или нападений троттлистов.

Никто не обращал на нас внимания, в том числе и из-за того, что Ванесса вместо клановых цветов оделась в белый свободный сарафан, а волосы скрыла под широкополой шляпой, так что вряд ли кто-то смог бы узнать, что это баронесса Тюудор.

Ну а меня в лицо вообще никто не знал, да и не нужен я никому. По крайней мере, очень хотелось на это надеяться…

Вечером мы вернулись в Академию, и все понеслось своим чередом, исключая разве что момент, когда подошло время отходить ко сну. Так и подмывало уже по привычке растянуть над кроватью паутинку Ловца Снов, но я помнил слова Громова и не стал этого делать. Вечно спать под заклинанием я не могу себе позволить, а значит, придется проверить, сработала ли его экспериментальная терапия, или сделала только хуже.

На всякий случай я предупредил Нокса, что неважно себя чувствую, и что с утра со мной может приключиться такая же беда, как в первый раз. Нокс выслушал мою речь и твёрдо заверил меня, что не будет пугаться, а сразу же позовет сенту Бол, только сначала кинет в меня подушкой, а потом для верности еще и ущипнет, и на этом мы разошлись по кроватям.

Я закрыл глаза и, как всегда, моментально провалился в сон, даже не представляя, что меня ждет.

Такое вообще сложно представить…

Я проснулся и открыл глаза как раз в тот момент, когда Нокс задумчиво тянул к моему носу пальцы.

— Даже не вздумай, — произнес я.

Нокс вздрогнул и поспешно убрал руки.

— Я уж испугался, что ты опять не проснёшься, и придётся вызывать сенту Бол… Решил вот ущипнуть попробовать, чтобы уж наверняка.

— За нос? — Я поморщился. — Здорово придумал.

— А что бы ты сделал на моём месте? Уверен, что то же самое. — Нокс пожал плечами. — Ты как вообще?

— Я отлично, — честно ответил я. — Лучше не бывает.

А я и правда был отлично.

Спал, не просыпаясь, всю ночь, но при этом привычно проснулся, как только рядом со мной начали происходить вещи, которые не должны происходить. Короче говоря, я вернулся в форму.

Но это даже не самая хорошая новость. Реально хорошая новость заключалась в том, что машина профессора действительно сработала и сработала именно так, как он и предсказывал.

Я помнил все, что мне снилось, посекундно, помнил до последней мелочи, так, будто все эти события записали на пленку и засунули мне прямо в голову.

К сожалению, эта пленка все еще оставалась нарезанной на множество кусочков, но теперь они стали чуть длиннее, и их набор выглядел менее хаотичным. Какие-то фрагменты так и сохранили свою продолжительность в половину секунды, но зато другие растянулись уже до двух секунд, и в них можно было проследить какой-то сюжет.

Их было всего три, но, если постараться, между ними даже можно было построить логическую связь, что превратила бы их в части единого сюжета.

В первом эпизоде я видел, как Марк встречается с неизвестным мне высоким человеком, одетым во все черное и с капюшоном на голове, даже обтягивающие перчатки на руках были черными.

Единственным ярким элементом его образа была белоснежная маска, отдаленно похожая на птичий череп, в глубине глазниц которого блестели неестественным, искусственным светом, холодные голубые глаза.

Этот человек (если это, конечно, человек) передал Марку небольшой, с ладонь размером, конверт, и, пока парень раскрывал его — уже исчез. А когда конверт был вскрыт, оказалось, что внутри него — небольшая фотография какого-то молодого парня, совершенно мне неизвестного. И на этом воспоминание обрывалось.

Второй обрывок памяти демонстрировал Марка в каком-то переулке. Он держался руками за угол здания и осторожно, воровато выглядывал из-за него, смотрел на дорогу, на проезжую часть, на которой колесами вверх лежал покореженный спортивный автомобиль. Из его разбитых окон вырывалось пламя такой температуры, что люди рядом с огнетушителями в руках могли лишь закрываться руками от жара, и никто не решался подойти.

И наконец третье воспоминание показывало, как Марк идет вечером по переулку, внимательно вглядываясь в каждую густую тень, попадающуюся по пути. Вглядывается — но все равно пропускает, как одна из теней вскипает, надувается и принимает форму того самого птицеголового существа. Существо протягивает в сторону Марка руку в черной перчатке, его пальцы требовательно шевелятся, словно Марк должен что-то в них положить… И конец.

Каким на самом деле должен быть порядок этих картин, и как с ними согласуются все остальные, буквально на пять кадров — еще предстоит узнать. А узнать это можно было только одним способом. Позвонив профессору.

— Да-да? — отстраненно произнес Громов в трубку. — А, Марк! Рад слышать? А вы почему не спите в такой поздний час? Ночь на дворе.

— Профессор, вообще-то сейчас утро. — Я прокашлялся и вздохнул: не удивительно, что Громов снова погрузился в науку и забыл про время. — Впрочем, ладно. У меня новости по поводу моей памяти и вашей терапии.

— О, это отлично, это нам нужно! — воодушевленно заявил профессор, и на фоне что-то зазвенело — то ли ложка по чашке, то ли скальпель по кювете. — Я внимательно вас слушаю! Как ваши воспоминания? Как спалось?

Я вкратце, без подробностей, и уж тем более без своей интерпретации видений, рассказал профессору об успехах, и он воодушевился:

— Прекрасно, просто прекрасно! Впору писать новую статью о вас, Марк, вы просто клад для ученого! В научном сообществе ваш случай произведёт фурор!

— Точно-точно, — усмехнулся я. — Не зря же меня хотели закопать живьём, что уж там говорить. Но расскажите, что будет со мной дальше, профессор?

— Дальше?.. — растерянно переспросил Громов, которого я, видимо, выдернул из грез о новой научной работе. — А-а, дальше! Надо полагать, что раз процесс первичной дефрагментации прошел удачно, то дальше ваша память справится и сама по себе. Она получила первоначальный толчок, так сказать, узнала необходимую последовательность действий, и теперь остается только ждать.

— Ждать чего?

— Ждать, когда ваша память снова начнет воспроизводить обрывки ваших утерянных воспоминаний, конечно же. С каждым разом они будут всё продолжительнее, память будет собирать из кусочков цельную картину, и, когда она сложится, то останется в вашей памяти, словно никуда оттуда и не пропадала. По крайней мере, я предполагаю, что будет именно так… Надеюсь, что это будет именно так… И, как я уже говорил, случай особенный и достоин того, чтобы о нём написать статью в уважаемом научном журнале, вы не находите? Это же просто прорыв!

— Согласен. Прорыв так прорыв. Пока буду наблюдать за своим состоянием сам. Ладно, док, я позвоню, если что-то еще изменится.

— В обязательном порядке позвоните, в обязательнейшем! Держите меня в курсе, а я пока… да… надо всё записать… где же моя ручка…

В трубке опять что-то брякнуло, потом — упало. Похоже, Громов принялся выискивать ручку и уже мысленно попрощался со мной, поэтому я просто сбросил вызов и посмотрел на Нокса.

Тот копался в шкафу в поисках того, что надеть сегодня. Услышав, что я закончил разговор, он высунул голову из шкафа и снова спросил:

— Все нормально? Ты здоров? Точно не нужно сенту Бол?

— Ну если только для того, чтобы ты полюбовался на нее. — Я улыбнулся. — Нет, все отлично. Идем завтракать.

Этот день был удивительным не только из-за того, что я смог совместить хороший сон и возможность запомнить, что мне снилось. По сравнению с тем, что произошло дальше, этот факт, пожалуй, вообще отходил на второй, если не на третий план.